София обернулась к гостю, который поставил стакан на стол подле себя. Она слышала обрывок разговора о восточном ветре. И насторожилась, неверно его истолковав. Частной беседе пришел конец.

— Единственное, что выводит моего мужа из душевного равновесия — восточный ветер, — проговорила она. — Рада слышать, мистер Сандерсон, что вы считаете так же.

Наступило глубокое молчание, только ухнул филин в лесу. Большая ночная бабочка мягко стукнулась в окно. Миссис Биттаси вздрогнула, но никто не заговорил. Звезды над верхушками деревьев едва виднелись. Издалека донесся лай собаки.

Биттаси вновь раскурил сигару и нарушил недолгое молчание, в которое все погрузились.

— Отрадно сознавать, — произнес он, выбрасывая спичку в окно, — что жизнь окружает нас повсюду, и нет четкой разделительной полосы между тем, что мы называем органическим и неорганическим.

— Да, вселенная — это одно целое, — ответил Сандерсон. — Мы ломаем головы над тем, как заполнить недостающие звенья на лестнице эволюции, но на самом деле, я полагаю, их нет.

Миссис Биттаси заерзала, предчувствуя недоброе, но все же промолчала. Ее пугали научные речи, которые она не понимала. В многоумных словах прячется Вельзевул.

— Особенно в деревьях и растениях, там дремлет совершенная жизнь, бессознательность которой еще никто не доказал.

— Но и сознательность тоже, мистер Сандерсон, — аккуратно вставила она. — Только человек создан по Его образу, а не всякие кустарники…

Муж прервал ее, не дожидаясь конца фразы.

— Нет нужды повторять, — учтиво объяснил он, — что деревья живые в таком же смысле, как и мы. В то же время, — кивнул Биттаси жене, — не вижу никакой крамолы в утверждении, что все созданное вмещает в себя частичку Творца. Прекрасно сознавать, что Он не сотворил ничего мертвого. Мы же все-таки не пантеисты! — успокаивающе добавил он.

— О, надеюсь, что нет! — это слово встревожило ее. Хуже, чем Папа Римский.

В голове черной пантерой бесшумно проскользнула мысль об опасности.

— Мне нравится думать, что даже в увядании есть жизнь, — пробормотал художник. — В гнилой древесине взращиваются ростки новой жизни, в падении увядшего листа, в разложении и распаде всего и вся я вижу силу и движение. Или внешне неподвижный камень: он исполнен жара и тяги земной. Что заставляет его частицы держаться вместе? Мы понимаем это не лучше, чем причину силы тяготения или то, от чего стрелка компаса всегда поворачивается на север. И то и другое — вариации жизни…

— Вы полагаете, что у компаса есть душа, мистер Сандерсон? — воскликнула дама, и возмущенное шуршание шелковых оборок на платье яснее, чем тон, выразило ее чувства.

Художник в темноте улыбнулся про себя, Биттаси же поспешил ответить за него:

— Наш друг всего лишь предполагает, что эти тайные силы, — тихо произнес он, — возможно, обязаны некой форме жизни, непостижимой для нас. Почему вода течет только вниз, а деревья растут вверх, к солнцу? Отчего миры вращаются вокруг своей оси? Почему огонь изменяет форму всего, к чему прикасается, но не разрушает? Утверждение, что таковы законы природы, ничего не объясняет. Мистер Сандерсон только предполагает — как поэт, дорогая, — что это проявление жизни, но на стадии, отличной от нашей.

— «Дыхание жизни, — читаем мы, — вдунул Бог в лице человека»[23]. А вещи не дышат, — с торжеством возразила она.

Тогда слово взял Сандерсон. Но он, скорее, говорил для себя или хозяина дома, а не полемизировал с рассерженной дамой.

— Но растения тоже дышат, вы же знаете, — начал он. — Они дышат, питаются, переваривают пищу, движутся, адаптируются к окружающей среде, как поступают люди и животные. И нервная система у них есть… по крайней мере, сложная система клеток, обладающих некоторыми свойствами нервных. Есть и память, наверное. И конечно же, они реагируют определенным образом в ответ на воздействие. Возможно, это физиологическая реакция, но никто еще не доказал, что тут нет психологической составляющей…

Художник, по всей видимости, не заметил, как ахнула хозяйка, закутанная в желтую шаль. Биттаси откашлялся, бросил потухшую сигару на лужайку и сел поудобнее, скрестив ноги.

— А среди деревьев, — продолжал гость, указывая на заросли, — например, за великим лесом, может прятаться прекрасное Существо, которое проявляется во множестве древесных созданий — огромное коллективное живое, так же скрупулезно и тонко организованное, как наш организм. При определенных условиях оно могло бы слиться с нами, тогда можно было бы постичь его, став им по крайней мере на некоторое время. Оно могло бы даже поглотить жизненные силы человека в колоссальном водовороте собственной могучей, дремлющей жизни. Сила притяжения леса, воздействующая на человека, может быть потрясающей и совершенно неодолимой.

Миссис Биттаси решительно сжала губы. Шаль, и особенно шуршащее платье, источали протест, который до боли жег ее изнутри. Она была слишком измучена, чтобы благоговейно внимать говорящему, но в то же время пребывала в таком замешательстве от нагромождения слов, половину из которых не понимала, что была не в силах подыскать немедленные возражения. Какой бы смысл ни крылся в репликах, какая бы коварная опасность ни таилась во фразах, они вплетались в изысканную речь, которая вместе с мерцающей темнотой незаметно опутывала всех троих, сидящих у открытого окна. Ароматы влажной травы, цветов, деревьев, земли добавляли своих нитей в эту сеть.

— Настроение, — продолжал он, — которое пробуждают у нас разные люди, основано на их скрытом восприятии нашей личности. Многое дремлет в глубине нас. Например, вы один в комнате, к вам входит другой человек: вы оба сразу меняетесь. Появление постороннего, даже без слов, вызывает изменение настроения. Разве не может настроение природы задевать и волновать нас по той же причине? Море, горы, пустыня, пробуждают страсть, радость, ужас в избранных, — Сандерсон перевел взгляд, как заметила миссис Биттаси, на хозяина дома и многозначительно посмотрел на него, — изумительные, пылкие эмоции, которые трудно передать словами. Откуда возникают эти силы? Не могут же они появиться из… неживого! Разве влияние леса, его странное владычество над определенными умами не выдает в нем жизнь? Она вне всяких объяснений, это таинственная эманация, исходящая от больших лесов. Некоторые люди даже сознательно вбирают ее в себя. Авторитет сонма деревьев, — он торжественно повысил голос при этих словах, — непререкаем. Один из нас, мне кажется, чувствует это особенно ясно.

Художник прекратил говорить, и в воздухе повисло напряженное молчание. Мистер Биттаси не предполагал, что разговор зайдет так далеко. Он не хотел видеть жену несчастной или испуганной и понимал с особенной остротой, что ее волнение достигло предела. Что-то подсказывало Дэвиду, что она на грани срыва.

Он попытался разбавить неприятные чувства, обобщив разговор:

— Господь владеет морем, оно — Его творение, — произнес он расплывчато, надеясь, что Сандерсон поймет намек, — и деревья тоже…

— Да, конечно, все огромное царство растений, — подхватил художник, — все служит человеку для пищи, укрытия и удовлетворения еще тысячи потребностей повседневной жизни. Разве не поразительно, что они, покрывающие огромные площади земного шара, со своей совершенной организацией, пусть и неподвижные, всегда, когда мы захотим, готовы отдать себя в жертву нам, и никогда им не представится возможность сбежать? Но пленить их все же не так легко. Один избегает собирать цветы, другой боится рубить деревья. И любопытно, что большинство лесных сказок и легенд темны, таинственны и зловещи. А лесные существа редко бывают веселыми и безобидными. Жизнь леса пугает. И до сих пор существует поклонение деревьям. Дровосеки — те, кто отнимает у деревьев жизнь, — люди, которым есть, отчего страшиться за свою жизнь…

Он внезапно осекся. Биттаси почуял что-то еще, прежде чем оборвалась речь. А жена, он знал, чувствовала гораздо сильнее. Средь тяжкого молчания, наступившего вслед за последними словами, которые заставили миссис Биттаси резко вскочить с кресла, все обратили внимание, как нечто движется по лужайке. Оно подходило бесшумно. Это было что-то большое, невероятно огромное вширь. И вверх тоже, затмив на мгновение небо, светившееся над зарослями тусклым золотом заката. Женщина после утверждала, что оно «кружилось», но, возможно, она имела в виду, двигалось «по спирали».