Что касается меня, то я полюбил старика. Личность его производит определенно приятное впечатление, и манеры его внушительны.

Я могу удостоверить, что безумным он может показаться только потому, что приключения, рассказанные им, необычайны. И в наши дни научных успехов, когда ничто не кажется совершенно невозможным — и когда, как это всегда бывало в истории, люди маломыслящие находят самым легким для себя насмехаться надо всем — я воздержусь и не выскажу своего мнения. Я предлагаю вам самим быть судьею Нэмо.

Вы просите меня подробно рассказать вам о Ноне и о нашей жизни на метеоре? Конечно, я удовлетворю ваше желание. Но если вы принадлежите к числу тех, которые не доверяют мне, если вы склонны насмешливо относиться ко всему, что превышает ваши познания или недоступно вашему пониманию, — я прошу вас не читать дальше. Мой рассказ не для таких, как вы.

Вы помните, что первое воспоминание моей жизни относится к тому моменту, когда я юношей двадцати лет, по вашему земному исчислению, очнулся на небольшом метеоре в одном из колец Сатурна. Я подробно описал, как я встретил девушку, имевшую такой же человеческий облик, как и я — нашу первобытную любовь и наш супружеский союз.

Дни, последовавшие затем, были днями счастья для нас обоих. Мы жили в нашей пещере и редко оставляли ее. Мы добывали пищу, приготовляли ее, ели и спали, пока снова не чувствовали голода — так проходила наша жизнь.

Оба мы были животными с затаенным разумом цивилизованных человеческих существ. Очень скоро мы обрели разговорный язык. Казалось, мы полны слов, которые мы когда-то произносили и теперь почти бессознательно вспоминали. Так бывает с вашими земными детьми, которые приводят своих родителей в отчаяние, так как иногда не говорят до двухлетнего возраста. Они составляют себе запас слов, и, когда подают голос, легкость их речи поражает.

На каком языке мы говорили? Не могу вам это сказать. Не знаю. Казалось, что мы как бы изобретаем язык, по мере необходимости. И вас должна вполне удовлетворять передача нашей речи на английском языке.

Нона в духовном и умственном отношении была полным моим подобием. Кто она была, откуда появилась, — на эти вопросы она не могла бы ответить. Ее сознательная жизнь началась на метеоре, когда она была уже зрелой женщиной. Умственная деятельность зависит исключительно от памяти. А воспоминания Ноны о времени до нашей встречи, были смутны и расплывчаты. Возможно, что человеческая память может существовать только там, где существует разговорный язык или социальное общение. Не знаю. Даже ваши отшельники не были полными молчальниками.

Такова была Нона. Как я сказал, мы жили в нашей пещере и любили друг друга — два единственные человеческие существа в нашем мирке. Но это было заблуждение, как вы скоро увидите. Там, на нашем маленьком метеоре, жили тысячи других — правда, не похожих на нас, но все-таки «человекоподобных» существ. Но в то время мы этого еще не знали.

Время шло. Как долго это длилось, не могу сказать. Месяц, пять месяцев, может быть. Время неуловимо, как ветер, в чем вы очень скоро убедитесь, если будете жить в полусумраке, есть, когда вам удастся достать пищу, спать, когда устанете, и если у вас не будет часов или какого-нибудь другого механического прибора для определения времени.

Много забот доставляла нам необходимость постоянно доставать и пополнять запасы пищи. Я упоминаю об этом, так как это обстоятельство было непосредственной причиной вскоре происшедшей необыкновенной перемены в нашем существовании. Однажды случилось так, что мне не удалось поймать ящерицы. Грибообразные растения, которые выращивала Нона, начали внушать мне отвращение. В поисках ящерицы я осмотрел все уголки нашей пещеры, все ее входы и выходы, и, ничего не добившись, вернулся обратно.

Нона развела огонь и сидела около него, осушая свои волосы. Плечи ее были мокрые: она только что вышла из ручья. Несколько раковин, или нечто похожее на них, лежало у ног ее.

— Посмотри! — торжествующе закричала она. — Их можно есть. Мой муж Нэмо может достать их. Их много в воде.

Я вскрыл одну из раковин и съел моллюска. Оказалось вкусно. Чтобы выразить мое одобрение, я поцеловал ее, и руки ее обвились вокруг моей шеи. Нона всегда была очень счастлива, когда я хвалил ее; казалось, она только и думала о том, чтобы заслужить мою похвалу. После того, как она приласкала меня, я встал.

— Как достать их? — спросил я. — Нона должна один раз показать мне, — тогда я буду массами собирать их, и мы будем их есть.

Вслед затем произошло нечто необыкновенное, то есть то, что показалось бы необычайным вам здесь, на Земле! Что касается меня, то в тот день, на метеоре, я испытал только страх. Нона повела меня в ручей, и мы глубоко погрузились в него. Мне приходилось купаться там, но никогда я не заходил так далеко. Нона, однако, иногда делала это. Теперь она повела меня вперед к тому месту, где вода уходила под низкий полукруглый проход в нашей пещере и углублялась в недра метеора.

Дно ручья под моими ногами постепенно начало понижаться. Вода вокруг меня становилась глубже — дошла до груди, до плеч, почти до шеи. Я испугался. Я старался вырваться из рук Ноны, которая влекла меня вперед. Волосы ее расплылись кругом по воде, как золотистые морские водоросли. Под ее запрокинутым подбородком была молочно-белая вода.

Глаза ее нежно улыбались мне. — Нет, — сказала она. — Мой муж Нэмо никогда не может чувствовать страха.

Страха! Я не мог допустить, чтобы она заметила это. Я презрительно фыркнул, и мы пошли вперед.

Вода дошла мне до подбородка. Мы теперь были совершенно под землей — едва на фут от моей головы был потолок подземного прохода. Я мог различить впереди место, где потолок касался воды.

Внезапно я вспомнил о Ноне. Одной рукой она все еще держала меня, а другую вытянула, упираясь в боковую стену, чтобы помочь нам бороться со слабым течением, увлекавшим нас вперед.

Вода теперь достигала почти верхушки ее головы. Я мог рассмотреть ее лицо под поверхностью воды. Круглый рот ее был широко раскрыт; из него с бульканьем выходили один за другим воздушные пузыри. Грудь ее равномерно и быстро расширялась и сжималась, по-видимому, с большим напряжением, как у запыхавшегося человека. Она вдыхала воду.

Я молча пристально смотрел на Нону.

Все меньше воздушных пузырей показывалось у нее изо рта, пока, наконец, они совершенно перестали появляться. Воздух из ее легких совершенно был вытеснен; его заменила вода. Открытым ртом она втягивала и выпускала воду — быстрое дыхание до крайнего предела напрягало междуреберные мускулы.

Нона улыбалась мне из-под воды, которая была теперь не молочно-белой, а странно светлой и прозрачной. Я почувствовал, как она потянула меня за руку; я ступил вперед, и лицо мое погрузилось в воду.

Каково бы ни было мое прежнее существование, несомненно ничего подобного мне не приходилось испытывать. Инстинктивно я удерживал дыхание, пока только мог. Я старался вырваться от Ноны и высунуть голову из воды. Но она удерживала меня; и страх мой, как бы она не заметила, что я боюсь, был сильнее страха перед водой.

Наконец, задержанное дыхание с шумом вырвалось из моего рта. Затем, в отчаянии я вдохнул глоток воды и едва не задохнулся. Я попробовал кашлянуть, но не мог или, вернее, кашель превратился в выдох.

В ушах у меня шумело, как будто мимо них быстро неслись потоки вашего водопада Ниагара. Голова моя и грудь разрывались на части; сначала их охватило ледяным холодом, затем они горели, как огонь. Глаза мои были открыты. Я стоял около Ноны, и она смотрела на меня. В полусвете воды я мог видеть ее почти так же отчетливо, как на воздухе. Она ободряюще улыбнулась мне, и я постарался ответить ей улыбкой.