— Мы находимся уже вне земной атмосферы, — сказал Бернет спокойно и повернул винтики сильнее.

Шар полетел с изумительною быстротою, низвергаясь в необъятное пространство со скоростью 50,000 миль в час. Настоящее путешествие началось. И как безмолвно совершалось оно, какая страшная, грозная тишина господствовала во всемирном пространстве, посреди тысяч созвездий, посреди миллионов звезд!

Бернет прижал пуговку на столе, и электрическая лампа, освещавшая шар, погасла. Посадив Мак Грегора на свое место и поручив ему следить по расписанию за правильностью движения корабля, он подошел к телескопу и стал смотреть в него; остальные разместились по окнам и любовались чудесами мироздания. Так как наши путники находились уже вне земной атмосферы, то звезды в пространстве представлялись им яркими неподвижными бриллиантами, вделанными в черную, блестящую, как сталь, плоскость. Свободные от затемняющей завесы земного воздуха, чудные красные звезды, Альдебаран, Бетельгейзе — величайшее из светил в созвездии Ориона — Антарес, центральная звезда Скорпиона, Арктур и Поллукс сверкали, как озаренные солнцем рубины. Капелла и Процион проливали свои яркие желтые лучи, превосходящие блеском красоту лучших золотых и топазовых эффектов, какие известны земле, а яркий блеск Альтаира в созвездии Орла и Веги в созвездии Лиры почти соперничал с чудным белым сиянием могущественного Сириуса, самой яркой из северных звезд. Планета Марс горела красным блеском в созвездии Змия.

Не менее обворожительна была противоположность оттенков в других единичных, двойных, тройных и многократных звездах, невидимых для невооруженного глаза сквозь атмосферические облака. Двойные солнца, из которых одно было красное, другое зеленое или одно желтое, другое фиолетовое, или же одно оранжевое, другое голубое, сияли во мраке ночи, как потешные огни, блистательно выделяясь своею яркостью между звездами более нежной окраски — светло-коричневой, светло-желтой, сиреневой, гранатной, серебристо-белой, медной и серой. Чудеса, которые едва можно рассмотреть с Земли с помощью самых сильных инструментов, видны были простым глазом; красоты творения, каких никогда еще не созерцал взор человеческий, были рассеяны в пространстве во всей их чудной прелести. Все небо сверкало радугами и разноцветными светилами.

Вскоре показались и южные светила, скрывавшиеся за массою земли, заграждавшей звездное сияние в зените от Стального Шара. Обширный сферообразный район мрака постепенно уменьшался, и звезды выделялись из него одна за другою, пока темный круг не превратился, наконец, в незначительных размеров полосу. Южный Крест сделался вскоре видим так же хорошо, как и созвездие Большой Медведицы. Наши путники находились не в сегменте круга, а в полном кругу, который весь сиял звездными красотами, не затемняемыми земною атмосферою, сиявшими во всем блеске своих ярких цветов и в тысячу раз более многочисленными, величественными, прекрасными, нежели может представить себе воображение человеческое.

Молчание словно тяготило всех, а между тем никто не говорил. Вдруг Бернет, безмолвно изучавший звезды в телескоп, отошел от него, нагнулся над столом, несколько минут всматривался во врезанное в него расписание, затем вынул часы и начал следить за чем-то, посматривая попеременно то на расписание, то на секундную стрелку.

— Через тридцать секунд, господа, вы увидите Солнце, — сказал он своим обычным спокойным тоном, как будто высказывал предположение, что завтра, мол, погода, кажется, будет хорошая.

Через тридцать секунд! А между тем ничто не предвещало близкого наступления дня. Грозный мрак усеянного звездами пространства не окрасился пурпурным лучом зари. Прошло десять секунд после слов, сказанных Бернетом, а никаких признаков наступающего утра не было. Где был туман, поднимающийся с полей, где золотистый отблеск на холмах, где шепот утреннего ветерка, тихий шелест листвы на деревьях, веселое щебетанье птичек? Ничего из того, что предвещает восход солнца на земле, не было, но что общего может иметь наш восход с восходом в надзвездном пространстве, на пути к Марсу?

Прошло еще пять секунд; положение неба было все то же: если бы не звезды, мрак был бы полнейший. Прошло еще пять, и вдруг все разом вскричали:

— Солнце!

И Солнце словно выпрыгнуло из-за быстро уменьшавшейся тени Земли. Фактическое солнечное затмение, достигнутое таким образом, могло бы продолжаться долее, если бы не меры, заранее принятые Бернетом. Он по многим веским соображениям решил, что лучше будет пуститься в путь за месяц до того времени, когда Марс будет находиться в прямой противоположности с землею, поэтому Стальной Шар летел не по прямой линии от Солнца к Марсу, а по прямой линии от Земли к Марсу. Благодаря этому обстоятельству, Солнце вышло из-за тени, отбрасываемой Землей, прежде, нежели эта тень стала настолько незначительною, чтобы перестать скрывать его.

Затем случилось еще нечто весьма странное. Между тем как небо осталось тою же черною плоскостью, усеянною драгоценными каменьями, в самом шаре ночь вдруг уступила место полдню. Солнечный луч, пробившийся долгою непрерывною полосою света через пустое пространство, ударил в окна шара и, смешавшись с его внутреннею атмосферою, смягчил ее и образовал в ней настоящий летний день. Удивительный контраст. Внутри летний солнечный день, извне вселенная, погруженная в торжественную ночь! А Солнце, окруженное своим величественным венцом, сияло, как сверкающий неподвижный маяк; оно было только яснее всех в мириаде других разноцветных солнц, будучи само звездою, которая отличалась в красоте своей только известной степенью от красоты прочих звезд.

Как скоро солнце озарило шар, все бывшие в нем переглянулись между собой, и каждый подивился бледной, расстроенной физиономии остальных. Волнение сказалось на всех; даже несокрушимый Мак Грегор был бледнее обыкновенного и казался утомленным. Один Бернет, поглощенный своими научными наблюдениями, был невозмутим и преспокойно рассматривал звезды в телескоп, точно был у себя дома.

Но человек удивительно быстро привыкает ко всяким новым впечатлениям. Часа через два наши искатели приключений совершенно освоились со своим положением и, спокойно рассевшись по креслам около столов, занялись каждый своим делом. Гордон начал писать корреспонденцию в «свою» газету. Дюран тоже принялся писать, Гревз рисовать; впрочем, и тот, и другой занимались словно нехотя и порой, прерывая свое занятие, вступали между собою в оживленный спор по поводу «звездных лучей и линий». Блэк обдумывал свою вступительную речь к членам марсовского правительства — на случай, если таковое там окажется — и готовился разгромить в ней надлежащим образом его образ действий, каков бы он ни был. Что касается до сэра Джорджа Стерлинга, то он весь погрузился в финансовые расчеты, как будто сидел у себя за конторкой в своем лондонском кабинете.

Так прошло часов шесть. Стальной Шар пролетел уже около двадцати миллионов миль, встретив на своем пути столько чудес, что на описание их потребовались бы целые столетия. Тишина за пределами шара нарушалась по временам только треском какого-нибудь метеора, на который шар налетал, разбивая его мимоходом, как пароход разбивает встретившуюся ему на ходу льдину. В пустом пространстве треск этот, конечно, не был слышен, но в земной атмосфере, наполнявшей шар, звуковые волны были ощутительны. Планета Марс становилась более и более ясною даже для невооруженного глаза. Наконец Бернет отошел от телескопа и подошел к Мак Грегору, следившему вместо него за движением шара.

— Довольно пока наблюдать звезды, — сказал он. — Встань, Мак Грегор, отдохни: я займу твое место.

Мак Грегор не заставил его повторять это приглашение и сошел с платформы к остальным.

— Знаете ли что, господа? — сказал он весело, — ведь мы пролетели уж полпути или около того. Как вы думаете, не пообедать ли нам?