Здесь собрались не только такие неопытные новички, как недавние студенты Стайв Уэскотт, Гил Скотт и Тим Кларк, но и несколько более солидных, более закоснелых в низменных пороках бизнесменов. Среди них был некий мистер Сейдел, заработавший миллион долларов на продаже земельных участков в новом районе Зенита на Университетских Холмах.

Два часа спустя сделали перерыв в игре и заказали горячие сосиски. Официанту было в очередной раз сурово приказано «немедленно тащить минеральной воды».

Держа стакан в руке, мистер Сейдел пробурчал:

— Значит, вы художник, Дибл? В Париже учитесь?

— Да.

— Поди ж ты, обставил меня на семь долларов, а у самого, оказывается, на руках всего две двойки было. И такой-то парень пропадает в Париже! Да из вас вышел бы первоклассный агент по продаже земельных участков!

— Вы предлагаете мне работу?

— Да как сказать… не думал еще об этом. А впрочем, да, предлагаю…

— Условия?

— Двадцать пять долларов в неделю и комиссионные.

— Идет.

Революция свершилась, и только Стайв Уэскотт молящим голосом простонал:

— Не надо, Уит! Не давай ты им соблазнять тебя миллионами!

Уит все еще побаивался Т. Джефферсона и только в одиннадцать утра решился наконец зайти к нему в контору и признаться в том, что вероломно превратился в истого американца.

— Так, так, молодец, что заглянул, мальчик! — приветствовал его Т. Джефферсон. — К сожалению, сегодня нам не предстоит ничего интересного. Но завтра мы едем на обед в Общество Библиофилов.

— Вот из-за этого я и зашел к тебе, папа. Ты извини меня, но я не смогу поехать туда. Я буду работать.

— Работать?

— Да, сэр. Я поступил на работу в компанию Сейдела.

— Ну что ж, это неплохо — поработать в летние месяцы. Когда ты уедешь в Париж…

— Я не поеду в Париж. У меня нет способностей. Я буду агентом по продаже земельных участков.

Звук, который вырвался из груди Т. Джефферсона в этот момент, можно было бы уподобить реву целого вагона бычков, привезенных на чикагские бойни. Недостаток места не позволяет нам привести здесь и сотую долю его высказываний о Жизни и Искусстве. Но вот некоторые из них.

— Я так и знал! Так я и знал! Я всегда подозревал, что ты не только сын своего отца, но и сын своей матери. «Во сколько раз острей зубов змеиных!»[20] Змея ты на человеческой груди! Всю мою жизнь я отдал производству Воздушных Вафелек, хотя сам мечтал заниматься лишь искусством, и вот теперь, когда я обеспечил тебе возможность… «Змеиный зуб!» Прекрасно выразил эту мысль великий поэт! Уит, мальчик мой, неужели ты думаешь, что у меня нет средств на твое образование! Через несколько дней я начинаю расширение цехов; я покупаю еще пять акров земли рядом с фабрикой. Выпуск Ритци-Риса в будущем году удвоится. А поэтому, мой мальчик… Или вы будете заниматься искусством, сэр, или я знать вас не знаю! Понимаете, я лишу вас наследства! Да, сэр, лишу! Гром и молния, я лопну, но сделаю из тебя художника!

В тот же самый день, когда его изгнали — и поделом! — из отчего дома, голодного и холодного, в метель и непогоду, Уит занял пять тысяч у отца Стайва Уэскотта, внес их как задаток за те пять акров земли, на которых его отец вознамерился строить новые цехи, с квитанцией явился к мистеру Сейделу, получил от этого презренного перекупщика пять тысяч, чтобы отдать долг мистеру Уэскотту, плюс пять тысяч долларов комиссионных, потратил двадцать пять долларов на букет и в шесть часов пятнадцать минут предстал с ним перед Бетти Кларк.

Бетти сошла вниз такая невозмутимая, такая прелестная, такая свежая, в платье по щиколотку и воскликнула таким невозмутимым свежим голоском:

— Уит, дорогой! Чем могу служить?

— Разве только тем, что поможете мне истратить пять тысяч долларов, которые я сегодня заработал. Двадцать пять я уже потратил на букет. Красивый, правда?

— Очень.

— Как, по-вашему, я не переплатил?

— Нисколько. Вот что, дорогой. Мне очень жаль, что вы попусту тратили время, зачем-то зарабатывая эти пять тысяч долларов. Рисовали бы лучше. Конечно, людям искусства свойственна тяга к неизведанному, я рада, что вы через это прошли и с этим покончено. Как только мы поженимся, мы уедем в Париж, снимем милую квартирку в богемном вкусе, и я сделаю все, чтобы вашим друзьям-художникам было приятно бывать у нас.

— Бетти, ваш брат дома?

— Откуда я знаю?

— Узнайте, пожалуйста!

— Хорошо. А в чем дело?

— Бетти, голубка, сейчас вы узнаете, какой я мерзавец. Странно! Вот уж не думал, что из меня выйдет мерзавец. Я даже не думал, что из меня выйдет плохой сын! Крикните Тимми, пожалуйста.

— С удовольствием.

Она крикнула. Весьма умело. Тим, сияя, сошел вниз.

— Ну, как? Объяснение состоялось?

— В этом-то все дело, — ответил Уит. — Я хочу внушить Т. Джефферсону, что из меня не выйдет художник. Я хочу… сам еще не пойму, чего я хочу!

С этими невразумительными словами Уит выбежал вон.

Он дал шоферу такси адрес Спортивного клуба, где проживал его шеф, мистер Сейдел.

Мистер Сейдел обедал, сидя на кровати в своем номере.

— Хелло, мальчик! Что случилось? — спросил он.

— Вы позволите мне заплатить за телефонный разговор, если я позвоню от вас?

— Ну ясное дело.

Уит попросил телефонистку Спортивного клуба:

— Соедините меня с Айседорой, кафе «Фанфарон», Париж.

Голос неизвестной красавицы переспросил:

— Простите, какой штат?

— Франция.

— Франция?

— Ну да, Франция.

— Франция, которая в Европе?

— Да.

— Кого вызвать?

— Айседору.

— А фамилия этой дамы?

— Не знаю… Вот что, вызовите Майлза О Селливэна, адрес тот же.

— Одну минуту! Я попрошу старшую телефонистку.

Невозмутимый голос осведомился:

— Будьте любезны сказать, с кем вы хотите говорить?

— Я хотел бы вызвать к телефону Майлза О'Селливэна, кафе «Фанфарон», Париж… Правильно. Большое спасибо. Пожалуйста, соедините нас как можно скорее. Благодарю вас… Я говорю из Спортивного клуба, счет нужно прислать на имя мистера Тибериуса Сейдела.

Когда его соединили, Уитни услышал голос русского метрдотеля кафе «Фанфарон»:

— Alio, alio!

— Позовите, пожалуйста, к телефону Майлза О Селливэна, — попросил Уит.

— Je ne comprends pas.[21]

— C'est monsieur Dibble qui parle — d'Amerique.[22]

— D'Amerique?[23]

— Oui, et je desire[24] поговорить с мсье Майлзом О Селливэном, как можно скорее tout de suite.[25]

— Mais oui, je comprends. Vous desirez parler avec monsieur Miles O'SulIivang?[26]

— Правильно! Давай живей.

— Oui, сию минуту.

Затем в трубке послышался голос О'Селливэна.

Мистер Сейдел с улыбкой следил за секундной стрелкой, а Уит ревел в трубку:

— Слушай, Майлз! Мне нужно поговорить с Айседорой.

Донесшись через четыре тысячи миль подводного мрака, над которым океан катил гряды валов и, борясь с волнами, шли корабли, голос Майлза промямлил:

— Айседора? А как фамилия? Джонс? Пейтер? Эглантин?

— Майлз, ради бога, это говорит из Америки Уитни Дибл! Попроси к телефону Айседору. Мою Айседору.

— О, ты хочешь поговорить с Айседорой. Кажется, она тут, за столиком на улице. Сейчас, дружище, попробую разыскать ее.

— Майлз, я уже наговорил больше, чем на сотню долларов.

— Значит, тебя зацапали люди, которые считают доллары?

— Да, черт тебя побери, зацапали! Пожалуйста, позови Айседору, скоренько.

— Ты хочешь сказать — поскорее?

— Да не все ли равно — скоренько или поскорее. Давай ее сюда!