— Ну как, мистер Днллон, все пробуете пользоваться во время службы наречием кри?.. Так благородно со стороны преподобного, мистер Прескотт, так мило и трогательно: он пытается читать проповеди на кри! Я так восхищаюсь им, только-хе-хе, — только индейцы не понимают у него ни слова!.. О-о, суп!

И, приведя всех таким образом в наилучшее расположение духа, достойная матрона подскочила к отведенному ей стулу, заткнула салфетку под складки своей лоснящейся шеи и сладострастно высосала полную ложку.

Мистер Диллон держался менее бойко.

— Порыбачить к нам выбрались, мистер Прескотт?

Кто бы мог предположить, что у человека с такой тонкой шеей окажется такой глубокий бас.

— Да, немножко.

— Впервые в северных краях?

Заткнутся они наконец? Дадут человеку распробовать этот божественный суп? Настоящий! Горячий! А запах! И из фарфоровых тарелок! Но…

— Да, м-м… впервые в жизни.

— Ах, вот оно что! Так-так. Первый раз в жизни. Значит, вы из Нью-Йорка. А я сначала решил, что из Чикаго.

— Ну что вы, ни в коем случае! — радостно подала голос миссис Макгэвити. — Можно ли позволять себе такие чудовищные оплошности? Эти ньюйоркцы такие важные, кичатся своими небоскребами и банкетами, и я уж не знаю, чем еще, и не распознать их с первого взгляда-значит выставить себя ужасающей деревенщиной. Ну да! Хм. Их каждый узнает по их заносчивым манерам… Не обижайтесь на тетушку Макгэвити, мистер Прескотт! Такая уж она шутница… Чудный суп, миссис Истер.

В этой веселенькой добрососедской атмосфере они покончили с супом, принялись за бифштекс, спаржу и консервированную кукурузу, перешли к винному желе (из желатина) и печенью с кокосовыми орехами (из жестяной коробки) — и Ральф смаковал каждый кусок, вознося хвалу толстеньким божкам чревоугодия.

Говорила преимущественно миссис Макгэвити.

— Так до сих пор и мучаетесь с плитой, миссис Истер?

— А я с ней и не мучалась, — сказала Элверна.

Всякий солидный человек согласился бы в этот миг, что молоденькой девчонке не подобает таким враждебным тоном отвечать почтенной матроне, ветерану далекой окраины.

Миссис Макгэвити лукаво погрозила Элверне пальчиком.

— Ах полно, душенька, признайтесь откровенно! Нехорошо скрывать… Я вам должна рассказать о ней презабавную историю, мистер Прескотт! Прибыла она сюда и вообразила сгоряча, что сумеет поддерживать жар в плите на углях — словно это ей город, где можно достать ореховые дрова, а не Мэнтрап, где ничего, кроме сосны и тополя, которые моментально прогорают. Она не будет все время готовить только на сковородке, как здешние старые дуры, — о нет! Она намерена печь, как в духовке. А потом, когда у нее угли все равно прогорали, она объявила… — миссис Макгэвити едва не подавилась собственным остроумием и огромной порцией кукурузы… — она объявила, что виновата плита!

— Но ведь теперь, — заметила Элверна, — у меня угли держат жар. Березовые.

— Да, только березы поблизости не найдешь, разве что мили за две.

— Знаю. Я себе раздобыла.

— Как, милочка? Неужели… — Всю веселость точно рукой сняло; миссис Макгэвити, уязвленная в лучших своих чувствах, погрузилась в скорбь:- …неужели вы заставили бедненького Джо идти куда-то в лес и тащить на себе березовые дрова? У него и так столько работы!

— Нет, миссис Макгэвити. Не заставила. Я их тащила сама. Две мили.

— О-о!

Казалось, у миссис Макгэвити временно истощился запас острот; казалось также, что она этим расстроена. Она обменялась с мистером Диллоном мнениями относительно испорченности индейских детей, которые нипочем не вспомнят о воскресной школе, если их не загонишь туда силой. За это время она успела кое-что надумать и вновь обратилась к Элверне:

— Натерпелись вы страху, пока Джо не было дома?

— Н-нет.

— Такая потеха с ней была первое время, мистер Прескотт! Подумайте: услышит ночью, как в кустах возится собака — обыкновенная ездовая собака, — и думает, будто это медведь, или волк, или индеец, или уж и не знаю, кто еще!.. Разве не правда, миссис Истер?

— Нет, боюсь, что правда, — призналась Элверна. — Такая была дурочка, совсем ничего не соображала.

— А по-моему, — возразила миссис Макгэвити, — вы еще вели себя геройски! Горожанка — девушка из парикмахерской…

Элверна внезапно метнулась к плите.

— Чайник… убежал, — задыхаясь, выдавила она, стоя к ним спиной.

— Мне, разумеется, — продолжала миссис Макгэвити. — трудно понять чувство страха. Быть может, просто недостаток воображения — только мне еще ни разу в жизни не удалось чего-нибудь испугаться. Помню, когда я только попала в леса — а случилось это как раз после восстания Рила,[22] так что индейцы были очень озлоблены, — в нескольких милях от нас сняли скальп с одной женщины. А я сказала: «Все равно я никому и ничему не дам себя запугать!» И не дала! — Она обернулась к Элверне, все еще стоявшей у плиты. — Это что же, душенька, опять новое платье? Вот что значит уметь обращаться с мужем! Как высунет нос из Мэнтрапа_____ так назад с обновкой! Вот мой муженек-этот ничего мне не купит, даже если… вероятно, боится, как бы молодые люди не стали обращать на меня слишком много внимания! Или, может быть, так нежно любит эти славненькие монетки с профилем его величества, что, как настоящий патриот, не желает выпускать их из рук! Ну — ну! — Она перегнулась через стул Ральфа, угрожая бе- i зопасности драгоценного блюда с винным желе, и потре- I пала Макгэвити по толстой красной руке. — Не обращай внимания, Джимми, я шучу, — утешила она своего супруга. — Я тебя не променяю на целый десяток таких красавцев, как Джо, пусть ты всего-навсего старый шотландский скряга с головой, набитой овсянкой!

— Черт побери, женщина, я и не обращаю на тебя внимания, — проворчал Джимми с неожиданно прорвавшимся шотландским акцентом. — Только интересно знать, всегда ли твой а-ригинальный юмор доходит до миссис Истер!

Элверна резко повернулась на каблуках.

— Оно не новое — мое платье. Это все то же, которое я раньше надевала с серебряным поясом. Я его купила сама и деньги на него заработала сама — в парикмахерской! И эти красные штуки на подоле вышила тоже сама! Собственными руками.

— Что вы, что вы, душенька! — Миссис Макгэвити всплыла со стула, надвинулась на Элверну и привлекла ее в свои объятия. Ее могучие плечи и обширный бюст поглотили Элверну почти без остатка. — Полно! Разве можно обижаться? Это была просто шутка — маленькая шуточка тетушки Макгэвити.

— Да… я знаю… Я только хотела сказать…

— Ну, тихо, тихо, милочка. И смотри, пожалуйста, как славненько у вас получилось с этой красной вышивкой!

Миссис Макгэвити отступила, чтобы полюбоваться переделанным нарядом. Элверна, демонстрируя туалет, приподняла двумя пальцами край юбки, точно балерина. «Осторожно, милочка! Все ноги видно!»-услужливо предупредила миссис Макгэвити деликатным шепотном, который едва ли можно было расслышать с более дальнего расстояния, чем берег озера.

И, окинув всю компанию милостивым взором, миссис Макгэвити вперевалочку возвратилась на свое место, а у Элверны погасла улыбка, упали раскинутые руки, и она снова отвернулась к плите.

За те роковые минуты, что миссис Макгэвити не было у стола, беседой завладели другие.

Ральф был настроен неразговорчиво, Джо Истер — тем более, зато преподобному мистеру Диллону не терпелось пожаловаться, а мистер Макгэвити желал обсудить кой-какие деловые вопросы.

Мистер Диллон был не гений. Правда, он был человек безобидный и тихий. Но с другой стороны, он опять — таки был не гений. Он со вздохом признался, что труд его в сем вертограде — неблагодарный труд. Духовные запросы индейцев, как ему кажется, несколько ограниченны. К утренней и вечерней службе они являются довольно исправно, слушают его проповеди, и, быть может, миссис Макгэвити совершенно права, что кри дается ему с трудом, но, насколько он мог заметить, индейцы неплохо — нет, определенно неплохо — понимают, что он пытается им сказать! Жаль только, что сразу же после вечерней службы они имеют обыкновение собираться и танцевать в хижине Советника Гри-Лисицы. И ему доподлинно известно, что в прошлое воскресенье пять молодых индейцев-трапперов чуть ли не до полуночи играли в покер — причем на деньги — в вигваме некой темной личности по имени Тристрам Собачья-Упряжка.