— И мне дадут поводить самолет? — возликовал Терри.

— Нет, не дадут, — оборвала его мать. — Это сыграет дублер. Давай дальше, Лилия.

И Терри уныло продолжал слушать, как Лилия подводила маленького короля к кульминационному моменту, когда его похитили нью-йоркские гангстеры, из рук которых его вырывают корреспондент и премьер-министр с бакенбардами, смешной, но героичный.

— Это вещь! — сказал Авраам Гамильтон Гренвилл.

— Пожалуй, сойдет, — сказала миссис Г. Бенескотен гуч О

1 еит.

— О господи! — сказал пресс-агент Уиггинс.

А Терри Тейт и тейтовская дворняжка не сказали ничего, но зато весьма энергично.

Хотя Кастелло-Мариио, резиденция семейства Бенескотен Гейт, несколько уступала по размерам вилле мистера Авраама Гренвилла, она тем не менее дышала изысканным вкусом и была украшена кампанилой — точной копией знаменитой сиенской, только в пять раз ниже и сложенной не из старомодного бурого кирпича, а из желтой плитки.

В этих аристократических стенах любящие, но несчастные родители, которые всем жертвовали ради карьеры своего сына, переживали тяжелые минуты.

В это утро Терри просто-напросто взбунтовался, когда его симпатичный камердинер попытался его одеть. Он сказал, что терпеть не может своего симпатичного камердинера. Он сказал, чтобы к нему не приставали.

— По — моему, Полаччи, — заметила миссис Тейт, обращаясь к камердинеру, — раз мистер Терри едет в контору мистера Гренвилла, ему следует надеть костюм для игры в поло.

— Не надо, мамочка! — взмолился Терри. — Он такой дурацкий! Никто из мальчиков в таких не ходит.

— Я думаю! Для чего же я его тебе и покупала!

— Не стану я его надевать! Если бы еще дома… Все надо мной смеются. Вот не буду сниматься, и все!

— Господи, за что ты покарал меня сыном, который…

— Сейчас же надень свое поло и не смей возражать матери, — сказал Т. Бенескотен Тейт.

— Заяц!

— Что, радость моя?

— Закрой пасть… Хорошо, Терри, разрешаю тебе надеть матросский костюм. Английский. Импортный. Но помни, твое непослушание убивает мамочку. А теперь не мешай Полаччи одеть тебя. Лимузин давно ждет.

— Мам, можно, я не поеду в лимузине? Это совсем не интересно! И не видно ничего. Я хочу поехать на трамвае. Там всякие интересные люди ездят.

— Теренс Мак-Джи Тейт! Я в жизни не слыхивала такой глупости! Кто тебе наболтал про эти трамваи? На них ездить неприлично. Они годятся только для простого люда! Да к тому же, чтобы на тебя смотрели бесплатно?! Еще чего! Сколько раз тебе повторять, чтобы ты не смел якшаться со статистами во время съемок и набираться от них всяких гадостей! Если ты не поедешь со мной в лимузине, то не получишь за обедом черной икры!

— А я не люблю икру!

— О господи! За какие грехи ты так меня покарал?

Т. Бенескотен робко предложил:

— Может, мы с Терри поедем на трамвае и встретимся с тобой у Эйба в конторе? Я бы и сам не прочь разок прокатиться в трамвае.

— Чтобы подцепить какую-нибудь голливудскую нахалку? Как же, дожидайся!

Они поехали в лимузине.

В кабинете мистера Гренвилла собрались все высшие сановники корпорации «Юпитер-Трайомф-Тейт», чтобы прослушать сценарий мисс Лилии Лавери Лагг «Августейший сорванец», идею которого она предложила три недели назад. Однако прежде, чем мисс Лагг успела начать, пресс-агент Уиггинс, который метался взад-вперед по кабинету, весь во власти блестящей идеи, объявил, что, согласно сообщениям вечерних газет, юный монарх «Словари» Максимилиан III со своей матерью, королевой Сндонией, на днях отбывает с визитом в Лондон.

Газеты намекали, что предприимчивая Сидония рассчитывает заручиться симпатией и поддержкой английского народа, показав ему маленького короля.

— И вот тут-то, — захлебывался Уиггинс, — мы можем соорудить рекламу, какая никому и не снилась. Бесси, ты с Томом и Терри едешь в Лондон. Я останусь тут, чтобы никто ничего не заподозрил. Да и на нашего лондонского представителя Клэпема можно положиться — он на рекламе собаку съел. Вы с ним как-нибудь устроите, чтобы Терри познакомился с этим Максимилианом. Два мальчика-короля, ясно? Их будут вместе снимать, ясно? К тому же публика Терри привыкла видеть его газетчиком и может не принять в роли короля, если заранее не показать, что он и в самом деле вращается среди избранных, ясно?

Миссис Тейт нерешительно молчала. Она изучила Поппи-Пикс, знала Голливуд вдоль и поперек, однако ни она, ни Т. Бенескотен, ни Терри еще ни разу не посещали жуткие неведомые земли по ту сторону Атлантического океана. Но затем лицо ее прояснилось и исполнилось решимости, ибо лукавый Уиггинс добавил:

— А если ты это провернешь и ребята подружатся, может, ты и сама сойдешься с королевой Сидонией, Бесси, и она приедет погостить к тебе в Кастелло-Марино, и уж поверь, тогда Грета Гарбо[3] и Кэт Хепберн[4] на стенку полезут, за это я тебе ручаюсь.

— Пожалуй, тут что-то есть, — задумчиво произнесла миссис Тейт.

В неприступных глубинах жилища Бенескотен Тентов, в этрусской утренней столовой, где попугайчики — неразлучники и гималайские канарейки целовались, ворковали и распевали в красных эмалированных клетках, а зеркальный мрамор стола отражал букет орхидей ценой в девятнадцать долларов, семейство Тейтов обсуждало вторжение в Европу. Они только что вернулись из конторы мистера Гренвилла, где одобрили сценарий Лилии «Августейший сорванец».

— А знаешь, — заметил Т. Бенескотен, — если мы застрянем в Лондоне надолго, я, пожалуй, смотаюсь в Париж, если ты не против.

— Зачем это тебе вдруг понадобился Париж?

— А? Ну, просто посмотреть город, познакомиться с французскими обычаями. Путешествие — лучшее средство для расширения кругозора.

— Ничего, обойдешься и узким. Так я и пустила тебя в Париж одного, чтобы ты лакал шипучку и хороводился со всякими тварями! И вообще, Заяц, для дела будет лучше, если мы с Терри поедем без тебя.

— Мамочка! — взмолился Терри. — Ну, пожалуйста! Я не хочу ехать без папы!

Бесси повернулась к своим мужчинам, уперла руки в бока и выставила подбородок. Когда она принимала эту позу, никто из знавших ее не осмеливался и пикнуть, если жизнь еще была ему дорога.

Т. Бенескотен ворчал, Терри хныкал, и оба в конце концов смирились под ее свирепым взглядом. Тогда она прошествовала к телефону и приказала, чтобы к ней немедленно явились портниха, дамский портной, сапожник, модистка, парикмахер, массажистка, остеопат, преподаватель французского языка и проповедник доктрины «Высшей мысли».

— Я поеду в Европу по всем правилам, — объявила она.

Когда две недели спустя Бесси садилась в поезд, она везла с собой четырнадцать новых вечерних платьев, восемь новых костюмов, тридцать семь новых шляп, восемь пар новых туфель из змеиной кожи, опаловый перстень для большого пальца, несессер с золотыми замочками и прелестную спокойную манеру держаться, приобретенную у проповедника «Высшей мысли».

Всю дорогу от Поппи-Пикс до Нью-Йорка Терри и его улыбающуюся нежную мамочку восторженно приветствовали миллионы поклонников, для которых Герри стал символом беспечного, но чуть грустного детства.

Уиггинс великодушно известил газеты всех городов и селений на их пути, когда именно нужно ждать проезда Короля Киновундеркиндов, и на каждой станции Терри, несмотря на все его протесты, заставляли кланяться беснующейся толпе и улыбаться своей знаменитой улыбкой маленького лорда Фаунтлероя.

Постепенно I ерри овладел такой страх перед этими жадно глазеющими толпами, перед необходимостью притворяться сверхчеловеком, когда на самом деле он был обыкновенным напуганным мальчиком, что только ярость матери, гнев мистера Авраама Гамильтона Гренвилла и улещивания Уиггинса могли вынудить его покинуть безопасное убежище салон-вагона и выйти на площадку.

Поэтому, хотя пучина морская и внушала ему некоторые опасения, а мысль о предстоящем свидании с королем Максимилианом (который, по сообщениям газет, должен был прибыть в Лондон за день до Тейтов) тоже не была особенно приятной, Терри очень обрадовался, когда Гренвилл и Уиггинс распростились с ними, лайнер «Мегаломаниак», рявкая и огрызаясь, выбрался из порта, и он наконец мог спрятаться в укромном уголке каюты люкс.