Подняв Ирочку на руки, я слегка покружил её и стал снова покрывать лицо девушки поцелуями. Вскоре я опустился на колени положил её на ложе и мои ласки сделались немного интенсивнее. Месте с этим я стал негромко декламировать: Мело, мело по всей земле Во все пределы. Свеча горела на столе, Свеча горела.
Метель лепила на стекле Кружки и стрелы. Свеча горела на столе, Свеча горела.
На озаренный потолок Ложились тени, Скрещенья рук, скрещенья ног, Судьбы скрещенья.
Лицо Ирочки озарилось счастливой улыбкой и когда я, покрывая поцелуями её животик, негромко дочитал до конца третье четверостишие, она, чуть приподнявшись, быстро сняла с себя плавки и подхватила эстафетную палочку, отбрасывая их: И падали два башмачка Со стуком на пол. И воск слезами с ночника На платье капал.
И все терялось в снежной мгле Седой и белой. Свеча горела на столе, Свеча горела. Я прилёг рядом со своей королевой и продолжил: На свечку дуло из угла, И жар соблазна Вздымал, как ангел, два крыла Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале, И то и дело Свеча горела на столе, Свеча горела.
Лёжа рядом с Ирочкой я улыбнулся, продекламировав последние строки, и обнял девушку. Глаза её сверкали от восторга. Она покрыла моё лицо поцелуями и сказала:
– Боренька, я столько раз читала это стихотворения, представляла себя, как всё происходит, но никогда не думала, что мой любимый прочитает мне именно эти стихи. Ты ведь ни разу не читал мне ни одного стихотворения Пастернака. Ты, наверное, оставил его нетронутым специально для этого дня?
– Да, также как ты сохранила себя нетронутой для меня, любимая. – Ответил я и сказал, нежно лаская её горячие груди с затвердевшими сосками – А потом я прочитаю тебе ещё одно стихотворение и тогда тебе станет легко и спокойно. Ты будешь после этого вне себя от радости, любимая. Ирочка вздохнула и сказала мне:
– Боренька, я и так вне себя от радости. Знаешь, я так счастлива, любимый, что мы встретились наконец-то, что даже не верю в своё счастье. Мне кажется, что это просто сон. Тётя Эля после знакомства с тобой сказала, что ей редко встречались такие рассудительные мужчины, как ты. Ты её просто очаровал.
Хотя время слов закончилось и наступила пора приступать к делу, я не перестал говорить и продолжал признаваться Ирочке в любви. Начав воспевать тело любимой в прозе, я нежно ласкал Ирочку, а она с каждым моим новым поцелуем стонала и откликалась тем самым на мои чувства, воплощённые в словах и ласках, всё громче и громче. Наконец наступило мгновенье, когда громко вскрикнув, она стала моею и я затих, давая ей передышку, и сделался ещё нежнее, а через небольшой промежуток времени, когда она уже не чувствовала боли и желала меня ещё сильнее, чем вчера вечером, когда мы прощались, настало время познакомить её с наслаждением уже более высокого уровня. И снова, позабыв про свои желания, я был с ней нежным и неторопливым. Ещё чрез какое-то время, замерев, я поцеловал её и начал читать обещанные стихи великого шотландца: Меня в горах застигла тьма, Январский ветер, колкий снег. Закрылись наглухо дома, И я не мог найти ночлег.
По счастью, девушка одна Со мною встретилась в пути, И предложила мне она В ее укромный дом войти.
Я низко поклонился ей
– Той, что спасла меня в метель, Учтиво поклонился ей И попросил постлать постель.
Она тончайшим полотном Застлала скромную кровать И, угостив меня вином, Мне пожелала сладко спать.
Расстаться с ней мне было жаль, И, чтобы ей не дать уйти, Спросил я девушку: – Нельзя ль Еще подушку принести?
Она подушку принесла Под изголовие мое. И так мила она была, Что крепко обнял я ее.
В ее щеках зарделась кровь, Два ярких вспыхнули огня.
– Коль есть у вас ко мне любовь, Оставьте девушкой меня!
Был мягок шелк ее волос И завивался, точно хмель. Она была душистей роз, Та, что постлала мне постель.
А грудь ее была кругла,
– Казалось, ранняя зима Своим дыханьем намела Два этих маленьких холма.
Я целовал ее в уста Ту, что постлала мне постель, И вся она была чиста, Как эта горная метель.
Она не спорила со мной, Не открывала милых глаз. И между мною и стеной Она уснула в поздний час.
Проснувшись в первом свете дня, В подругу я влюбился вновь.
– Ах, погубили вы меня! Сказала мне моя любовь.
Целуя веки влажных глаз И локон, вьющийся, как хмель, Сказал я: – Много, много раз Ты будешь мне стелить постель!
Потом иглу взяла она И села шить рубашку мне, Январским утром у окна Она рубашку шила мне…
Мелькают дни, идут года, Цветы цветут, метет метель, Но не забуду никогда Той, что постлала мне постель!
Подняв мою королеву на руки, я вышел из палатки и вошел вместе с ней в роду. Тёплая, чистая вода ласкала наши тела своими нежными пальцами. Мы стояли погрузившись в воду по самые плечи и целовались. Юлечка была счастлива и в какой-то момент призналась мне со смехом:
– Борька, ты просто невообразимый человек. Не знаю, какими бывают молодые боги на самом деле, но ты точно молодой бог, любимый. Знаешь, я даже не ожидала, что ты окажешься таким сдержанным, терпеливым и нежным. Юношам в твоём возрасте, это совсем не свойственно. Вздохнув, я улыбнулся, крепко обнял Ирочку и сказал:
– А я и не юноша, любимая. Ты обнимаешь юное тело парня, которому ещё нет шестнадцати, но на самом деле, этой осенью мне исполнится шестьдесят. Отсюда и происходят мои уравновешенность, терпение, умение делать то, чего просто не дано мальчишкам в силу их неопытности и отсутствия знаний. Наконец, моё знание пяти языков, любимая, но вместе с тем я юн душой, азартен, энергичен и я всё тот же Борька Картузов по прозвищу Карузо. Любимая, если бы не нечто фантастическое, то я не обнимал бы тебя сейчас, а метался в бреду между жизнью и смертью, находясь в больничной палате, а Женька Толкач дожидался того момента, когда я очнусь и стану рассказывать, как те пять подонков меня убивали. Меня спасло только то, что их главарю вздумалось надо мной надругаться и они перестали бить меня ногами. В общем, когда стал готовиться это сделать, я пришел в сознание и из остатков сил ударил его ногой в пах. Он схватил чей-то нож и воткнул его мне в спину, но всё же не убил. Мне удалось выползти из-за гаража и кто-то из учителей увидел меня через окно. Так что я и тот, и не тот Борька Картузов. Но знаешь, любимая, тот Борька никогда не позволил бы себе полюбить тебя, хотя и был бы поражен твоей красотой. Он был очень ответственный малый и обожал стихи Роберта Бернса, особенно ту балладу, которую я тебе прочитал, и хотя изредка посматривал на одноклассниц, никогда к ним не подходил. Ирочка, тот Борька Картузов прекрасно понимал, что первую любовь нужно ценить больше всего на свете и именно твою любовь, а не свою.
Я замолчал и улыбнулся. Ира почему-то сразу поверила мне, а может быть она уже осознала, что во мне есть второе дно. Она не стала вырываться из моих объятий, а наоборот, сама обняла меня ещё крепче. Целуя моё лицо, она громко сказала:
– Я знаю, почему это произошло, Боренька. Это Бог дал тебе шанс поквитаться с ними. Боже, неужели ты пришел ко мне из будущего? Теперь мне многое стало понятно. Я ведь сразу почувствовала, что ты необычный человек, Боренька.
Опустив руки, я побудил Иру обвить меня ногами, подхватил её под попку и стал выходить из воды. Уже на берегу, нежно лаская её шелковистое, белое, совсем не знавшее в этом году солнца, тело, я негромко сказал ей:
– Ирочка, это не бог послал меня к тебе, а почти такие же существа, как и мы. Они находятся то ли рядом, то ли где-то далеко, но всё же наблюдают за нами. В моём времени дела обстояли уже очень плохо и, как мне это объяснили уже здесь, всё закончилось страшной войной. Подробности мне неизвестны, но я знаю, что они послали меня в семидесятый год для того, чтобы я изменил мир и не допустил этого. Всё, что у меня имеется для этого, Иришка, это возможность получать любую информацию через мой компьютер, который стоит на столе в моём домашнем кабинете, но я могу видеть его здесь в любой момент. У меня есть доступ ко всем компьютерам планеты, а в них хранится огромное количество информации чуть ли не обо всём на свете.