Мало кто из людей, посетивших Хьюм, мог похвастать, что он ознакомился с обычаями и бытом этого уникального мира. Вот и сейчас Нейзеру и Рендлю Калвишу пришлось довольствоваться тем, что им разрешили поселиться в отеле, в номере с окнами, выходящими на зимний сад и они даже не смогли увидеть, как их друг сел в одноместный орнитоптёр и улетел на нём прочь от космопорта. Улетел навстречу своей судьбе, а та на этой планете могла выкинуть с ним любой фортель и сыграть жестокую, смертельную шутку. Таково уж было правосудие Хьюма и с этим во всей галактике считались безоговорочно, так как в ней нет ничего выше Суда Хьюма.

Пару часов спустя варкенец, ищущий справедливости на Хьюме, вышел из одноместного орнитоптёра, доставившего его в Корн, небольшой, опрятный и симпатичный городок, лежащий в полутора тысячах километров от космопорта Хьюм-Централь. Теперь этот импозантный красавец надел поверх своей варкенской туники нелепую, бесформенную, длинную рясу тускло-оранжевого, пыльного цвета.

Это одеяние, сшитое вместе с длинными просторными рукавами и большим капюшоном из одного куска грубой, ворсистой ткани, словно имело одну единственную задачу, до неузнаваемости изменить внешний вид человека. Наряд, подпоясанный верёвкой, свитой из толстых растительных волокон, скрывал ладную фигуру Веридора с головы до пят, лишая его какой-либо индивидуальности и придавал ему вид смиренный и покорный Судьбе. Даже походка варкенца, ранее стремительная и лёгкая, стала шаркающей и какой-то старческой, а плечи понуро опустились, словно от тяжкого груза грехов и преступлений.

В северном полушарии Хьюма, где расположен городок Корн, уже наступило лето и хотя особенной жары не ощущалось, Веридор чувствовал себя в своей нелепой рясе, как в парилке. Тёплый воздух оказался напитан запахами цветов, свежей зелени и непонятным, странным ароматом, будившим в душе Веридора давно забытые ощущения. Память, словно скупой должник, неторопливо возвращала ему лица и имена давних знакомых, забавные случаи и приятные встречи, которыми когда-то порадовал его Хьюм, вкус давно уже забытых напитков и блюд, звуки прежних мелодий и не менее мелодичных слов певучей хьюмеритской речи. Возвращала даже, казалось, ушедшую безвозвратно грусть расставания с друзьями и любимыми. Корн.

Корн, как и прежде, оставался крохотным, но очень милым и симпатичным городком. Веридор, повинуясь профессиональной привычке, невольно определил архитектурный стиль застройки городка — неороманский ранний классицизм с элементами галактической неоготики, характерный стиль аграрных миров светлокожей расовой доминанты. Почти все здания в Корне были в основном одно и двухэтажными. Красивые, аккуратные домики, сложенные вручную из некрупного кирпича желтого, розового и красноватого цвета, выложенного причудливой, узорчатой кладкой. Свои дома хьюмериты строили с особым изяществом, что проявлялось и в резных мраморных наличниках, и в изящных, причудливо выгнутых оконных переплётах, и в затейливой чешуе черепичных, тёмно-красных крыш, украшенных бронзовыми, позеленевшими от времени коньками.

По стенам домов поднимались вверх побеги серебристо-зелёного плюща и цветущих лиан с мелкими, лаково блестящими, тёмно-зелёными листочками, местами полностью укрывая их узорчатую, глазурованную поверхность. Некоторые побеги поднимались по тёмно-красным, островерхим черепичным крышам до бронзовых коньков, покрытых патиной. Дома утопали не только в зелени окутавшего их плюща и лиан, но и в зелени высоких деревьев, растущих вдоль нешироких улиц. Сами же улицы, мощённые большими, гладкими плитами из серого, голубого и зеленоватого плавленого гранита, радовали глаз своей идеальной чистотой, а подстриженные газоны, опрятностью.

Городок Корн был раньше и сейчас оставался тихим и малолюдным. Пока Веридор шел от аэропорта, расположенного на окраине к площади перед ратушей, ему попалось навстречу не более десятка человек. Мальчик с папкой в руках, видимо спешивший в школу, зеленщик вышедший из своей лавки, чтобы выложить на прилавок, стоящий прямо на тротуаре, ещё несколько пучков свежего салата, парикмахер, отправившийся через дорогу навестить кондитера, да, ещё несколько мужчин, сидящих за столиком под тентом на открытой террасе небольшого кафе, полностью погруженных в хо-ло, сложную и увлекательную игру, которую кроме хьюмеритов вряд ли кто мог освоить.

Казалось, никто не обращал внимания на одиноко идущего по улице человека в ритуальном, пыльно-оранжевом одеянии. Впрочем, это вовсе не говорило о мрачности нравов хьюмеритов. Просто таковы были правила. Согласно им никто не мог заговорить первым с Человеком Пришедшим За Справедливостью первым. Вдоль улицы стояло несколько небольших тримобилей с открытыми окнами, похожих на овальных жуков. Веридор точно знал, что ни в одном из них даже не заперты двери, так как самым удивительным событием на Хьюме оказалось бы найти вора или мошенника. Корн ничуть не изменился за те тридцать с небольшим лет, что он его покинул. Немного подросли деревья, да, на здании ратуши оконные переплёты и двери выкрашены теперь не в зелёный, как раньше, а в красно-коричневый цвет.

По неписаным правилам Хьюма, Веридор мог войти в любое заведение, магазин или мастерскую, практически в каждый жилой дом и обратиться к любому из взрослых хьюмеритов, чтобы просить о правосудии, но он решил пока что не торопиться и немного осмотреться в городе, который когда-то хорошо знал. Бесцельно походив некоторое время по тенистым улицам Корна, Веридор набрёл на небольшой пивбар.

Ему даже не пришлось вспоминать к нему дороги, так как ноги сами привели его на эту улицу. Улицу Зажженных Свечей. Именно в это место его тянуло более всего. Когда-то это заведение принадлежало одной молодой особе, с которой у его связывали самые приятные воспоминания. Оказаться на Хьюме и не посетить это место, он никак не мог, даже будучи одетым в ритуальный наряд. Двери в бар были открыты настежь, из него тянулся лёгкий, приятный аромат хорошо прожаренного ячменя и солода, а также доносилась негромкая, обжигающе знакомая, протяжная и грустная мелодия, все те приметы, от которых его воспоминания стали до болезненного отчётливыми. С волнением он зашел внутрь бара и грустно вздохнул.

Интерьер за прошедшие годы ничуть не изменился, та же стойка красного, матового дерева с прилавком из полированного, тёмно-зелёного нефрита, зеркала позади полок, заставленных сотнями бутылок с пёстрыми, нарядными этикетками, наполненные экзотическими напитками, некоторые из которых оказались ему хорошо знакомыми только потому, что именно он доставил их на эту планету. Стены всё так же были обтянуты голубой узорчатой, расшитой прихотливыми узорами, тканью. Не поменялись и тяжелые круглые столики из красного дерева со столешницами из такого же, как и на стойке, зелёного полированного нефрита, на которых стояли изящные плетёные вазочки с орешками дюжины сортов и солёными крекерами. Вокруг них стояли массивные стулья из тёмно-коричневого, почти чёрного, дерева, с высокими спинками, обитые мягкой, тёмно-малиновой кожей, всё это было ему очень хорошо знакомо и памятно.

На стенах пивбара как и прежде висели портреты в овальных рамках из полированной бронзы, изображающие местных знаменитостей, в основном фермеров, прославившихся количеством выпитого пива. Рамки, как и раньше, украшали небольшие букетики из засушенных веточек вечнозелёного остролиста с позолоченными шишечками могута, перевязанные алыми ленточками. При взгляде на один из портретов, у него невольно застучало сердце, ведь со стереоснимка на него насмешливо смотрел он сам, только весёлый, беззаботный и слегка осоловелый после выпитых им без передышки семнадцати кружек пива, с распущенными по плечам волосами и без тяжкого груза пережитого в голубых, смеющихся глазах.

Веридор смущённо отвел взгляд от своего стереопортрета и повернулся к стойке. Там, почти скрытый диковинным, стеклянным агрегатом для розлива пива, сидел незнакомый ему мужчина средних на вид лет, который, похоже, неплохо знал Веридора, раз включил его любимую песенку, а может быть это оказалось простое совпадение и песенка, которую исполняли тридцать лет назад, снова вошла в моду. Её ведь, насколько он это знал, сочинили несколько тысяч лет назад.