Я легонько отодвинул его плечом – он не устоял, повалился спиной, зацепил настенное зеркало бог знает какого века и рухнул вместе с ним на пол.

В комнате был развал. «Смирнофф» стоял пустой. Черт! В ней же, в бутылке, не меньше литра оставалось, когда я уходил. Какие-то тряпки, какие-то распахнутые чемоданы, а на столике (мозаичном, наборном, штук восемь-двенадцать потянет) красовалась пара туфель, плохо начищенных и с оторванными каблуками. Каблуки лежали тут же на столике, рядом еще стамеска, несколько сапожных гвоздиков, молоток.

Я вернулся в коридор – Лев сидел на полу, раскинув ноги и держа перед собой зеркало. Он плакал.

– Зеркало треснуло! – пожаловался мне.

– Ты звонил или нет?!!

– Треснуло… Примета пл-лхая.

Он плакал не из-за зеркала. И не только по пьяни. Он не звонил. По пьяни у него произошел сдвиг в кудлатой башке – собираться начал, тайнички для камушков выдалбливать в каблуках, шмотки в кучу бросать. Он не звонил.

Мне стало ясно, что он вообще ничего не предпринимал, если не считать бессмысленных и бестолковых сборов. Лев просто напился немедленно после моего ухода, чтобы ни за что не отвечать. Дескать, что с пьяного взять.

Да, можно и нужно было предположить. Человек годами трепался о том, как он мечтает выехать, а только дошло до дела, он скис, все ушло в болтовню. А может, еще проще: никто ему в визе не отказывал, езжай, Лев Михалыч, скатертью дорога, а он врал, что не пускают, придавая себе значительность в глазах других, отводя подозрения. Да и то сказать, куда ему уезжать? К сыну, к дочери? Спокойная старость, теплый климат? Слишком деятельная натура, чтобы добровольно уйти на покой. А все связи – здесь, все контакты – здесь. Здесь он – Сам Перельман, а там – обыкновенный олим, который и языка предков не удосужился выучить. Кроме «киш мин ин тохес», ни одного слова. Здесь ему этого словарного запаса хватало, а там – кому он будет голову морочить? Нет, не звонил, старый хрыч.

Что ж, никакого решения – тоже решение. Но такое решение Перельмана ставило меня в безвыходное и идиотское положение: Грюнберг, поверив мне, помчался в порт утрясать все, что можно утрясти. И утрясет – помех не будет, помехи и не подозревают, чему и кому они должны помешать. И спугнул, предупредил всю наркокомпанию – я. И махнут они спокойно за кордон, а я останусь здесь с двумя трупами на шее.

– Уже уходишь? – жалобно спросил Лев. – Не оставляй м-мня. Давай пз-звоним?! Ты номер знаешь? А то я п’терял…

Киш мин ин тохес, Лев Михайлович, старый, хитрый и беспомощный Перельман.

– Валя? Надеюсь, ты трезв.

– О, привет! Куда пропал?.. Погоди секунду, я тут… выключу…

Не для того Головнин устроил паузу, чтобы что-то там выключить, а скорее, чтобы что-то там включить – и засечь, откуда звонит беглый преступник, с которым до поры до времени надо играть в друга-приятеля.

– Ну так куда ты пропал? Я тебя ждал, ждал…

– И не один, а с коллегами.

– Какие еще коллеги?! Саша, а ты сам-то, надеюсь, трезв?

– Да ладно тебе!.. Кстати, аппаратуру свою можешь действительно выключить. Меня вы сейчас не засечете.

– Послушай, Саша, самое лучшее для тебя в сложившейся ситуации – это…

– Самое лучшее для меня в сложившейся ситуации – это если ты меня дослушаешь без ваших штучек-дрючек и немедленно поднимешь своих. Это самое лучшее – и для меня, и для тебя!

И я как мог кратко, но емко изложил ему «сложившуюся ситуацию». Не знаю, насколько все прозвучало убедительно. Больше походило на плохой комикс – три-четыре картинки, много бессвязных реплик, а по сути – бред.

– Бред… – заключил Головнин. – Но где ты колесишь?

– Ага! Я же тебе сказал, чтобы зря не старался. Вы меня не засечете. Не поверил? Теперь поверил? Валя, поверь еще раз. Это не бред! И времени терять нельзя!

– А почему ты звонишь мне?

– Ва-ля! У вас что, тоже практикуется спихивание дел, лишь бы жилось спокойно?! Валя! Я тоже хочу жить спокойно, а не бегать от каждого куста! А за каждым кустом то ли кагэбэшник, то ли мафиози! Валя! Тебе тоже не удастся жить спокойно, с тебя семь шкур спустят и турнут в Африку, советником посольства в Тыр-Быр-Дыр! Обещаю!

– Угрожаешь, что ли? Мне?

– Не угрожаю, а предупреждаю. И хочу разозлить, чтобы мозги у тебя прочистились.

– Мы сделаем так! – заявил он через паузу. – Записывай. Тебе есть чем записать?

– Что записать?!!

– Телефон дежурного. Объяснишь ему все, что объяснил мне, и это будет уже официальное заявление, по нему можно принимать меры. Ты записываешь?

– Вот повезло мне сегодня с дураками! И трусами! Ты понимаешь, что времени мало?! Что времени нет?! Что оно уже упущено! Почти упущено! Какой дежурный мне поверит?! Два дня назад я бы сам не поверил!

– Но от меня этого требуешь?

– Знаешь… как хочешь. Но учти, до отхода «Демьяна» несколько часов, героин на борту, а может быть, уже выгружен или выгружается. Я их спугнул, спровоцировал.

– Зачем?

– Затем, чтобы вы со своей хваленой оперативностью взяли их с поличным! А ты голову мне по телефону морочишь!

– Это ты мне морочишь!!!

– Ну и ладушки! Спи спокойно, дорогой товарищ! Послушал сказку на ночь, а теперь спи!

Я разозлил не только его, но и себя. Возможно, мой тон все же убедил Головнина. Напоследок. Я на самом деле готов был шмякнуть трубку.

– Но так ведь не делается, Саша. Без разработки, без санкции руководства, прокурора… – своим тоном он уже убеждал меня войти в его положение, встать на его место.

Значит, он уже на своем месте – на месте офицера, которому на голову рухнула оперативная информация, и пренебречь ею нельзя.

Не буду я вставать на его место! Каждый на своем месте должен делать свою работу!.. Делай, Валя Головнин! Зарабатывай звездочку на погоны! Хотя ОНИ – в штатском. А может быть такое, что у НИХ погоны с внутренней стороны пиджака пришиваются? Заодно и как плечи накладные – сейчас модно… Я поймал себя на том, что уже поднялось настроение, почувствовал прилив сил.

Делай свое дело, Валя! А я – свое…

«Моя» красная «Волга» шла по Выборгскому шоссе. Поклонная гора осталась позади, город кончился. Белые ночи уже убывали, но еще достаточно светло. И во всей этой истории многое просветлело. Валя Головнин теперь доложит о «Туборге», о «Демьяне», о мафии. В крайнем случае рискнет сам прогуляться в порт. Возьмет с собой пару-тройку приятелей-сослуживцев: мол, ребятки, есть идейка, а не прогуляться ли нам в порт! Зная привычки и пристрастия компанейского Валентина Сергеевича, запросто «ребятки» клюнут: небось маленький междусобойчик на круизном каком-нибудь судне? банька финская, стол разнообразный, напитки прохладительные-горячительные и прочая, и прочая. И все это под предлогом некоей законспирированной акции. Почему бы и не прогуляться? Капитаны некоторых теплоходов гостеприимны и щедры – пригодится дружба, когда из рейса судно на родную землю вернется: ширпотреб, видео-, аудиотехника в таком количестве ввозится, что никаких чеков, никаких сертификатов не хватит, а раз так, то – контрабанда… но если у команды в друзьях «ребятки», то… Ну и так далее. Только нынче – наоборот: под видом гулянки провернет Валя несанкционированную операцию. И поставит перед фактом. Лучше получить взбучку за самовольные действия, чем действительно слететь в условную Африку за подневольное бездействие. Победителей не судят, а вот виноват всегда стрелочник. И стрелочником может стать Головнин. Или победителем. Есть из чего выбирать, ей-богу! Я бы выбрал победителя.

Выбрать-то выбрал, но им еще надо стать. Трижды-четырежды звучало сегодня «Комарово». И у директора, и у Грюнберга. Они считали, что ничем не рискуют, – я-то, по их мнению, уже ничего и никому не скажу. И я-таки не сказал. За двумя зайцами погонишься… Либо в порт, либо в Комарово. В порт – Головнину. В Комарово – мне. Скажи я Головнину еще и про Комарово, он бы послал меня куда подальше: ври да не завирайся. Избыток информации иногда хуже, чем ее недостаток.