Не колокольчик! Телефон!

Я открыл глаза.

Телефон звенел.

Ходики остановились. Жестяная кошка застыла взглядом.

И Маринка тоже – она тоже застыла взглядом, уставившись в гонконгский телефон-трубку, который однозвучно, заунывно, не переставая… звенел.

Все по-прежнему. Это – кухня а ля рюс. Это квартира Шведа. Рядом – Маринка. Это – я. Телефон звенит.

Кто? Кто это может быть? И кого надо? Шведа? Лийку? Меня?

Маринка инстинктивно прижала палец к губам: мол, тихо! Дурочка, соображать надо: пока трубка не снята, здесь можно хоровое пение устраивать – на другом конце провода не услышат. А трубку совсем не обязательно снимать, отзываться. Даже строго не рекомендуется отзываться. Впрочем, петь хором тоже не рекомендуется. Я поймал себя на том, что сам веду себя так, будто опасаюсь быть услышанным. Крадучись прошелся по кухне, размял основные группы мышц, жестами показал Маринке: собираемся по-быстрому и уходим.

К чему таиться? Можно и вслух сказать. Тем более, гонконгская свиристелка наконец смолкла.

Собраться по-быстрому удалось без труда, а вот уйти…

Я всего-то швырнул пригоршню-другую холодной воды в лицо, чтобы окончательно прочухаться. Потом пожужжал электробритвой Шведа – щетина вылезла совершенно бандитская, а когда еще доведется побриться. Дунул – прочистил ножи: альбиносная поросль Сереги ничего похожего с моей не имеет. За всё про всё уложился в три минуты. А вот Маринка оккупировала ванную надолго, заперлась после меня и… непонятно чем там занялась. На мое нетерпеливое постукивание сдавленно шипела сквозь дверь:

– Должна я хоть глаза в порядок привести?!

Глаза так глаза. Действительно, должна. Вся ее облицовка мордашки за ночь потекла, расползлась. Косметический ремонт требовался. Но не вечность же ему длиться!

– Скоро ты?

– Вот пристал! Сейчас!

– Не трогай там ничего, слышишь!

– Очень надо! Если хочешь знать, тут и нет ничего приличного. Ватки кусочек-то могу отщипнуть?

Я напряг слух, пытаясь угадать, скоро ли закончится «ремонт» и в какой он стадии. И вовремя напряг: угадать не угадал, но поймал посторонний звук. Спиной поймал.

Я стоял спиной к выходу из квартиры – и ощутил, что в замке проворачивается ключ.

Лийка?!

Нет. Хозяйка дома справляется с замком мгновенно, привычно, движениями, доведенными до автоматизма. А здесь – кто-то шуровал очень и очень аккуратно, неслышно, мягко.

С того момента, как заткнулся телефон, прошло минут десять-двенадцать. Могли проверять, есть ли кто дома, прямо из будки у подъезда. Проверили – и… Но кто?

Я кошачьим прыжком занял позицию не за дверью, а… над ней. Проще простого: по стенке у самого потолка тянулась труба газопровода – за нее рукой, а ногами враспорку. И правильно! Замок щелкнул. Неизвестный гость выждал длинную секунду, потом резко и плотно припечатал дверью (припечатал бы!) предполагаемого противника – благо, что противника там не оказалось. И ухитрился все это проделать почти бесшумно. И сделал шаг внутрь, в квартиру.

Я разглядел густоволосую макушку и в следующий миг увидел бы вздернутое вверх лицо – гость учуял угрозу сверху каким-то шестым чувством. Но именно в этот миг ничего не подозревающая Маринка созрела для выхода из ванной. Гость волей-неволей переключился на новый шорох, пригнулся, застигнутый врасплох. И здесь я достал его – двумя ногами, всей массой сверху. Даже не прыгнул, а просто обрушился, припечатал.

Надо отдать должное Маринке – она зашлась в крике, но беззвучном: рот раскрыт, испуг в глазах до полусмерти… Как в немом кино.

Теперь уже я прижал палец ко рту, сигналя ей: молчать!!! На лестничной площадке не было никого. И лифт не гудел, никто его не вызывал. Рано. Еще очень рано. В чьей-то квартире проснулся будильник. Значит, сейчас где-то шесть-полседьмого утра. Через минут сорок-тридцать народ зашевелится, заспешит на работу, на службу.

Я перевернул тело на спину, лицом вверх. Неизвестное мне лицо. Крепкое, сильное и… бледнеющее на глазах. Этого только не хватало! А если я ему шейные позвонки поломал?! Тогда – труп. Я взял двумя пальцами за подбородок, повертел – да нет, в порядке у гостя позвонки. Через какое-то время очнется. И это время необходимо употребить с толком.

Я глазами показал Маринке на лифт, она по стеночке, по стеночке, впритирку выскользнула на площадку, нажала кнопку – лифт ожил, стал подниматься. А я пока обхлопал бездыханное тело по карманам: абсолютно ничего!

Лифт остановился, дверцы разъехались. Я втащил неизвестного гостя в кабинку, усадил в дурацкую пьяную позу и для большей натуральности ткнул пальцем под ребро – моментальный рвотный рефлекс: бесчувственная кукла согнулась и гортанно хрипнула, выпустив изо рта лужицу желчной слюны. Тьфу, пакость! Я оставил куклу в одиночестве и нажал на прощание кнопку верхнего этажа, дверцы съехались, кабинка пошла ввысь, там и заглохла, под крышей. Пусть теперь жильцы наводят порядок в собственном подъезде – участкового вызывают или своими силами вышвыривают подгулявшего алкаша. В любом случае с его стороны не последует повторной попытки вламываться в чужую квартиру.

Маринка была готова хоть на край света. Но только со мной. И только не обратно в больницу. Так она сказала.

А я ей сказал, что – как раз без меня и как раз не на край света пока, а именно в больницу. Во-первых, исчезновение Боярова объяснить проще простого, а одновременное с Бояровым ее исчезновение… тогда тоже объясняется однозначно. Но если она как ни в чем не бывало явится на работу, подозрения в пособничестве беглому больному если не отпадают полностью, то по крайней мере ослабевают. Согласна?.. Во-вторых, Маринка нужна мне в больнице, даже не мне, а Шведу – должен кто-то Серегу предупредить, чтобы тот прикинулся дебилом и лишних вопросов не задавал, в новых попойках не участвовал, от сомнительных процедур и непонятных лекарств отказывался наотрез. Согласна?.. В-третьих, у меня на сегодня такой э-э… план мероприятий, что лучше побыть одному. Согласна?.. Маринка кивала головенкой, ничего другого не оставалось, как соглашаться, но…

– Но как мы встретимся, дядя? Как договоримся? У меня же телефона нет, и у тебя – тоже.

– В двадцать ноль-ноль будь на Кировском. У входа в «Пальмиру»… – черт меня за язык дернул. Наобум брякнул, понятия не имел, где могу оказаться сегодня в двадцать ноль- ноль. Да что там!.. И предположить бы не рискнул, где окажусь через час-два-три. Но главное: уверенность интонации, точное время, точное место. Назначил – значит буду. Ясно?!

В крайнем случае хоть один верный человек в «Пальмире» остался – Юрка, бывший напарник Олежека Драгунского. Юрке всегда дозвонюсь в «Пальмиру» и накажу встретить, согреть, накормить-напоить по полной программе. Я невольно хмыкнул, вспомнив, что аналогичный случай произошел с тезкой-Сандрой, когда она маялась в ожидании кавалера- Арика. Кавалер-Арик так и сгинул бесследно, а мне вот привалило этакое… Ладно, попробую нынче не сгинуть, попробую все же быть пунктуальным. Но пока – за работу, товарищи! У Маринки – работа в больнице, под крылышком вурдалака Резо. У меня – у меня своя работа… И непростая.

То есть найти-то в городе Тихона просто, но вот как мы с ним договоримся…

При всем взаимном уважении мы не были связаны общим делом. Я вообще, как известно, всегда сам по себе и ни в чьей команде. В Питере пруд пруди разных группировок – команды Феоктистова, Васильева (боксеры), Кумарина (тамбовские)… всех не перечислишь. Это не считая заезжих – тех же кавказцев. Или вьетнамцев – вообще не от мира сего, с кем с кем, а с ними общий язык искать бесполезно (эх, учитель Нгуен, знал бы ты, во что выродится наплыв твоих соотечественников!). Периодически главарей брали-сажали – в городе на Неве с этим быстро, не то что в Москве. Стоит человеку начать менять иномарки автомобилей – первый верный сигнал, что его скоро упакуют. И точно! А оставшиеся без вожака бойцы перетекают из одной команды в другую. Нынешним летом никто не мог составить конкуренцию команде Тихона – разве что ольгинская группировка.