… — И еще как-то про рюмочки-бокальчики. Как-то… Раньше были мальчики, а теперь бокальчики, — лихорадочно вспоминала Алька. — Нет! Раньше были девочки, а потом фужерчики…

— А потом тарелочки, — встрял Тимка.

— Что? — невидящий Алькин взгляд скользнул по Тимкиному лицу.

— Раньше были девочки, а потом тарелочки, — сказал Тимка. Алька недоуменно посмотрела на Тимку и вся ушла в воспоминания, лишь изредка можно было разобрать: «Раньше были мальчики… нахальчики? Нет… Чашечки, стаканчики, стопочки…»

— Я это к тому, — сказал Тимка, — что пора расставлять тарелочки, а то кушать очень хочется.

— Какой, — очнулся дед, — потенциал. У меня даже уши заложило. Звенит. Ничего подобного никогда не слышал. Вот это фольклор! — Дед принялся накладывать в тарелки макароны.

— Да-а, дед, — сказал Тимка, принимаясь за макароны. — Они так там все орут про любовь, что около школы вороны больше не живут. Распутались.

— Вот!!! — вдруг яростно вскрикнула Алька.

Дед от неожиданности уронил в котелок вилку.

— Вот! — торжествующе блестя глазами, заявила Алька:

— Правда, потрясно?!

— Очень потрясает, — согласился дед, пытаясь длинной палкой выловить вилку из котелка. — Это все? Или есть еще что-нибудь?

— Все… — печально кивнула Алька.

— Очень, очень большое спасибо, — сказал дед. — Теперь можно завтракать…

Тимка ел, ел, а потом сказал:

— Ты, дед, не обращай внимания. У них класс маразматическим уклоном.

А Алька сказала:

— Па-а-адумаешь…

На этом завтрак закончился. Солнце уже порядком припекало. Наступило настоящее утро.

Мыть тарелки — занятие не из веселых, но что поделаешь, если дед совсем не мама. Не дожидаясь, пока Тимка и Алька закончат завтракать, дед взял удочки и отбыл в направлении ближайших зарослей орешника.

— Клев должен быть замечательный, — на ходу бросил он. — Я полчасика подергаю окуньков и мы будем с ухой.

Едва дед исчез в зарослях, Алька сказала:

— Пошли купаться, — и поскакала к реке, на ходу разуваясь. Доскакала до самой реки и исчезла.

В том самом месте, где исчезла Алька, река делала широкий поворот. Вправо и влево от этого изгиба тянулись кустарниковые заросли, переходящие в сосновый лес. В траве гудели шмели и разные мухи. Тимка разулся и побрел к реке. На берегу разделся и залез в воду. Вода была утренняя, свежая. Сначала Тимка нырнул и достал немного песка со дна. Потом проплыл немного. Потом решил «утопить» Альку. Но при первом же посягательстве на ее драгоценную жизнь Алька предупредила, что она и сама утонет, так как плавает очень плохо. Тимка поглядел на красивое, но серьезное лицо Альки и «топить» ее передумал. Тогда Тимка от нечего делать поплыл за поворот — посмотреть, как дед ловит рыбу. Дед за поворотом бессовестно спал, воткнув удилища в землю. И, кажется, даже жалобно всхрапывал. На поплавке качалась стрекоза. Вот так! Тимка не стал будить пригревшегося деда. И подумал: «Я меняюсь к лучшему».

Когда Тимка выплыл из-за поворота, он понял, что глупости в жизни мужчин случаются не только в кино.

Алька переодевалась на берегу. Наверно, она думала, что Тимка уплыл к деду ловить рыбу, а может, еще что… Но это не главное… Трава была ослепительно… Трава была ослепительная, как… Трава была зеленая, как… как… Алька стояла спиной к реке и смотрелась в маленькое зеркальце. А потом прыгала на одной ноге, вытряхивая из ушей воду, и вновь смотрелась в зеркало.

Тимка перестал плыть. Ноги коснулись дна.

Трава была зеленая, как… такая зеленая. И небо такое… В жизни никогда не бывает такого неба. А Алька прыгала, словно загорелый кузнечик, и смотрелась в зеркало. А волосы у нее были светлые, выгоревшие на солнце и длинные. И мокрые. В жизни никогда не бывает таких волос. Но это не главное… Было очень тихо. Гудела болтливая трава. Тимка по щиколотки увяз в тине. А Алька стояла на берегу, как загорелый кузнечик. Тонкая. И вдруг оглянулась. Тимка почему-то не утонул со стыда. Стыда не было. Алька испуганно улыбнулась и растерянно опустила руку с зеркальцем. Зайчик брызнул в траву. Тимка тоже испуганно улыбнулся и, выдернув из тины ноги, поплыл за поворот. А за поворотом спал дед. И храпел. Просто сидел себе на солнышке разомлевший старик и просто спал.

— Дед, — прошептал, вылезая на берег, Тимка.

— А? — дед вздрогнул и сразу сел.

— Дед, — шепотом спросил Тимка, — что ж ты спишь, дед?

— Не кричи, — шепотом сказал дед, — всю рыбу распугаешь.

Тимка вдруг сделал сложное сальто или нечто в этом роде и упал рядом с дедом. Дед подозрительно покосился на Тимку. Тимка вытащил из воды удочку. На крючке обмяк сомлевший червяк.

— На такого даже я не позарился бы, — сказал Тимка.

— Он замаскировался, — вздохнул дед. — Он в глубокой засаде. — И, отобрав удочку, закинул ее обратно в реку.

— А помнишь, как ты в третьем… нет, во втором, классе германскую серию на окне расклеил?

Ага, — весело подхватил Тимка, — ты тогда сказал, что приличные гены обошлись без меня… Ругался.

— Я не ругался, — возразил дед, — я тогда был в таком состоянии, что уже не ругался.

— А я все про Гену думал. Ну, думаю, Генка приличный… Обидно так было… — частил Тимка.

— Мы все делаем поздно, — заметил грустно дед невпопад.

Тимка осекся. Тревога, прозвучавшая в голосе деда, заставила его сердце сжаться. Где-то далеко закуковала кукушка. И куковала, слава богу, долго. Хоть это и глупая примета! Вернулась стрекоза и, вновь нахально усевшись на поплавок, закачалась…

— Дед, а ты стихи знаешь? — спросил Тимка.

— Очень немного, к сожалению, — вздохнул дед. И улыбнулся. И у Тимки отлегло от души.

— Прочитай, — попросил Тимка.

— Вот стихи, написанные тоже в дороге, — сказал дед, — и я их люблю.

Дед надолго замолчал.

«Кузнечик дорогой…» — Тимка поджал колени и, обхватив их руками, стал смотреть на воду, на круги, разбегавшиеся от танцующей на поплавке стрекозы.

«Кузнечик дорогой…» — Тимка смотрел на воду и улыбался.

— Ты, Дед, не бойся… — произнес наконец Тимка.

— А я и не боюсь, — улыбнулся дед, — просто я огорчаюсь.

— Знаешь что, — сказал Тимка, — пошли… Хватит тебе спать. Там… и Алька одна, и вообще.

Дед смотал удочки, и они пошли. А червяков из банки выпустили на свободу. Повезло червякам, что и говорить.

Алька стояла у погасшего костра и перемешивала золу длинной обуглившейся палкой-кочергой.

— Бьюсь… — дед опустил на землю пустое ведерко. — Бьюсь об заклад: в этой реке полно рыбы. Однако сегодня возобладали гуманные мотивы. Вследствие чего популяция местной фауны сохранена в неприкосновенности.

Алька перестала задумчиво «кочегарить» и мельком глянула на Тимку. Тимка был серьезен.

— Не клевала рыба, — перевел он речь деда.

— В другой раз… — начал дед.

— А я уже думаю, что вас так долго нет, — Алька облегченно улыбнулась. И открыто посмотрела на Тимку.