5
Вплоть до 1939 г. и даже после на этой связи настаивали почти все уче-
ные. Эйнштейн, например, защищал ее от моей критики, содержащейся в "Ло-
гике научного открытия" (ЛНО), но снял свои возражения, когда мы беседовали
в 1950 г. [8].
Можно показать, что точка зрения субъективной недостаточности знания, состояния нашей неопределенности была доминирующей, по крайней мере, при
ранней интерпретации Гейзенбергом тех формул, которые он назвал соотноше-
ниями неопределенностей и которые, как он думал, объясняют, почему кванто-
вая механика имеет статистический характер. (Сравните с тем, что сказано по
этому поводу в ЛНО, разд. 75.)
Я думаю, что история оставляет мало сомнения в том, что проникновение
субъективизма в физику объясняется указанными двумя великими ошибками.
Вместе они вели к позитивистскому (идеалистическому, субъективистскому) отвержению реализма, отвержению, мотивированному верой в то, что стати-
стическая физика фундаментально и неизбежно коренится в фундаментально-
сти и неизбежности границ нашего (субъективного) знания – границ (соотно-
шений неопределенностей), которые, хотя и сами по себе объективны, но все
же являются границами того, что может познать субъект.
Следует признать, что с течением времени вера в объективность этих
границ привела к сдвигу: на роль вероятности теперь смотрят по-другому.
Квантовая физика стала трактоваться как объективно индетерминистическая, а
вероятность – как нечто объективное (как я показывал в ЛНО).
Однако согласно тому взгляду на историю, который предлагается мною, субъективистская догма к этому времени слишком прочно укоренилась среди
тех, кто разрабатывал ведущую интерпретацию квантовой механики, а именно
– копенгагенскую интерпретацию, и даже отдельные замечания Гейзенберга об
объективных возможностях (под которыми он понимал нечто весьма близкое к
моим предрасположенностям) не только не удаляли субъекта – наблюдателя из
копенгагенской интерпретации, но и не имели ввиду такое удаление.
Я кратко представил здесь эту историю, ибо она объясняет, с чего нача-
6
лась великая квантовая путаница, почему гейзенберговские так называемые
"соотношения неопределенностей" в течение долгого времени интерпретирова-
лись как границы нашего субъективного знания (а не как объективные стати-
стические "соотношения рассеяния", которые я предложил еще в 1934 г. в ЛНО, чтобы заменить интерпретацию Гейзенберга), и почему даже тогда, когда их
объективная сторона вышла на сцену, они все еще интерпретировались как по-
ложения о невозможности некоторых измерений ввиду отсутствия измеряе-
мых сущностей, – вместо трактовки их как утверждений о невозможности при-
готовления квантовых состояний с нулевым рассеянием (бездисперсных кван-
товых состояний).
Кроме того, вся терминология, введенная на раннем этапе становления
квантовой теории, способствует тому, что путаница в ее интерпретации не
только сохраняется, но и усиливается.
III
Другая причина современного кризиса в физике – упорная вера в полноту
и окончательность квантовой механики. Именно неприятие этой веры лежит в
основе моей решительной оппозиции копенгагенской интерпретации.
Копенгагенская интерпретация, или, более точно, – точка зрения Бора и
Гейзенберга на статус квантовой механики, состояла попросту говоря, в утвер-
ждении, по которому квантовая механика стала последней, окончательной и
никогда не могущей быть превзойденной революцией в физике. Кроме того, в
ней содержался тезис, что истина о положении вещей в физике выводится из
самой физики, точнее из соотношений неопределенностей Гейзенберга. Тем
самым декларировалось, что физика достигла конца своего пути и что даль-
нейшие прорывы невозможны. При этом, конечно, не отрицается тот факт, что
на пути разработки и применения квантовой механики еще много предстоит
сделать, другими словами, предстоит продвижение по пути "нормальной нау-
ки", а не научной революции.
Едва ли мне надо специально оговаривать, что в 1930 г. я рассматривал (и
7
сейчас продолжаю рассматривать) научную революцию как характерное явле-
ние всей большой науки. Соответственно я восхищаюсь Бором и Гейзенбергом
как революционерами в науке. Но я считал (и сейчас считаю) их эпистемологи-
ческое кредо скандальным. Вероятно сейчас многие забыли о том, в чем имен-
но оно состояло.
Я думаю, что много действительно забылось. Во всяком случае никто об
этом кредо не упоминает в нынешних дискуссиях о квантовой теории, хотя оно
остается центральным в них (особенно если учесть, что Дж. Белл открыл путь к
его экспериментальному исследованию).
Рассмотрим кратко историю вопроса.
Эйнштейн и те физики, которые оценили квантовую теорию как револю-
ционный прорыв, но тем не менее не признали ее окончательности или того, что я предлагаю назвать "тезисом окончания пути", верили в возможность сле-
дующего шага в глубину, шага за квантовую механику.
Эйнштейн долгое время отстаивал эту точку зрения, аргументируя (на
мой взгляд ошибочно), что квантовая механика – вероятностная теория, а веро-
ятность входит в физику исключительно по причине недостатка у нас знания
(см. предыдущий раздел). Я же всегда рассматривал эту субъективистскую точ-
ку зрения на вероятность как ошибочную и думаю, что Эйнштейн отказался от
нее (возможно окончательно) в течение нашей дискуссии в 1950 г. Однако даже
тот, кто не согласится с Эйнштейном относительно той конкретной причины, которая заставила его отвергнуть тезис окончания пути, согласится с ним, что
за уровнем физической реальности, описываемым уравнениями квантовой ме-
ханики, возможен более глубокий ее уровень, расположенный, скажем, в ядер-
ной физике.
Но не такова точка зрения Гейзенберга. Я провел вечер, беседуя с ним, когда он приезжал в Вену (кажется, это было в 1935 г.). В то время Гейзенберг
полагал, что исследования в ядерной области не выведут квантовую механику
на новый уровень глубины. Он предвидел, что скорее в них обнаружится еще
большая неопределенность: скорее окажется, что пределы нашего знания в тео-
8
рии ядра более узкие, чем в теории атома (в теории электронной оболочки), и
что структура и стабильность ядра скрыты от нас в еще большей степени, чем
структура и стабильность электронной оболочки.
Сегодня уже ясно, что те, кто не верил в тезис окончания пути, были пра-
вы. Гейзенберг сам сделал шаг в область, запредельную с точки зрения этого
тезиса. Более того, сейчас этот тезис выглядит настолько абсурдным, что как я
полагаю, сегодня мало кто из физиков вообще поверит в то, что он когда-то
функционировал или, уж если и функционировал, то пользовался серьезным
доверием. Однако именно этот тезис конца пути стал той основой, на которой
развернулась великая борьба титанов, дискуссия между Альбертом Эйнштей-
ном и Нильсом Бором.
Общепризнанно, что Эйнштейн был побежден в этом споре. Истина, од-
нако, в другом. Действительной темой дискуссии Эйнштейна и Бора было то, что они оба называли, отчасти сбивчиво и неотчетливо, проблемой полноты, т.е. является ли квантовая механика полной.
Термин "полный" использовался в этой дискуссии в нескольких смыслах, однако с самого ее начала этот термин был в своем основном содержании опре-
деленно нацелен на то, чтобы сформулировать проблему, стала ли квантовая
механика (по меньшей мере в принципе) последним словом физики.