Осторожно переступая босыми ногами, Ланке подошел к номеру Мелвина. Постучал. Не дождавшись ответа, потрогал дверь. Она оказалась запертой. Постучал еще раз, на этот раз сильней. Изнутри по-прежнему никто не отзывался. Поначалу он был уверен, что инспектор у себя, и теперь, обескураженный, не знал, как поступить. Продолжать стучать рискованно. Можно разбудить соседей. Впрочем, он не знал, живет ли кто еще на этаже, поскольку с момента появления никого здесь не видел.

Поколебавшись, Ланке решил спуститься к Блэкфорду. Возбужденная психика требовала разрядки. Затуманенный взор скользнул напоследок по двери и задержался на пороге. Предусмотрительно отступив, он опустился на четвереньки. Из щели, на уровне пола, проглядывала узкая полоска. Поковыряв ногтем мизинца, он извлек на свет сложенный лист бумаги и, снедаемый нехорошими предчувствиями, развернул его. Да, это была записка:

«ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ. ВАМ УГРОЖАЕТ ОПАСНОСТЬ. СЬЕН И АЛЬБИНОС ПОГИБЛИ. ПОДРОБНОСТИ В ДНЕВНИКЕ».

Ни подписи, ни даты. Почерк корявый, строчки неровные. Похоже, писали в спешке, на ходу. Ланке перечитал текст, потом еще… но смысла так и не уловил. О каком дневнике идет речь? Кто такой Сьен? Или того пуще — альбинос? Что это — имя?.. кличка?.. или просто альбинос?.. Вот незадача! Нет, надо обязательно посоветоваться с профессором, показать ему находку и разыскать инспектора…

С этой мыслью Ланке направился к лестнице и только тут вспомнил, что кроме нижнего белья на нем ничего нет. Проклиная свою извечную забывчивость, он повернул обратно. Новое напоминание о грозящей опасности только усилило волнение. Но больше всего беспокоило отсутствие инспектора. Что с ним? За время непродолжительного знакомства Ланке уже в полной мере оценил спокойную уверенность этого несомненно сильного человека, привык к нему и целиком полагался на его умение ориентироваться в непростой обстановке. Как-то само собой получилось, что именно с ним теперь связывалось чувство всё более крепнущей надежности и веры в оправданность выполняемой миссии. «Наверное, инспектор располагает дополнительной информацией, но в силу каких-то причин не доводит ее до остальных», — попытался он успокоить себя. Пожалуй, только так следует расценивать его отсутствие и эту записку… Он вполне допускает, что инспектор проводит сложное расследование своими методами и не освещает подробностей. Это его полное право, если хотите — стиль работы и всё остальное… Но зачем же так бездумно бросать их одних в этом разбойничьем логове, где бесцеремонно подслушивают разговоры, заглядывают в окна и без приглашений вламываются к постояльцам?!

Ему до слез стало жалко себя, и он собрался было травить свежие, еще отдающие нервным ознобом раны, когда вдруг расслышал какой-то инородный звук, вроде как доносившийся из его номера. Звук походил на тихое мелодичное гудение или свист высокой частоты, почти на грани слышимости. Протиснувшись боком в приоткрытую дверь, он облегченно вздохнул, заглянул в поисках разбросанной одежды в один угол, потом в другой… и тут, словно пораженный страшным ударом, оцепенел, не в силах оторвать взгляда от скомканной постели… Крик ужаса, переходящий в сиплый клокочущий хрип, лишил его последних сил. Сердце забилось так, будто вот-вот готово было выскочить из груди и разорваться от перегрузки…

На кровати у ночника, в неестественной, одеревенелой позе, уставившись остекленелыми глазами в пустоту перед собой, сидел… сам Ланке. Его согнутые в локтях руки недвижимо лежали на плотно сдвинутых коленях. Прямая как доска спина со сведенными сзади лопатками, грудь, развернутая словно кузнечный мех, вытянутая по-гусиному шея, — всё говорило о том, что нормальный человек в таком положении находиться не мог, а если и мог, то лишь ценой невероятного усилия всех мышц и сухожилий… Ланке-два, точно так же, как и его оригинал, был одет в широкие полосатые трусы и синюю майку с глубоким вырезом. Сквозь натянутую ткань рельефно выступали ребра и остов позвоночника. Ступни босых ног с растопыренными пальцами тяжело, по-слоновьи, упирались в пол, придавая фигуре искусственную шаржированную монументальность. Но больше всего у новоявленного двойника привораживало лицо. Бесстрастное, без единого признака жизни, оно притягивало какой-то особой, неземной отрешенностью, застывшим в крупных светящихся зрачках неприятием происходящего и полным отсутствием реакции на окружение. От близнеца исходил тот самый свист. Несмотря на малую громкость, сила звуковых колебаний была очень велика. От упругих толчков невидимых волн, наполнивших комнату, противно дребезжали стекла…

Не помня себя, Ланке схватил первый попавшийся под руку предмет, а им оказался стакан с водой, и со всего маху запустил им в голову сидевшего. Стакан пулей пролетел сквозь двойника и разбился на мелкие осколки. На стене осталось растекающееся пятно. В тот же миг изменилась частота звука и фигура начала таять. Сперва смазались и затушевались краски, расплылись и утратили четкость контуры, затем страховидная копия сократилась в размерах, превратилась в бесформенное полупрозрачное облачко, которое в свою очередь размазалось и пропало.

Шатаясь, Ланке сделал шаг… другой… Неожиданно пол стал ускользать из-под ног. Последними проблесками сознания он успел запечатлеть неприглядную картину сотворенного им беспорядка, подумал, что и в самом деле сходит с ума, после чего грузно повалился на пол, с грохотом опрокидывая стулья…

13

Погожей вечерней зорькой Стефан Циммер сидел на берегу тихой заводи и любовался красочным пейзажем.

Как всё просто получается. Стоит лишь по-настоящему захотеть, и давняя мечта, о которой в суматохе дней и вспомнить-то некогда, становится реальностью.

Он был один и мог сколько угодно вдыхать по-волшебному чистый воздух, напоенный ароматом лесных трав, вслушиваться в полузабытые речные шорохи и вообще делать всё, что заблагорассудится. Стефан сидел успокоенный, умиротворенный, отдыхая истосковавшейся по земной чистоте душой, и ни о чем не думал. Он нарочно ушел по реке в лес, подальше от людей и городских строений так, чтобы никто не мешал его одиночеству, скрашенному приподнятым, торжественно-лирическим настроем. Вдали, за рекой, многоэтажной грядой возвышались горы. Над ними с утра клубились тучи, далекие и, казалось бы, не предвещавшие скорого ненастья. Тем не менее к вечеру облака достигли равнины.

Как Стефан и предполагал, тетушка Дэзи не забыла его и встретила так, будто они только вчера расстались.

Стефан был искренне тронут гостеприимством и добротой хозяйки. Тетушка Дэзи отвела его в мансарду, показала комнату — светлую и чистую, принесла белье и присела на краешек стула.

Рассортировав по полкам вещи, Стефан стал расспрашивать ее о делах. Как выяснилось, дядюшка Стив до сих пор промышляет в горах, но не сегодня–завтра должен вернуться. Летом у них проживала почтенная пожилая пара — люди спокойные, воспитанные и с положением. Места им понравились. На будущий год тоже обещали приехать. Были сыновья с семьями. Оставили внуков, от которых нет покоя, но с другой стороны, вроде бы и не скучно.

При этих словах в комнату заглянули два шустрых мальчугана с взъерошенными волосами и перепачканными краской руками. Они с любопытством оглядели Стефана, изучили его сумку и дружно уставились на печатную машинку, снедаемые искушением ознакомиться с ней поближе. Тетушка Дэзи, как и все провинциалки, радовалась новому собеседнику и долго с удовольствием рассказывала о своем житье. Потом спохватилась, вспомнив, что многое не сделано по хозяйству, и заспешила вниз.

Первый день Стефан в основном настраивался на рабочий лад. Внимательно пересмотрел рукопись, кое-что подправил и переписал. После обеда немного поспал, а вечер провел в обществе тетушки Дэзи и ее внуков. Бойкие сорванцы быстро привыкли к гостю, освоились в его присутствии и, получив в подарок горсть конфет, до самого сна оглашали дом веселым визгом, играя в свои, только им понятные игры.