При этих его словах парень в футболке хмыкнул и одобрительно качнул подбородком.

— Вы оперируете устаревшими сведениями, — возразил им головастый. — Уже все давно «картографировано». Включая, кстати, и известные на сегодня хромосомные аберрации и генетические нарушения. И поэтому ясно, что есть человек и что есть обезьяна на уровне генного набора. Плюс имеется фенотип и возможности психики, соответствующие этому генному набору, по которым выходит, что мужчина все- таки ближе к женщине, чем к обезьяне. Просто рассматривать нужно не только геном, но и весь набор признаков в их совокупности. И если некое существо отличается от человека одновременно по всем параметрам, и при этом отличия создают новое качество (типа бессмертия или способностей к телепортации), то это существо нужно смело классифицировать как нелюдь!

— Вам просто завидно, что кто- то бессмертен, а вы — нет! — воскликнула Марина, уловив смысл разговора и не удержавшись от реплики.

Парень побагровел и метнул косой взгляд на женщину, вмешавшуюся в чужой разговор. Ослепительная красота Марины удержала его от колкостей.

— Не надо переводить теоретический спор на мою конкретную личность, — парировал он вполне учтиво. — В любом случае, людьми должны править только люди. И кроме того, у каждого человека должно оставаться право выбора: хочешь быть бессмертным или хочешь иметь потомство? Право выбора — вот что свято! И если некие существа, похожие на людей, но принципиально отличающиеся от них по психофизиологическим параметрам, морально- этическим принципам и системе ценностей, станут проводить свою политику, направленную на создание условий для доминирования на Земле их вида, то я первый пошел бы защищать человечество.

Он хотел что- то добавить еще, но его перебил парень в красной футболке.

— А как же насчет демократии?

— Вместо ответа приведу такую аналогию. Допустим, в ходе воздействия какого — то мутагенного фактора разум появился, скажем, у обезьян или там у волков, у птиц. И они решили бы завоевать себе право на то, чтобы стать доминирующим на Земле биологическим видом и вершиной в пищевой цепи. Вы и в этом случае будете рассуждать о демократии?

Разговор задел не только Марину. Генка Милохин и Григорий Шаталов забыли о своей еде и с интересом следили за его развитием. Первым не выдержал Гена и, развернувшись на своем стуле, выступил в защиту очкарика.

— Демократия, частная собственность и прочие ценности, между прочим, называются общечеловеческими, а не как- то по- другому, — заметил он. — Хотя, если честно, на данный момент таковыми не являются. Но в любом случае к представителям других разумных биовидов главные человеческие ценности никакого отношения не имеют! Так- то, господа!

— И поскольку ваши иные людьми не являются, то можно мочить их не раздумывая, не то они нас замочат, — добавил Григорий.

— О, соотечественники! Ничего себе, встреча! И надо же, как вас зацепило! Ну уж если вы вступили в наш спор, то позвольте поинтересоваться, почему вы столь категоричны? — удивился толстяк. — Ну, придут нам на смену другие, более совершенные, так сказать, особи. Что в этом плохого? Честно говоря, не понимаю, откуда такая ненависть.

— Ах, какие мы добрые! — очкастый артистично потряс руками в воздухе. — Чего же хорошего, если нас заменит другой вид?! Кому от этого будет лучше — нам, что ли?!

— Ну, вы, господа, совсем рехнулись, — снова встрял Генка. — Да спросите любого из здесь сидящих, кто из них захочет, чтобы их «сменили»?! Даже когда на смену заводским старикам молодые рабочие приходят, и то каждый из тех, кого выживают на пенсию, за свое место цепляется! А тут отдай им целую планету! Все пойдут воевать, пусть этот другой вид хоть в миллион раз будет лучше их! И постараются подороже продать свою жизнь, как в спецназе. А кто не станет воевать, тот просто трус!

— Ну, прямо фашистская идеология! — процедил сквозь зубы молодчик в красной футболке.

— А заставлять плясать под свою дудку и, как стадо баранов, вести на веревке туда, куда эти нелюди считают правильным, — это вам не фашизм и не тоталитаризм в чистом виде?! — возмутился очкарик.

— Что же плохого в том, чтобы обществом управляли более умные и сведущие граждане? Не понимаю! — упорствовал толстяк.

— Пусть наши управители даже несколько глуповаты и воруют, но их действия могут быть объяснены подавляющему большинству людей. Они могут вызывать отторжение, протест, осуждение или бурный восторг, но главное именно в том, что они понятны! А вот действия принципиально отличных от людей существ вызывают опасения тем, что истинные мотивы нелюдей плохо поддаются анализу и прогнозу с точки зрения человеческих логики, мотивов и потребностей!

И если бы эти действия касались только самих этих особей, то и ладно бы. Но когда это начинает касаться уже значительного количества людей, и тем более всего человечества в целом, то тут уж извините — это обоснованно пугает! Ибо как тут отличить истинные мотивы от тех, которыми нелюди прикрывают свои настоящие планы в отношении человечества! И поскольку каждый биовид прежде всего заботится о создании условий именно для своего выживания и прогресса, то у человечества есть все основания предполагать худшее!

— Удивительно, что вам не приходит в голову простое объяснение. Люди настолько тупы по сравнению с высокоразвитыми иными, что просто не смогут воспринять, осознать и понять правильность предлагаемых иными вариантов действий. Это аналогично тому, как если бы профессор математики пытался доказать ребенку Великую теорему Ферма. Станете ли вы объяснять муравью, что переносите его муравейник потому, что собираетесь на этом месте посадить кустарник? Вы сделаете это и все!

— К счастью, наш мир устроен Богом так, что для доказательства вещей, действительно нужных для выживания человека как вида, вовсе не нужно привлекать топологии многомерных пространств. Прикрываться такими мотивировками могут лишь шарлатаны и жулики. В конце концов, если человечество не готово к пониманию, — учите его тем способам мыслей и расчетов, которые позволят понять вашу правоту! Тайные же операции всегда вызывали законные подозрения в том, что проводящая их сторона преследует, прежде всего, свою выгоду. И эти планы надо всячески нарушать, хотя бы потому, что не известно, хороши ли эти планы для людей, или вредны.

— А что вы имеете в виду, называя вмешательство тайным? — спросила Марина.

— Проповедовать и доказывать свои системы ценностей, считая их более правильными и полезными для человечества, можно явно, как, например, это делал Иисус. Или косвенно, используя различные человеческие организации и системы массовой информации. Человечество вправе принять эти постулаты или отвергнуть их. Вне зависимости от их истинной правоты или ложности! И это очень важный момент. Такие действия иных не являются тайными! Это проповедничество и просвещение!

А тайное вмешательство — это когда иные скрытно подготовили и провели определенные действия, создавшие для них более благоприятные, чем были до этого, условия проживания среди людей на Земле. В этом случае и встает вопрос: должны ли люди, узнав о существовании иных и о совершении ими подобных тайных действий произвести в ответ агрессивные действия в отношении иных с целью защиты своего права на самоопределение?! Ну, что скажете?

— Только то, что сами люди сплошь и рядом обижают своих меньших братьев, создавая выгоду для себя, — парень в футболке пожал плечами.

— Да, но при этом как себя ведут обиженные? — ухватился за мысль Григорий. — Они сопротивляются нам, как умеют: активно или пассивно! И при этом их совершенно не волнует, являются ли люди более ценным биологическим видом! Те же крысы давно уже пожрали бы все человечество и заполонили бы всю планету, если бы люди не могли им противостоять.

У Дмитрия уже давно созрел один из трудных вопросов, и он решил подкинуть его спорщикам.

— Людей отличает от прочих наличие разума. И вот тут то и содержится самый, на мой взгляд, коварный вопрос — а если бы на Земле появилась некая популяция совершенно нового, ИНОГО биологического вида, эволюционно более приспособленного для дальнейшего выживания, чем люди? Как тогда следует поступать людям: уничтожить ее, пока она еще не разрослась и не набрала сил, чтобы эффективно противостоять им, или, напротив, позволить этой популяции развиваться и крепнуть?