А многие и не ждут перерывов и настолько привыкли к военно-окопному существованию, что вообще перестали его замечать, и на вопрос: «Как она — жизнь?» — застенчиво отвечают: «Да, вроде… ничего… нормально. Как говорится, лишь бы не было войны!..»

Это «лишь бы не было…» превратилось из пожелания в заклинание, поэтому войны как бы и нет.

И вообще, все не так плохо, жить можно, что и подтверждают многочисленные зарубежные гости, приезжающие в Москву со страхом, а уезжающие с оптимизмом и даже кое-какими продуктами, купленными здесь за бесценок в долларовом исчислении…

На чем основан этот оптимизм?

Во-первых, на том, что кончилась длинная зима и наступила весна.

Этого, собственно, никто не ожидал. Засыпанная снегом Москва, казалось, никогда не будет расчищена, и все поносили мэрию за бездеятельность, а она, мэрия, настаивала, что рано или поздно все само собой растает, и оказалась права!

Теперь из-под стаявшего снега вылез разбитый асфальт, в котором сквозь трещины и рытвины начинает пробиваться первая травка. Если дороги и дальше не ремонтировать, дело пойдет совсем хорошо и Москва быстро превратится в самую зеленую столицу мира…

В магазинах, как я тебе и писал раньше, в принципе есть все. Цены, конечно, растут стремительно, но рост цен все равно уже отстает от количества выпускаемых денег. Деньги теперь у нас разнообразные: крупный формат, мелкий формат, с Лениным, без Ленина, с царским двуглавым орлом, и по-прежнему с серпом и молотом… Я думаю, такого денежного плюрализма не сыщешь нигде. То есть, человек любого политического убеждения имеет право расплатиться деньгами, соответствующими его принципам…

Как ни парадоксально, Москва начала преображаться… Строятся гостиницы, ремонтируются дома. И самое невероятное — растет цена на жилье… Признаемся — никакой логикой объяснить это нельзя. В нестабильной обстановке, в атмосфере двоевластия и жутчайшего нервного напряжения один метр жилой площади стоит уже дороже, чем в Сан-Франциско.

Таким образом, квартиры покупают и ремонтируют либо полные дураки (что сомнительно), либо умные и хитрые, которые предчувствуют особую перспективу, имеют какую-то особую информацию… Или, по крайней мере, знают волшебное «петушиное слово» или словосочетание.

Это словосочетание звучит так: «ни хрена… авось… обойдется!»

На английский оно не переводится, и слава Богу, иначе бы разведки западных стран, которые нам помогают, похитили бы секрет нашей выживаемости… И тогда нам бы пришлось помогать им… А для этого надо работать, что уже не так интересно.

На Востоке говорят: «не приведи Бог жить в интересное время!»

А в России, к сожалению, неинтересных не бывает…

Правильно говорил нам один профессор на лекциях в медицинском: «Мы — не полузапад, не полувосток, не Евроазия! Мы — Азиопа!! Особая страна — пребывающая в экстремальной ситуации много лет, и даже в самый критический момент находящая возможность правильно оценивать превратности судьбы.»

И для наглядности профессор приводил анекдотическую задачу, которую графически зарисовывал на доске…

Выглядела задачка примерно так:

Два железнодорожных пути, пересекающихся через одну точку «М».

По одному пути поезд пересекает точку «М» в 9 часов 30 мин. По второму — в 9 часов 20 мин.

Возле точки «М» стоит и домик обходчика. Напротив дома — свалена куча дров. (Детали очень важны для правильного решения.) У обходчика престарелый отец-парапитик…

И вот вдруг обходчик узнает по телефону, что второй экспресс запаздывает на 10 мин, т. е. оба экспресса пересекут точку «М» ровно в девять тридцать.

Что он делает, как думаешь? Не ломай голову и не спрашивай у американцев — они начнут говорить банальные вещи, вроде того, что обходчик звонит в аварийную помощь… ставит предупредительные сигналы и пр., и пр.

Ничего подобного! В российском варианте ответ, как всегда, парадоксален и выглядит так:

Узнав о приближающихся поездах, обходчик:

а) берет поллитра;

б) берет закуску;

в) берет отца на руки, несет его на дрова;

г) аккуратно усаживает;

д) и говорит взволнованно:

«СМОТРИТЕ, ПАПАША!.. СЕЙЧАС ТАКОЕ БУДЕТ!!!»

Вот примерно такими ожиданиями сегодня живет вся страна.

И я вместе со всеми.

Извини за черный юмор в первоапрельские дни, но даже и от черного юмора жизнь все-таки чуточку светлей…

Целую.

Извини, что давно тебе не писал. Но события за последние месяцы бежали так быстро, а почта работала так медленно, что информация устарела, еще и не появившись…

Я даже подумал, что имеет смысл вместо писем каждый месяц посылать тебе телеграмму с одним и тем же текстом: «У НАС ВСЕ ПО-СТАРОМУ!»

Очередной российский парадокс: все вроде быстро движется, но как бы по кругу: Запретили коммунистов! — Разрешили коммунистов! Осаждали Белый дом! — Защищали Белый дом! Потом одни защитники Белого дома посадили других защитников… Потом… эти отпустили тех, предупредив, что если что… опять посадят…

Короче, политика всем осточертела. Люди перестали читать газеты. По телевизору смотрят мексиканские мелодрамы, а в театрах классику и пьесы на исторические темы…

Вот и Одесский русский театр пригласил меня на премьеру моей пьесы про английского актера «Кина», жившего в 19-м веке…

Про эту поездку напишу чуть подробней.

Теперь, папа, любимая Одесса, город, где прошла твоя юность, для нас с тобой — «заграница»!

Виза мне пока не нужна, но в аэропорту уже строгий паспортный контроль и таможенный досмотр. Впрочем, таможенных деклараций, как обычно, не хватает, поэтому таможня понимает слово «досмотр» буквально. Таможенник долго в упор смотрит в глаза каждому пассажиру, потом задает один и тот же вопрос: «РУБЛИ ВЕЗЕТЕ?»

Все пассажиры, на всякий случай, четко отвечают: «НЕТ!»

Только один честный одессит признался: «ВЕЗУ РУБЛИ! НО СДАЛ В БАГАЖ, ЧТОБ НЕ БЫЛО ПЕРЕВЕСА…»

Таможенник улыбнулся шутке и пошел ее пересказывать начальству. Из чего я понял, что по натуре Одесса остается прежней Одессой, хотя и включилась в борьбу за самостийность и настаивает на особом статусе вольного города в составе Украины, с правом на два официальных языка и один акцент.

Прилетел я в Одессу глубокой ночью, и мне сперва показалось, что в ней никого нет. Сплошная темнота. Такое впечатление, что все куда-то уехали и враз погасили за собой свет.

Но наступило утро, взошло солнце и осветило людей и цены в магазинах. Цены здесь такие огромные, что занимают все витрины. Хорошо, что в них много нулей, через них можно разглядеть кое-какой товар.

Я взял такси, проехался по любимым одесским местам, заплатил 100 тысяч купонов. Сначала сумма меня огорошила, потом я стал считать: 100 тысяч купонов по нынешнему курсу — примерно 5 тысяч рублей. 5 тысяч рублей — примерно 3 доллара, 3 доллара — примерно цена открыток с видами Одессы, которые я видел на Брайтоне. Таким образом, можно сказать, что Одесса торгует по мировым ценам, но товар идет в натуральную величину.

Это меня порадовало. Я вышел из такси на углу Кузнечной и Тираспольской, возле того самого дома, из которого ты, папа, в 30-м году ушел в армию, защищать советскую власть.

Дом с тех пор, слава Богу, не ремонтировали, очевидно, поэтому он как-то устоял. У ворот дворика сидела совсем седая старушка. Она долго смотрела на меня, потом задала удивительно элегантный одесский вопрос:

— Слушайте, я вас правильно узнала?

— Да! — не раздумывая согласился я.

— Вы — Изя?!

— Да! — подтвердил я. — Но, если считать, что ныне — 30-й год…

— А какой? — удивилась она. — Разве нет?..

Я не стал ее ни в чем разубеждать, просто молча ей поклонился и пошел по улице.