— Тетя Пейшенс, посмотрите мне в глаза и ответьте, и я больше не буду приставать к вам. Какое отношение имеет запертая комната с заколоченными окнами к тем телегам, которые иногда останавливаются около «Ямайки» по ночам?

Мэри тут же пожалела о своей назойливости. Слова уже были сказаны и назад их взять она не могла.

Лицо Пейшенс приняло очень странное выражение, ее ввалившиеся глаза наполнились ужасом, губы задрожали, рука судорожно искала опоры. Она выглядела загнанной в угол. Мэри вскочила и бросилась перед ней на колени, прижалась к ней, обхватила ее колени, стала целовать руки.

— Простите, пожалуйста, ну, простите меня. Не сердитесь. Я грубая и бестактная. Конечно же, это не мое дело, я не имею права задавать вам подобные вопросы. Мне очень стыдно, ну, пожалуйста, простите и забудьте об этом.

Тетушка закрыла лицо руками. Она сидела неподвижно; Пейшенс, казалось, не замечала присутствия племянницы. Так они сидели долго, и Мэри все гладила и целовала ее руки и колени.

Затем тетя Пейшенс снова посмотрела на Мэри, все еще сидевшую на полу у ее ног. Страх исчез с лица, она была спокойна, взяла руки Мэри в свои и заглянула ей в глаза.

— Мэри, — сказала она почти шепотом. — Мэри, я не могу ответить на твой вопрос и на многие другие, потому что в этом доме иногда происходит такое, чего я сама не понимаю. Но ты мне родной человек, дочь моей единственной сестры, и я должна предостеречь тебя.

Она обернулась на дверь, словно опасаясь, что Джоз может ее услышать.

— В «Ямайке» происходят такие вещи, что я даже боюсь. Нехорошие вещи. Темные дела. Я даже не могу сказать, что именно, я стараюсь об этом не думать. Кое-что тебе станет ясно со временем. Раз ты уж живешь здесь, ты никуда не спрячешься от этого. Твой дядя Джоз водит компанию со странными людьми, которые занимаются непонятным промыслом. Иногда незнакомцы появляются ночью, и из твоего окна тебе будет слышно, как стучат в дверь, как твой дядя впускает кого-то в дом, и они идут в эту заколоченную комнату. Там они о чем-то часами шепчутся, мне слышны их голоса из спальни, но еще до рассвета все уезжают, и не остается даже следа от их посещения. Когда они будут приезжать сюда, Мэри, ты делай вид, что ничего не знаешь. Ты не выходи из комнаты, заткни уши и не шевелись. И никогда не задавай Джозу никаких вопросов, и вообще никого ни о чем не спрашивай, потому что, если ты узнаешь хоть половину того, о чем догадываюсь я, ты поседеешь, как поседела я, ты начнешь заикаться, станешь старухой раньше времени, как я.

Высказавшись, тетушка тихо вышла.

Мэри сидела на полу рядом с опустевшим стулом, затем она через окно увидела, что солнце уже почти зашло, и скоро «Ямайка» снова погрузится в зловещий мрак.

Джоза Мерлина не было дома около недели, за это время Мэри успела познакомиться с окрестностями.

В баре ей нечего было делать, так как в отсутствие хозяина никто не приходил, закончив свою работу по дому и в кухне, девушка могла заниматься тем, что ей взбредет на ум. Пейшенс Мерлин не любила далеко уходить от дома, ее не тянуло выйти за ворота, побродить по дороге, общение с миром ограничивалось для нее курятником за кухней, к тому же она плохо ориентировалась на местности. У нее было очень смутное представление о названиях окрестных болот, она только слышала о них в разговорах мужа, но где они находились и как до них добраться, не знала. Поэтому Мэри отправилась однажды в полдень одна, ориентируясь лишь по солнцу и руководствуясь врожденным чутьем сельской жительницы.

Болота показались ей теперь еще более дикими, чем она воображала. Они тянулись на огромные расстояния с востока на запад, как пустыня, лишь кое-где их пересекали поперек дороги, да высокие скалы нарушали это плоское однообразие.

Где они кончались — трудно сказать. Только в одном месте, когда Мэри взобралась на холмы за таверной, она увидела вдали полоску моря. Местность была угрюмая, пустынная и не тронутая рукой человека. На торфяниках разбросаны огромные каменные глыбы причудливых форм и очертаний, гигантскими часовыми возвышавшиеся там, где их создал Бог.

Одни глыбы напоминали предметы домашней обстановки — массивные столы и стулья; другие, тоже внушительных размеров, как-то закреплялись на вершинах холмов и бросали темные тени на поросшие травой пологие спуски; были глыбы, которые касались земли одним лишь концом, удерживаясь в таком положении каким-то чудом, словно их поднимал ветер; некоторые совсем плоские валуны, ровные и гладкие, напоминавшие алтарь, взывали своими отполированными поверхностями к солнцу, словно прося о жертвоприношении, но их мольба не получала ответа. На более высоких местах водились дикие овцы, там гнездились вороны и канюки[2]. В горах находили приют все одинокие твари.

Крупный скот, преимущественно темной масти, пасся в низинах, осторожно ступая по твердой почве и инстинктивно избегая выходить на зыбкую, покрытую торфяником поверхность. Коровы жевали траву, которая была вовсе и не травой, а мокрой болотной зеленью; когда ее касались губы животного, она издавала чавкающий звук, похожий на стон. Едва ветер налетал на холмы, гранитные глыбы издавали звук, напоминавший заунывную мелодию похоронной процессии или рыдания человека.

Ветер здесь дул как-то странно, словно ниоткуда, он начинался где-то в траве, и она колыхалась; затем он продолжал свою пляску в лужах, оставшихся в углублениях камней. То вдруг ветер выл и стонал, а потом вновь наступала гнетущая тишина. Эта тишина словно принадлежала другим временам, что уже давно прошли. Такое безмолвие стояло, наверное, когда еще не было человека, и по земле ступали лишь языческие боги. И воздух был тогда иным, и мир еще не знал Всевышнего.

Мэри бродила по болотам, взбиралась на склоны, отдыхала возле ручейков, а мысль о Джозе Мерлине не покидала ее. Как прошло его детство? Как случилось, что он стал таким диким, будто колючий кустарник, высохший на корню?

В другой раз Мэри дошла до Восточного Болота и, вспомнив, как о нем рассказывал Джоз, она даже сумела пересечь его по полоске суши. На краю торфяника еле виднелся родник, затем топи, а за ними возвышалась та самая серая гранитная скала в форме гигантской руки, которая раньше показалась лапой дьявола. Значит, это и был Килмар, здесь залегал торф, где-то здесь был дом Мерлинов, в котором Джоз родился и вырос, а теперь жил его брат. Ниже, в болоте погиб его другой брат Мэттью Мерлин: утонул или его утопили, кто знает. Она вдруг представила, как он шагает по болоту широкими шагами, насвистывая песенку, слушая журчание родника; вдруг опускаются сумерки, и он уже не видит дороги. Вот останавливается и произносит крепкое словечко, затем решительно продолжает путь, уверенный в себе, как всегда. Но не успевает сделать и пяти шагов — земля под ним начинает колебаться, он спотыкается и падает… и вот уже проваливается в трясину по пояс, пытается ухватиться за торфяник, но тот проваливается под тяжестью тела, ноги не слушаются; его охватывает ужас, он отчаянно колотит руками, но только глубже погружается в вязкую тину. Мэри даже слышит его крик о помощи, но только хищная птица отвечает ему хлопаньем крыльев. Вот она улетает, скрывается из виду. Болото спокойно, только стебельки потревоженной травы еще слабо колышатся на ветру. Кругом снова тишина.

Мэри повернула назад, ей стало страшно, и она пустилась бежать мимо колючего кустарника, огибая валуны, бежала пока уже не было видно скалы и не показался знакомый холм. Девушка зашла дальше, чем намеревалась, придется долго добираться до дома. Прошла целая вечность, пока она оставила позади еще несколько холмов и увидела впереди высокие трубы «Ямайки» за извилистым поворотом. Проходя через двор, она с упавшим сердцем увидела, что конюшня отперта и кони уже стоят в своем стойле. Вернулся Джоз Мерлин.

Мэри открыла дверь как можно тише, но та вдруг заскрежетала на ржавых петлях. Звук отозвался в тихом и темном коридоре, и тут же хозяин появился перед ней, пригибая голову, чтобы его не видно было в полосе света. С закатанными выше локтя рукавами, стаканом в руке, он был уже навеселе. Он что-то прокричал в знак приветствия и помахал стаканом.