– По ночам плакала? Откуда ты знаешь?

– Потому что после случившегося изучал это дело. Понимаешь, меня немного обеспокоило, что все так кончилось, хоть я и проявил предусмотрительность и прописал несчастной по два стакана воды принимать ежедневно. Но оказалось, что она сама виновата. Потому что половину освященной воды со слезами пополам выпивала, а другая половина в мойню с потом ушла. Вот тебе еще одно доказательство тому, что избыточная забота о телесной чистоте и красоте душу пачкает и ко греху ведет. Добром тебе советую, Дебрен, если когда-нибудь решишь жениться, не бери такую, от которой слишком-то уж мылом и мятой несет.

– Мятой? – слабым голосом переспросил Дебрен.

– Я знаю, что ты скажешь, мол, это дьявольское зелье охлаждает дыхание, а значит, наверняка и кровь слишком горячую хладит, а от этого одна только польза. Так вот – нет. Я тщательно исследовал проблему, ибо тоже надеялся, что если такое растение с дешевой водой соединить, то получится чудесное лекарство против распущенности. Ан ничего не получилось. Единственное чудотворное лекарство – молитва. А мята – о чем, надеюсь, ты по собственному опыту не знаешь – есть любимый напиток падших женщин. Проституток, развратных девок и жен, которые, в горшке помешивая, ни о чем другом не помышляют, как только о том, чтобы вечером им муж поболтал в… О, видишь? – Он осекся, указывая на ворота. Потерявший терпение парнишка оттолкнул девчонку так, что та покачнулась, и ушел по мощенной булыжником улочке, охлаждая босые ноги в канаве. – Такой ведь мерзавец, а ею помыкает. И все из-за того, что она денария на лишний стакан воды пожалела.

Девушка, бледная, с обведенными черными кругами глазами, потемневшими еще больше, поплелась через двор.

– Денарий? Так ты воду-то.. продаешь?

– По себестоимости. То есть практически раздаю бесплатно.

– Зехений, за воду из городского колодца платят денарий за пять кубических локтей! А ты знаешь, сколько стаканов можно из одного такого кубического локтя наполнить? Ровно столько, сколько дней в году! То есть доход у тебя… сейчас подсчитаю…

– Ты рассуждаешь как пазраилит. Вдобавок глупо, потому что колодезная вода обычно дотируется. А ты попытайся этими пятью кубическими локтями девку напоить, так увидишь, что она невинность потеряет, прежде чем до половины дойдет. Помнишь, как мы о пиве и возницах разговаривали? Так вот девки не возницы, не на безлюдной дороге в кусты станут бегать из-за хронического переполнения пузыря, а за халупу. А та, что вечно с голым задом за халупой просиживает, только близживущих кавалеров искушает, да и сама может нажить от этой постоянной голозадости нездоровые мысли. Получается, дешевое непрофессиональное лечение дает эффект обратный задуманному. Ей-богу, удивляешь ты меня, Дебрен. Каким-то несчастным денарием меня попрекаешь – ты, представитель цеха, который толченых лягушек и прочую дрянь за чистое золото продает!

Конюх управился с бочкой, пошел к колодцу сполоснуть руки, явно не отдавая себе отчета в том, какую угрозу создает для своей души. Дебрен, не садясь в седло, взял мула под уздцы и направился к воротам. Было жарко, но не потому его тянуло поспорить с монахом, подвергнуть сомнению хлюпающую в бочке воду, по капельке просачивающуюся в местах крепления оси, и, как бы под предлогом изучения, вынудить разориться на два-три дармовых стаканчика. Лучше – на три, чем два. Ленда Брангге была девушкой крупногабаритной, и двумя он наверняка не выдавил бы ее сейчас из головы.

Русалка была небольшая. Она пришлась бы Ленде по грудь, и, возможно, поэтому ее красивую шею заковали в железный обруч, соединенный цепью со странной невысокой будкой, сколоченной из досок, оставшихся, видимо, после разборки дома. На изготовление русалки пошла одна из пород тяжелого мрамора, а вся фигура, законченная лишь на три четверти, покоилась на солидной глыбе, нетронутой зубилом, при этом все вместе не могло весить слишком уж много, и ловкий воришка легко управился бы с работой.

– Тьфу, паскуда! – с отвращением сплюнул Зехений. – Вот к чему приводит пьянство на работе. Видишь, Дебрен? Набрался мастер, забылся и грудь бабе обнажил, а теперь ценный мрамор рядом с собачьей конурой пропадает. И вообще странная это задумка.

Дебрен не успел ответить. Из деревянной будки, больше похожей на садовый детский домик, какие встречаются в сельских поместьях богатых купцов, выкатился странный экипаж на древних дисковых колесах. Именно из-за этих колес – малопрактичных, тяжелых, но и дешевых – экипаж вызвал у Дебрена ассоциации с шасси осадной машины, тем более что шест впереди походил на лапу требука или онагера. Вместо катапульты для снарядов на нем была укреплена длинная поперечина, делавшая лапу похожей на руну "Т" с невысокой ножкой. Вдобавок ножка эта выступала из большого, сколоченного из досок и обитого полотном ящика, размещенного над передней осью экипажа. В том месте, где у метательной машины расположен ворот, то есть в задней части платформы, у этого удивительного сооружения размещался не то странный ящик, не то неведомого назначения обрешетка.

Посредине конструкции сидел молодой мужчина с приятным, хоть и явно преждевременно постаревшим лицом. Экипаж, который вернее было бы назвать тележкой, был коротким, и спереди ему недоставало почти двух стоп, в которых могли бы поместиться мужские ноги. Однако пассажир умещался в тележке, и ему тоже недоставало двух стоп – вернее, ступней, голеней, колен и половины бедер. То, что осталось, было охвачено кожаными петлями, удерживающими его в тележке даже при энергичных маневрах. Другое дело – можно ли энергично маневрировать такой конструкцией? Вот вопрос.

– Брось ему медяк, Дебрен, я мелких не прихватил. – Зехений протиснулся между тележкой и ближайшим склепом, глянул туда, где сворачивала кладбищенская аллейка. – Ты уверен, что это здесь? Что-то никакой мастерской не видно.

Магун машинально схватился за пояс, смял в руке пустой кошелек. Черт побери! Глупо. Нищий выкатился на середину узкой дорожки. Обойти его было можно, но объехать на бочкокате – нельзя.

– Вы с Запада? – проговорил безногий на правильной староречи. – Наверное, ищете кладбище военнопленных? Это не здесь. Ничего не скажу, хоть мы и проиграли, однако устроили им вполне приличные похороны. Но без излишеств. Здесь богачей хоронят.

– Мы приехали не к могилам предков, – пояснил Дебрен, пытаясь припомнить, что напоминает ему голос калеки. – Мы ищем Вильбанда Низкого, который здесь…

– Я Вильбанд, – прервал его калека.

– Распространенное имя, – пояснил магуну Зехений. Затем обратился к калеке: – Нашего кличут Малым.

– А не Низким? Я Вильбанд Низкий.

Дебрен, слегка обеспокоенный, но все еще не поддающийся скверным предчувствиям, улыбнулся, извиняясь:

– Наш – мастер-каменотес.

– Я тоже каменотес. – Вильбанд Низкий хлопнул по тому месту, где у прикованной к будке русалки должны были быть ягодицы, если б мастер не напился во время работы, не испортил бы ценный материал и закончил статую. – Думаю, это видно.

У Дебрена мелькнула мысль, что даже такая, без ягодиц и с гордо изогнутой шеей, русалка смотрится прекрасно. Мысль была глупой и непродуктивной, но временно позволяла не впасть в панику.

– Значит, должен молот над дверью повесить, – поучал Вильбанда Зехений. – А не какую-то паскудину выставлять на дорожке. Здесь ходят погруженные в скорбь и молитвы родственники усопших. Вижу, ты калека, а отходы мрамора, вероятно, гроши стоили, но это еще не повод…

– Это волшебная палочка? – Калека, голодный взгляд которого, как подумал было Дебрен, уставился в его пустой кошелек, смотрел, оказывается, немного левее. – Ты чародей? Значит, я с тобой через забор разговаривал?

Надо же… Чума и мор! Три в одном, золотые руки… Ну и кретин. Хорошо хоть еще не вечер, не то, приняв его за волколака, кладбищенский сторож мог бы из арбалета подстрелить. К счастью, солнце стояло высоко и сильно грело. Румянец не слишком бросался в глаза.