Её мать всегда говорила ей, что даже женщина должна быть материально независимой, но Томоко не верила, что она способна на это. Но после войны различные обстоятельства заставили её предпринять попытки к этому, и, к её удивлению, они оказались успешными. Это было уже новое время, когда женщина могла работать вне дома, не вызывая косых взглядов окружающих. Таким образом, Томоко приобрела фактическую независимость от своей семьи, чего так хотела её мать, которая со своей поразительной дальновидностью чувствовала, что как бы глубоко отчим Томоко ни соблюдал свои обязательства, это был всё же не её дом. Можно сказать, что это была удивительная мать, которая в глазах всех была скромной тихой женщиной, крепко привязанной к своей семье.

Каждый раз, когда Томоко начинала думать о своей матери, что-то мягкое и тёплое заволакивало её сердце, глаза становились влажными и ощущение собственной силы покидало её. Она думала о своей матери сейчас, держась за ремень в переполненной электричке. Когда она была маленькой, её периодически охватывал ужас, что её мама может однажды умереть. Эта мысль иногда приходила к ней ночью во сне, и она была вынуждена вставать и зажигать свет или пыталась коснуться её под одеялом, чтобы убедиться, что она здесь рядом и спит. Её мама просыпалась и, увидев испуганное лицо дочери, спрашивала с упрёком: что с тобой, Томоко? Затем она нежно брала её руку в свои. В темноте Томоко не могла ничего ответить, и тогда мама тоже молча лежала некоторое время, а потом вставала и, как будто ничего не случилось, брала Томоко на руки как маленького ребёнка и вытирала её слёзы своей щекой:

— Ты не можешь спать, Томо-тян. Я тебе помогу. Спи, родная, спи и становись скорее большой девочкой.

Сойдя с электрички на станции Юракуте, Томоко направилась к редакции журнала Etoile, расположенной в районе Западная Гиндза. По дороге впереди себя она увидела Тацудзо Оки, человека, которого она называла своим отцом. Несмотря на некоторое расстояние между ними, его нельзя было принять за кого-либо другого из-за его привычки соблюдать при ходьбе важную осанку, как бы подчёркивающую общественную важность его положения профессора университета. Быстро догнав его, Томоко некоторое время молча шла рядом в ожидании, когда он заметит её. Он был близорук ещё с юношеских лет, и его большие очки в чёрной оправе казались тяжёлыми для его худого лица. Неожиданно он остановился и повернулся:

— В чём дело? — И узнав Томоко, сказал: — А я подумал, что это за молодая девушка?

Томоко только улыбнулась, прикрываясь воротником своего пальто.

— Куда вы идёте? — спросила она.

— Я получил сообщение от моего друга, бывшего журналиста, который после войны подвергся чистке, о том, что он открывает поблизости отсюда антикварный и букинистический магазин, и я хочу посмотреть, что у него там есть. Он где-то здесь совсем недалеко.

Оки перешёл на другую тему.

— Ты знаешь, цены на букинистические книги в последнее время значительно выросли. Дело доходит просто до абсурда. Ничего из себя не представляющий роман стоит сто или даже двести иен. А о научной литературе и говорить не приходится. Что касается иностранных книг то, если они хоть чем-нибудь известны, то стоит взглянуть на цену, и ты не поверишь своим глазам. И они продолжают быстро расти, от месяца в месяц. Это какое-то сумасшествие, эти цены.

Томоко прервала его замечанием, которое больше всего польстило Оки.

— Так в этом случае, папа, ваша библиотека представляет большую ценность.

— Это действительно так. Незаметно для меня она становится небольшим состоянием.

Оки откровенно высказал своё удовлетворение.

— Нам очень повезло, что она не погибла во время войны. Книги для учёного это сама жизнь. Но я всегда имел широкие интересы, и моя библиотека не ограничивается только моей областью, философией. У меня есть настолько редкие книги в других областях науки, что это поражает моих друзей-специалистов. Я очень рад, что всё так получилось.

У профессора Оки были и другие причины быть довольным собой. Он называл себя законченным либералом, хотя во время войны, поддавшись всеобщему угару, допустил несколько явных националистических жестов, и армия даже хотела направить его в Китай. К счастью, его робость и нервозность удержали его от проявления одержимого проявления национализма, и к тому же его деятельность ограничивалась сферами культуры и искусства. Таким образом, две-три книги, написанные им во время войны, не явились основанием для его отрешения от научной и общественной деятельности. При любой власти, благодаря своей умеренной и, казалось, справедливой позиции, профессор Оки не только не причинил себе вреда, но и сумел не потерять доверие своих уважаемых читателей. Естественно, любое японское правительство стремилось привлечь умеренного и непредвзятого учёного к работе в своих различных комитетах, полагая, что он не будет источником каких-либо неприятностей. В условиях расцвета культурной деятельности в послевоенные годы умеренно относящийся ко всему профессор Тацудзо Оки, конечно, не мог остаться не у дел.

— Всё ещё немного прохладно, но на улицах уже пахнет весной.

Томоко знала, что Оки был очень чувствителен к холоду, возможно, из-за того, что был слишком худой. Даже летом он носил под одеждой шерстяную рубашку.

— Не волнуйтесь. Тёплые дни вот-вот наступят. На следующей неделе Вам уже не понадобится пальто.

— Как у тебя обстоят дела? Как работа?

— Будучи культурным человеком, Оки называл дочь своей жены на «ты» и обращался с ней как с другом. — Ты находишь её интересной?

— Да, интересной, так как она позволяет мне встречаться с разного рода людьми. Например, сегодня я посетила художника Онодзаки и попросила его сделать для нас несколько иллюстраций.

— Онодзаки?.. А, Кохей Онодзаки. Да, да, он в своё время издавал журнал по искусству. Он что, опять рисует? Ещё в старые времена, вернувшись из Франции, он был известен как художественный критик, защищающий направление фобизм в живописи, но с тех пор я о нём ничего не слышал. Я думал, что он умер. Ему должно быть сейчас уже много лет.

— Нет, он энергичный, интересный человек!

— Если ты хочешь обратиться к более крупному художнику, чем Онодзаки, спроси своего отца. Я буду рад порекомендовать им тебя. Они все мои друзья.

Томоко только кивнула головой и улыбнулась.

— Если ты хочешь, я сам напишу статью для тебя.

— Это серьёзно?

— Но только одну. Я не хотел бы тратить много времени на журнал, подобный вашему.

— Но это слишком жестоко! Он не настолько низкого уровня. И мы пытаемся улучшить его качество.

Ветви ив с набухающими почками отражались в стёклах окон большой витрины, которая была заполнена расставленными в беспорядке рядами книг. Это и был только что открывшийся букинистический магазин, о котором говорил Оки.

— Вот мы и пришли. — Он заглянул внутрь. — Ты ведь зайдёшь?

Магазин был открыт, но внутри был ещё беспорядок. Молодые люди стояли на лестницах перед полками и устанавливали книги.

— Фудзивара уже пришёл?

Томоки посмотрела на молодых людей и улыбнулась, когда увидела среди них знакомое лицо.

— Господин Фудзивара отошёл на некоторое время. Простите, а как ваше имя? — спросил в ответ другой молодой человек, судя по его серьёзному тону, бывший солдат.

— Так это ведь профессор Тацудзо Оки, — вмешался знакомый Томоко.

Томоко немного покраснела, так как вспомнила, что это молодой человек однажды, предварительно извинившись, сказал ей, что книги Оки довольно скучные. А сам профессор Оки, выразив на лице недовольство, что его узнали так быстро, внутренне был рад этому.

— А, профессор Оки? — смущённо сказал молодой человеку, спросивший его имя.

Глядя на студентов в течение стольких лет с высоты своей кафедры, Оки был убеждён, что он знает, как обращаться с ними. Необходимо строго соблюдать определённую дистанцию в общении с ними, но вместе с тем иногда демонстрировать свою широкую натуру, проявляя к студентам товарищеские отношения.