Я развыступался. Была «Елка футуристов» в Политехническом. Народищу было, как на советской демонстрации. К началу вечера выяснилось, что из 4-х объявленных на афише не будет Бурлюка, Каменского, а Гольцшмит отказывается. Вертел ручку сам. Жутко вспомнить. Читал в цирке*. Странно. Освистали Хенкина с его анекдотами, а меня слушали, и как! В конце января читаю в Политехническом «Человека»*.
Бойко торгую книгами. «Облако в штанах» — 10 р., «Флейта» — 5 р. Пущенная с аукциона «Война и мир» — 140 р. Принимая в соображение цены на вино, за гостиницу не хватает.
Все женщины меня любят. Все мужчины меня уважают. Все женщины липкие и скушные. Все мужчины прохвосты. Лева, конечно, не мужчина и не женщина.
На Юг-г-г-г-г!
Пишите!
Как Личикино колено?
Целую всех вас сто раз.
Ваш Володя.
Рвусь издать «Человека» и Облачко дополненное*. Кажется, выйдет. Письмо ваше получил 4 января.
Брик Л. Ю., до 15 марта 1918*
40 Л. Ю. БРИК [Москва, до 15 марта 1918 г.]
Дорогой, любимый, зверски милый Лилик!
Отныне меня никто не сможет упрекнуть в том, что я мало читаю, — я все время читаю твое письмо.
Не знаю, буду ли я от этого образованный, но веселый я уже.
Если рассматривать меня как твоего щененка, то скажу тебе прямо — я тебе не завидую, щененок у тебя неважный: ребро наружу, шерсть, разумеется, клочьями, а около красного глаза, специально, чтоб смахивать слезу, длинное облезшее ухо.
Естествоиспытатели утверждают, что щененки всегда становятся такими, если их отдавать в чужие нелюбящие руки.
Не бываю нигде.
От женщин отсаживаюсь стула на три, на четыре — не надышали б чего вредного.
Спасаюсь изданием. С девяти в типографии. Сейчас издаем «Газету футуристов»*.
Спасибо за книжечку*. Кстати: я скомбинировался с Додей относительно пейзажа*, взятого тобой, так что я его тебе дарю.
Сразу в книжечку твою написал два стихотвор<ения>. Большое пришлю в газете (которое тебе нравилось) — «Наш марш», а вот маленькое:
Это, конечно, разбег.
Больше всего на свете хочется к тебе. Если уедешь куда, не видясь со мной, будешь плохая.
Пиши, детанька.
Будь здоров, милый мой Лучик!
Целую тебя, милый, добрый, хороший.
Твой Володя.
В этом больше никого не целую и никому не кланяюсь — это из цикла «тебе, Лиля». Как рад был поставить на «Человеке» «тебе, Лиля»*!
Брик Л. Ю., март 1918*
41 Л. Ю. БРИК [Москва, конец марта 1918 г.]
Дорогой и необыкновенный Лиленок!
Не болей ты, христа ради! Если Оська не будет смотреть за тобой и развозить твои легкие (на этом месте пришлось остановиться и лезть к тебе в письмо, чтоб узнать, как пишется: я хотел «лехкия») куда следует, то я привезу к вам в квартиру хвойный лес и буду устраивать в оськином кабинете море по собственному моему усмотрению. Если же твой градусник будет лазить дальше, чем тридцать шесть градусов, то я ему обломаю все лапы.
Впрочем, фантазии о приезде к тебе объясняются моей общей мечтательностью. Если дела мои, нервы и здоровье будут идти так же, то твой щененок свалится под забором животом вверх и, слабо подрыгав ножками, отдаст богу свою незлобивую душу.
Если же случится чудо, то недели через две буду у тебя!
Картину кинемо кончаю*. Еду сейчас примерять в павильоне фрейлиховские штаны*. В последнем акте я денди.
Стихов не пишу, хотя и хочется очень написать что-нибудь прочувствованное про лошадь*.
На лето хотелось бы сняться с тобой в кино*. Сделал бы для тебя сценарий.
Этот план я разовью по приезде. Почему-то уверен в твоем согласии. Не болей. Пиши. Люблю тебя, солнышко мое милое и теплое.
Целую Оську.
Обнимаю тебя до хруста костей.
Твой Володя.
P. S. (Красиво, а?) Прости, что пишу на такой изысканной бумаге. Она из «Питореска»*, а им без изысканности нельзя никак.
Хорошо еще, что у них в уборной кубизма не развели, а то б намучился.
Маяковской О. В., 15 июля 1918*
42 О. В. МАЯКОВСКОЙ [Левашово, 15 июля 1918 г.]
Милая и дорогая Оличка!
Дуешься ты зря. Дело в следующем. Я живу не в Питере, а в деревне, за 50 верст. Когда я получил твое первое письмо, я потелефонил бриковской прислуге, чтоб она немедленно отослала тебе деньги, зная, что это к спеху, а значит, и не мог сам написать ничего на переводе при всем своем желании. При первой же оказии хотел послать вам письмо, но теперь от нас в город никто не ездит, не езжу и я, потому что в Питере холера страшная. Сегодня случайно получил твое письмо (приехали ко мне на именины) и отвечаю сейчас же. Из всего из этого можно умозаключить, что свинья ты, а не я, потому что злишься ты.
Поздравляю тебя, киса, с рождением и ангелом. Желаю вам пожить на даче и отдохнуть.
Я живу хорошо.
Пишите про себя.
Страшно целую мамочку, Людочку и тебя.
Ваш Володя.
15 июля 1918 г. Левашово.
Пишите на прежний адрес Брикам. Сюда письма совсем не доходят.
Меня до того тут опаивают молоком (стаканов шесть ежедневно), что если у меня вырастет вымя, скажи маме, чтоб не удивлялась.
Центральной комиссии по устройству Октябрьских торжеств, 10–12 октября 1918*
43 ЦЕНТРАЛЬНОЙ КОМИССИИ ПО УСТРОЙСТВУ ОКТЯБРЬСКИХ ТОРЖЕСТВ [Москва, 10–12 октября 1918 г.]
Центральной комиссии по устройству Октябрьских торжеств
Краткое изложение моей «Мистерии-буфф» и мотивов, требующих ее постановки в дни Октябрьских торжеств.
Предисловие.
Некая дама просила Льва Толстого объяснить ей, что, собственно, он хотел сказать своей «Войной и миром». «Для этого, — отвечал находчивый Толстой, — пришлось бы второй раз написать ее, и если некоторые излагают мои вещи вкратце, то поздравляю их, — они талантливее меня. Если бы я мог вместить в несколько строк то, о чем говорю томами, то я бы сделал это раньше».
Наше положение приблизительно одинаково. Выйти из него — способ один: прослушать всю вещь, но времени у вас нет, и я, исполняя ваше требование, товарищи, излагаю вкратце мою «Мистерию».