Мечты о «Фиате»
Под окном прошуршал «фиат»,
У «фиата» глаза горят.
Вот бы мне да такой вольтаж
В этот жилищный мой гараж!..
Пауки по углам и тьма —
Моего ли дело ума?
Льется с неба черная тушь,
Полюбуйтесь-ка — тоже «душ»!
Наверно, часа с три
Я гляжу на противный «стрит»,
Не пройдет ли еще «фиат» —
У «фиата» глаза горят…
Подожду и еще час,
А потом разозлюсь и… раз!
Миллионами киловатт
Засверкаю сам, как «фиат».
В редакцию «Нового Лефа» массой идут «хорошие» стихи.
«Новый Леф» их не печатает и печатать не будет.
Мы помещаем стихотворение (очевидно, молодого) товарища Томашпольского не потому, что оно отвлеченно «хорошее», пришлось кому-то на вкус.
Нет.
Печатаем два стиха образчиком того —
— что в этом стихе есть лефовского,
— чего лефовского в этом стихе нет.
Хорошо, по-лефовски:
1. Ощущение социального заказа, внесшего злободневность, сегодняшность в лирическое состояние автора и читателя.
Есть ощущение лозунга — «хочешь мира, готовься к войне».
Есть ощущение лозунга — «автомобиль не прихоть, а культурная потребность».
2. Тема развивается на неожиданностях (мечты о фиате) «улица» становится «стритом», вывод не каждый ждет — «засверкаю сам, как фиат».
Эта не бывшая в употреблении неожиданность на протяжении всего стиха держит, не выпускает ваше внимание, агитируя за тему.
3. Частью выкинут общепринятый поэтический язык и введен говор быта, разговор улицы, слова газеты: «ничего не поймешь», в «буржуазном окружении» и т. п.
4. Истертые вещи вечного поэтического обихода, оживленные новыми, близкими нам определениями, выявлены через современность.
Старый поэт, определяя автобус, скажет:
«Автобус, тяжелый как ночь».
Новый говорит:
«(Ночь) грузная, как автобус».
Старый скажет:
«Мелочь (деньга) как звезды (сияла, что ли)».
Новый говорит:
«Звезд мелочье», определяя неведомую звезду через знакомую серебряную монету, близкую к звезде и блеском и форматом.
5. Приближение тревоги, возможность борьбы — взяты оптимистически.
«Бабахнуло… ликующе».
Плохо, не по-лефовски:
1. Смутное ощущение социального заказа не расшифровано в советскую злободневность.
Выстрел на румынской границе надо, не снижая квалификации стиха, связать с траурной годовщиной захвата боярами Бессарабии.
Расплывчатую мечту о «фиате» надо конкретизировать на работе и заданиях Автодора.
Надо, чтоб стих стал активным, чтоб он агитировал незамазанно.
2. Нет достаточного расчета на применение (чтение, исполнение).
«Луна будто обваренная» — не читается.
Лучше:
Вместо:
Полюбуйтесь-ка — тоже «душ»,—
получается:
Полюбуйтесь-ка то — жидуш.
Вместо:
Засверкаю сам, как «фиат»,—
получается:
А самец?
3. Нет выбора незаменимых слов. Почему «фиат»?
Нужна ли нам именно эта марка? Что говорят в Автодоре?
Бабахнуло снова где-то (?) ликующе.
Где именно?
Указание места (одна из возможностей), давая незаменимое слово, притягивает к нему массу других, не бывших в поэтическом употреблении, дающих новую возможность поэтической обработки.
Легко поэтому, и незаметно поэтому, и не войдет в голову поэтому, и не удержит идеи — рифма:
Можно и «облегчение», и «орошение», и «оповещение», и «обличение».
А например, на «Барановичи» или «Бобруйск» не всякое слово полезет.
Надо найти для примера;
Боба-пончик, мальчик русский,
восемь лет прожил в Бобруйске.
4. Не совсем перетерто и вычищено старое поэтическое оружие — «свою лунную грусть», «симфонии — агонии» и т. п.
Уже столько без вас насимфонили, что не продохнуть!
5. Газетный уличный язык в лирическом окружении эстетизируется и из провода для передачи чувства — мысли — идеи становится самодовлеющей побрякушкой. Нельзя отрывать вещь от ее назначения. Это путь к музейщине.
Сегодня — ближе к газете, статье, публицистике.
Вывод
Стихотворение должно иметь в себе полный политический идейный заряд.
Надо, чтоб этот заряд несся по всей новейшей технике, обгоняя прошлые стрелятельные возможности.
Я лично по двум жанровым картинам проверяю свои стихи.
Если встанут из гробов все поэты, они должны сказать: у нас таких стихов не было, и не знали, и не умели.
Если встанет из гроба прошлое — белые и реставрация, мой стих должны найти и уничтожить за полную для белых вредность.
Пропорция этих моментов — пропорция качеств стиха.
«Леф» не печатает просто «хороших» стихов.
Нас интересует поэтическое культурное производство. Изобретение.
Дальнейшие вещи по лефовскому стандарту — в толщь и в ширь газет и журналов.
Товарищи, шлите новые стихи «Новому Лефу»!
[1928]
Письмо Равича и Равичу*
Уважаемый т. Маяковский!
Решаюсь вам написать письмо. В этом рассказе я описываю действительную жизнь мою и моих товарищей. Разница в том, что здесь я описываю человека уже более взрослого — лет тридцати, а мне 20. Кроме этого, все описываемое правда. Посылаю вам потому, что свой первый стих написал, прочитавши ваши книги. Сам я не из Ленинграда.
Я не ручаюсь, что посылаемый мною рассказ может быть напечатан в вашем журнале, но прошу вас мне лично написать письмо об ошибках, за что буду очень благодарен.
С приветом Л. Равич*.
Безработный
(Из дневника безработного)
Голос толпы, как труба…
Длинная, длинная очередь.
И тянутся к бирже труда
Хмурые чернорабочие.
Замызганный каменный пол.
Скамейки. На них вповалку
Женский и мужеский пол,
В шапках и полушалках.
Застыли люди иль спят?
Какая коса их скосила?..
Черна от бровей до пят,
Черна рабочая сила…
С лопатами ждут копачи,
Глядят лесорубы хмуро.
И в тесном углу молчит
Белая кисть штукатура.
А где-то сопит весна,
И воздух гнилой топорщится…
Встает от пьяного сна
Веселая Фенька уборщица.
И Фенька тащит меня,
Рыгая капустой и водкой…
Но вдруг толпа загудела, звеня,
У грязной перегородки.
Тре-бо-ва-ние пришло…
Сто человек на работу.
И стало как будто светло,
И жизнь стала в охоту…
Толпа зашумела, как дуб,
И выросли руки, как сучья,
На плотника лез лесоруб,
Копальщики перли, как тучи.
И карточки зрели в руках,
И ширился гул безработных…
Волна волновалась, пока
Не набрали полную сотню.
В счастливцах вспыхнул огонь,
В глазах наливалась настойка,
Сила сочилась в ладонь,
Ушли они стадом на стройку.
А где-то глухие часы
На башне высокой завыли.
Все ушли, как голодные псы,
И биржу труда закрыли.
Улица так и гудит.
А вечер над крышами гордый.
Мы с Фенькой пошли бродить
От нечего делать по городу.
В карманах у нас ни боба.
Ей шамать охота с похмелья.
А там на панелях гульба —
Растратчикам пир и веселье…
Водят дамы собак на цепке,
И собаки, как дамы, толсты,
И парень в новенькой кепке
Покупает девчонке цветы.
А Фенька моя пьяна…
Я чую, что девка тает.
Для других пахнет весна,
А для нас она воняет.
Между прочим, подходит ночь.
На руке моей виснет Фенька,
Ей от голода стало невмочь,—
Мы присели на камень ступеньки.
Эх, пошамать бы рыбы теперь!
Аж во рту стало нудно и сухо.
И ворчит, как дремучий зверь,
Мое неуемное брюхо.
Эх, на поясе сколько дыр
Я сегодня гвоздем продырявил!
Над бульваром вечерний дым —
Там поют больные лярвы.
Закусила Фенька губу.
Отодвинулась. Стало ей тесно,
И зовет ее на гульбу
Отдаленная пьяная песня.
Я за нею в потемки пошел,
Проводил ее до бульвара.
Будто просо в дырявый мешок,
В нем насыпаны пьяные шмары.
Покупают их мясо за деньги
Люди, гнилые, как пни.
И голодная добрая Фенька
Потеряет хорошие дни…
Я ушел в темноту бездорожья,
Видел Фенькины угли-глаза.
Я видал, какой-то прохожий
Ее грубо за руку взял.
И такая жальба за подругу,
Ее глаз мне стало жаль.
Я за пазуху сунул руку,
Но не нашел ножа.
Давеча продал я ножик —
Хлеба купил, папирос…
Оглянулся… пропал прохожий
И Феньку с собою увез.
Я долго по улицам шлялся,
Горела моя голова.
Запела цыганским вальсом
И слюни пускала Нева…
А где-то гремящие трубы
Запели на сто голосов,
Как будто вошли лесорубы
В чубатые чащи лесов.
А в тумане пегом и диком,
Где глохнет ветровый свист,
Стоит Петька Великий
Безработный кавалерист.
И дремлют заржавленной болью
Оскаленные стены дворца…
· · ·
Неужели те годы уплыли
И растаяли песни свинца?
Да… Теперь мне, пожалуй, за тридцать,
Чуб мой стал понемногу седым,
Но тогда было радостно биться
Даже самым простым рядовым.
Революции дал я немного.
Но гореть за нее хорошо.
С военкомом одной дорогой
Я в шинели растрепанной шел.
И в холодные дымные ночи,
Когда песня сердцу — сестра,
Я в отряде — простой наводчик —
С пулеметом стоял у костра.
Мне мерещится шум барабана
В духоте ночлежных ночей.
Я люблю, когда старая рана
В непогоду болит на плече.
Вспоминаю былое горение.
Эти ночи ко мне не придут…
Эх, добряга ты, ветер весенний,
Мне от голода нынче капут.
Мне придется издохнуть с голоду,
Дорогая красотка-весна.
Ишь как лопает звезды-жолуди
Рябая свинья-луна.
За Невою рассветом кроются
Сытые небеса…
На углу домина строится —
И такие на диво леса!
Размахнулось руками строение,
А стена высока и нова.
Это началась стройка весенняя —
Значит, рано еще унывать.
Эй ты, сердце, до жизни охочее.
Веселее и жарче стучи!..
Скоро утро —
Придут рабочие.
Попрошусь таскать
Кирпичи…
