[1929]

Они и мы*

В даль глазами лезу я…
Низкие лесёнки;
мне
 сия Силезия
влезла в селезенки.
Граница.
      Скука польская.
Дальше —
    больше.
От дождика
       скользкая
почва Польши.
На горизонте —
       белое.
Снега
  и Негорелое*.
Как приятно
        со́ снегу
вдруг
     увидеть сосенку.
Конешно —
       березки,
снегами припарадясь,
в снежном
    лоске
большущая радость.
Километров тыщею
на Москву
    рвусь я.
Голая,
  нищая
бежит
  Белоруссия.
Приехал —
    сошел у знакомых картин:
вокзал
   Белорусско-Балтийский.
Как будто
    у про́клятых
         лозунг один:
толкайся,
    плюйся
       да тискай.
Му́ка прямо.
Ездить —
    особенно.
Там —
   яма,
здесь —
      колдобина.
Загрустил, братцы, я!
Дыры —
       дразнятся.
Мы
 и Франция…
Какая разница!
Но вот,
   врабатываясь
         и оглядывая,
как штопается
      каждая дырка,
насмешку
    снова
      ломаешь надвое
и перестаешь
     европейски фыркать.
Долой
  подхихикивающих разинь!
С пути,
   джентльмены лаковые!
Товарищ,
    сюда становись,
          из грязи́
рабочую
      жизнь
      выволакивая!

[1929]

Кандидат из партии*

Сколько их?
       Числа им нету.
Пяля блузы,
       пяля френчи,
завели по кабинету
и несут
   повинность эту
сквозь заученные речи.
Весь
 в партийных причиндалах,
ноздри вздернул —
        крыши выше…
Есть бумажки —
       прочитал их,
нет бумажек —
      сам напишет.
Все
 у этаких
       в порядке,
не язык,
   а маслобой…
Служит
   и играет в прятки
с партией,
    с самим собой.
С классом связь?
       Какой уж класс там!
Классу он —
     одна помеха,
Стал
 стотысячным баластом.
Ни пройти с ним,
       ни проехать.
Вышел
   из бойцов
       с годами
в лакированные душки…
День пройдет —
       знакомой даме
хвост
     накрутит по вертушке.
Освободиться бы
            от ихней братии,
удобней будет
      и им
        и партии.

[1929]

Монте-Карло*

Мир
 в тишине
      с головы до пят.
Море —
      не запятни́тся.
Спят люди.
    Лошади спят.
Спит —
   Ницца.
Лишь
  у ночи
     в черной марле
фары
    вспыхивают ярки —
это мчится
    к Монте-Карле
автотранспорт
      высшей марки.
Дым над морем —
       пух как будто,
продолжая пререкаться,
это
 входят
    яхты
         в бухты,
подвозя американцев.
Дворцы
   и палаццо
        монакского принца*
Бараны мира,
     пожалте бриться!
Обеспечены
        годами
лет
 на восемьдесят семь,
дуют
    пиковые дамы,
продуваясь
    в сто систем.
Демонстрируя обновы,
выигравших подсмотрев,
рядом
  с дамою бубновой
дует
 яро
   дама треф.
Будто
     горы жировые,
дуют,
     щеки накалив,
настоящие,
    живые
и тузы
   и короли.
Шарик
   скачет по рулетке,
руки
 сыпят
    франки в клетки,
трутся
  карты
     лист о лист.
Вздув
      карман
      кредиток толщью
— хоть бери
        его
          наощупь! —
вот он —
        капиталист.
Вот он,
   вот он —
          вор и лодырь —
из
   бездельников-деляг,
мечет
     с лодырем
       колоды,
мир
 ограбленный
       деля.
Чтобы после
        на закате,
мозг
 расчетами загадив,
отягчая
   веток сеть,
с проигрыша
     повисеть.
Запрут
   под утро
         азартный зуд,
вылезут
   и поползут.
Завидев
   утра полосу,
они ползут,
    и я ползу.
Сквозь звезды
      утро протекало;
заря
 ткалась
    прозрачно, ало,
и грязью
      в розоватой кальке
на грандиозье Монте-Карло
поганенькие монтекарлики.

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: