[1924]

Селькор*

Город растет,
      а в далекой деревне,
в тихой глуши
      медвежья угла
все еще
   стынет
      в дикости древней
старый,
   косматый,
         звериный уклад.
Дико в деревне,
         и только селькоры,
жизнь
   подставляя
         смертельным рискам,
смело
   долбят
      непорядков горы
куцым
   своим
      карандашным огрызком.
Ходит
   деревнею
          слух ухатый:
«Ванька — писатель!» —
            Банда кулацкая,
камни запрятав,
         таится у хаты,
бродит,
   зубами
         по-волчьи лацкает.
В темном лесу
      настигнут к но̀чи…
«Ванька идет!
      Православные,
            тише!»
Раз топором!
      А после гогочут:
«Што?
   Теперь,
      небойсь, не напишет!»
Труден
   и тяжек
         путь селькора.
Но славят
        и чтут вас
         каждый день
все,
       кто беден,
      все, кто в горе,
все, кто в обиде,
          все, кто в нужде!
Враг богат,
      изворотлив
         и ловок,
но не носить нам
            его оков.
Ваш карандаш
      вернее винтовок,
бьет
   и пронзает
      лучше штыков.

[1924]

На помощь*

Рабочий!
       Проснись,
         вставай
            и пройди
вверх
   и вниз по Цветному*.
В тебе
   омерзенье
            и страх родит
этот
   немытый
      омут.
Смотри и слушай:
         прогнивший смех,
взгляд
   голодный и острый.
Идут,
   расфуфырясь
         в собачий мех,
жены, дочки
      и сестры.
Не за червонец даже,
         за грош
эта
      голодная масса
по подворотням
          на грязи рогож
распродает
      свое мясо.
Сюда
   попробуй
         сунься,
            полезь!
Здесь
   бьют
      пострашнее танков!
Иссушит,
      сгрызет
         и свалит болезнь
тебя,
   и детей,
      и правнуков!
Идут —
   накрашены обе щеки —
аллеей
   грязной и торной,
а сбоку
   с червонцами покупщики,
как будто —
      над падалью вороны.
Я знаю:
   такое
      не вытравишь враз,
века
        проституток калечат.
Я знаю:
   десятки
         красивеньких фраз
болезни веков
          не излечат.
Рабочий,
       нужду
         учись понимать
не той лишь,
      с которой венчанный.
Своя ли,
   чужая ль жена
            или мать —
рабочий, вниманье женщине!

[1924]

Посмеемся!*

СССР!
   Из глоток из всех,
да так,
   чтоб врагу аж смяться,
сегодня
   раструбливай
         радостный смех —
нам
       можно теперь посмеяться!
Шипели: «Погибнут
         через день, другой,
в крайности —
         через две недели!»
Мы
       гордо стоим,
         а они дугой
изгибаются.
      Ливреи надели.
Бились
   в границы Советской страны:
«Не допустим
      и к первой годовщине!»
Мы
      гордо стоим,
          а они —
         штаны
в берлинских подвалах чинят.
Ллойд-Джорджи*
            ревели
               со своих постов:
«Узурпаторы!
      Бандиты!
             Воришки!»
Мы
       гордо стоим,
           а они — раз сто
слетали,
   как еловые шишки!
Они
       на наши
      голодные дни
радовались,
      пожевывая пончики.
До урожаев
      мы доживаем,
                  а они
последние дожевали
         мильончики!
Злорадничали:
      «Коммунистам
               надежды нет:
погибнут
      не в мае, так в июне».
А мы,
   мы — стоим.
         Мы — на 7 лет
ближе к мировой коммуне!
Товарищи,
         во-всю
         из глоток из всех —
да так, чтоб врагам
         аж смяться,
сегодня
   раструбливайте
            радостный смех!
Нам
        есть над чем посмеяться!

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: