За время, проведенное на службе королеве и отечеству, Эшер понял, что именно эти ненавязчивые умения — привычка слушать, замечать случайные оговорки и совать нос в чужие финансовые записи — обычно приносят лучшие плоды, чем рискованные кражи секретных документов и отчаянные погони. Он не знал, как долго чужак пробудет в Петербурге и куда направится потом; при этом он осознавал, что другой возможности помешать союзу между вампиром и кайзером у них может и не быть. И все же каждый раз, когда Лидия оказывалась втянутой в дела вампиров, ему представлялось, что она бежит по пещере, полной спящих львов.

— Разумовский может достать любые банковские записи, какие ей только потребуются, — сказал он, поднимая глаза от бланка телеграммы на Исидро, который устроился на углу малахитовой с золотом столешницы, занимавшей почти половину крохотной библиотеки особняка. Пробило 6 утра, на небе вот-вот должны были появиться первые отблески зари. Именно Разумовского он обозначил как Исааксона — Лидия поймет это, когда заглянет в оставленную им копию записной книжки с адресами; любое упоминание железнодорожных акций дядюшки Уильяма указывало на то, что следующее предложение было лишь маскировкой и не имело значения. — Если наш чужак — немец, он будет вести дела с немецкими банками. И я надеюсь, что нашим петербургским знакомцам не хватит ума сообразить, что Лидия представляет собой угрозу.

— Это русские, — в бесцветном голосе Исидро вдруг сверкнула одинокой бледной звездой вся сила презрения, свойственного конкистадорам. Сам Исидро, поняв, что дало Лидии сравнение завещаний и документов на имущество, переводов с одного банковского счета на другой и тайных сделок с акциями и облигациями на предъявителя, изменил привычный уклад, чтобы избежать подобных расследований. Для человека, умершего в 1555 году, он на удивление хорошо разбирался в таких новшествах, как телеграф, счета в иностранных банках и консолидированные управляющие компании со штаб-квартирой в Нью-Йорке. — К тому же они сами вскоре переберутся в Крым, Одессу или Киев. Целый месяц город будет в полном распоряжении нашего чужака, хотя я не знаю, сумеет ли он извлечь из этого какую-либо пользу. Потому что почти на два месяца он будет заперт в четырех стенах, а подвалы в городе неглубоки и пропитаны сыростью. Полагаю, вам и вашей супруге лучше встречаться только при свете дня.

— Еще одно утверждение, с которым я не собираюсь спорить.

Из Москвы они уехали тем же утром на десятичасовом экспрессе, с грохотом промчавшись сквозь плоский мир полей, где сырая земля только начинала проглядывать из-под снега. Эшер заперся в отдельном купе и забылся чутким тревожным сном Заграницы, чтобы увидеть бесконечный железнодорожный вокзал с золочеными колоннами между платформами, огромный, как Фельдмаршальский зал Зимнего дворца. Они с Лидией искали друг друга, запрыгивая в поезда, чтобы спастись от неведомой опасности, доезжая до конечной станции и возвращаясь назад в надежде встретиться, прежде чем нечто — безликое, немое и воняющее тухлой кровью — настигнет их.

Когда в половине десятого вечера того же дня он поднялся по ступеням «Императрицы Екатерины», дворник отдал ему записку в нетронутом конверте.

Жюлю Пламмеру

«Императрица Екатерина»

Набережная Мойки, 26

У нас еще один случай самовозгорания.

Зданевский

* * *

— Я же говорила! — в голосе Элен звучало подлинное отчаяние. — Мэм, ну разве я не говорила, что если мистер Джеймс отправится за этим своим кузеном, да в такую погоду и куда — в Россию, к язычникам! — разве я не говорила, что он заболеет, как в прошлый раз?

— В самом деле, — Лидия свернула телеграмму. Сердце бешено стучало в груди.

И вовсе не потому, что она хотя бы на миг поверила в болезнь Джеймса.

Дон Симон…

Исидро.

Она положила желтый листок, чтобы не выдать дрожь в руках. Элен смотрела на нее, нахмурив густые лохматые брови:

— Не надо, мэм, не переживайте так, — сказала она, на время позабыв о собственном беспокойстве. — Уверена, все не так плохо, как, похоже, думает этот мистер Симон. Он поправится.

— Да, конечно, — Лидия улыбнулась старшей женщине, поняв по охватившему руки и ноги оцепенению и по выражению лица Элен, что, должно быть, сильно побледнела.

— Наверное, он простыл, вот и все.

— Скорее всего, так и есть, — она глубоко вздохнула. — Будь так добра, скажи Мику, чтобы он снес вниз мой саквояж. Насколько я помню, вечером отходит поезд в Лондон.

— А потом что? — требовательно спросила служанка. — Мы приедем туда ночью, надо будет найти гостиницу…

Лидия открыла было рот, закрыла его, затем все-таки смогла выдавить:

— Разумеется.

Мы. Молодым леди не положено путешествовать в одиночку. От этого запрета никуда не деться.

Перед ее внутренним взором встало лицо Маргарет Поттон: большие голубые глаза моргают за толстыми стеклами пенсне, сверху нависают поля старомодной шляпки.

Дон Симон сказал мне, что я смогу найти вас здесь…

Я не допущу, чтобы вы, подобно потаскухе, путешествовали в одиночку, заявил Исидро и, не обращая внимания на протесты Лидии, подыскал ей в компаньонки порядочную женщину.

Которую затем убил, потому что к концу поездки Маргарет Поттон слишком много знала о вампирах — и о нем самом.

И потому, что она наскучила ему. При мысли об этом Лидию охватило жгучее чувство вины. Она быстро моргнула… недостаточно быстро, потому что понявшая все по-своему Элен положила ей руку на плечо и сказала:

— Ну же, мэм, с ним все будет в порядке.

Лидия еще раз вздохнула и легонько сжала эту большую крепкую руку, нащупав ее среди кружев своего нарядного платья.

— Спасибо, — прошептала она.

Исидро уважал ее — любил ее, подсказал ей разум, но она тут же отогнала эту мысль прочь (такие создания не умеют любить…), — в том числе и за ее интеллект, не уступающий его собственному. Он выбрал Маргарет потому, что та была глупа. Заставил ее влюбиться в него, потому что она была одинока… и избавился от нее, как от запачканной чернилами перчатки, потому что она была привязчивой, скучной и нелепой в своей страстной любви. Потому что в ней было все то, чего не было в Лидии.

И Маргарет это знала. Их совместное путешествие было отмечено дюжиной сцен ревности, после которых несчастная маленькая гувернантка заливалась слезами.

А потом Исидро убил ее.

Лидия продолжила, надеясь, что голос звучит как обычно:

— Ты права. Вечером мы соберем вещи, а завтра утром ты отправишься со мной в Лондон. Там есть агентства, через которые можно нанять порядочную женщину в компаньонки. Мне бы и в голову не пришло увезти тебя так далеко от семьи, да к тому же подвергнуть опасности заразиться…

— Ничего, мэм, я справлюсь, — однако в голосе Элен звучало сомнение, вызванное одной мыслью о поездке за пределы мира, где говорят по-английски. — Если вы хотите, чтобы я поехала…

— Боже, нет, — Лидия снова пожала ей руку и изобразила ободряющую улыбку. — К тому же мистер Хорли не простит мне, если я увезу тебя.

Мистер Хорли был владельцем местного паба, вдовцом с прекрасными усами.

Элен мотнула головой, как застенчивый першерон.

— Будь по-вашему!

Лидии наконец удалось выставить ее из кабинета и посмотреть, кем же на самом деле был этот Исааксон, которого ей надо было разыскать в Петербурге. Обнаружив, что это князь Разумовский, она заметно приободрилась, будто и в самом деле увидела в толпе красивое лицо русского дипломата, обрамленное золотистой бородой. К сбору вещей она приступила с легким сердцем: домашние платья, платья на выход, вечерние платья, платья для прогулок… К лавандовому дорожному костюму подойдут бело-зеленые туфли, но не бело-голубые, так что, пожалуй, надо будет взять и синие полуботинки… Не замерзнет ли она в пальто из верблюжьей шерсти, или лучше захватить меха? И то, и другое, на всякий случай… Какая погода бывает в Петербурге в апреле? Ах да, и шляпки… и книгу Фишера по химии протеинов… и тот замечательный трактат Кюри по радиографии, и последние четыре выпуска Британского медицинского журнала, и набор крохотных отмычек, которыми она научилась пользоваться по настоянию Джеймса… Какие перчатки лучше смотрятся с прогулочным костюмом цвета корицы? Боже, похоже, мне понадобится еще один чемодан…