Игорь. Ты не шутишь?

Саша. Не до шуток мне.

Игорь. Значит, согласна быть моей женой? Вот это умница.

Саша (грустно). Нет, не согласна.

Игорь. Господи боже мой, но почему же, почему?

Саша. Потому, что люблю.

Игорь. Я уже это слышал.

Саша. Именно потому, что люблю, а ты…

Игорь. Что я?

Саша. Неужели все еще не понимаешь?

Игорь. Нет, Саша. Теперь я вижу: ты опасный тип. В последний раз: да или нет? Или я ухожу навсегда, и ты меня больше никогда не увидишь.

Саша. Как хочешь.

Игорь. Пожалеешь.

Иконников (входит). Простите, что нарушаю вам файфоклок. Разрешите опять похитить вашу даму.

Саша. Похищайте.

Иконников (Саше). Я вам обязан своим счастьем. Вы меня познакомили с лучшей девушкой в мире. Позвольте руку. (Целует ей руку.)

Игорь. Сашка, не смей.

Саша. Ты взбесился. Не смей меня хватать за руку.

Игорь. А вы, товарищ, идите отсюда, идите, а то я за себя не ручаюсь.

Иконников. Простите, но я не имел в виду… тем более что я, так сказать, люблю другую… (Саше.) Прошу вас. (Уходит.)

Игорь. Сашка, не смей.

Саша. Вот еще!

Игорь. Вернись!

Саша. Даже не подумаю.

Игорь. А я говорю: вернись! Ну!

Саша. Не кричи, пожалуйста. Ты не у себя дома. Здесь квартира моих дяди и тети. Здесь новоселье, гости. А ты скандалишь. Хоть бы постеснялся.

Игорь. Наплевать!

Саша. Не выкручивай мне руки.

Игорь. Нет, буду, нет, буду выкручивать!

Саша. Я закричу.

Игорь. Я тебе приказываю. Не смей уходить.

Саша. Не командуй. Сию минуту пусти.

Игорь. Не пущу.

Саша. Сумасшедший, что ты делаешь?

Мотороллер падает в блюдо с заливным.

Теперь погиб заливной поросенок.

Игорь. Заливной поросенок — это еще не все. Я разнесу вдребезги это осиное гнездо!

Саша. Ты опрокинешь шкаф. Граждане, помогите!

Игорь. И опрокину!

Медленно падает шкаф, из которого по частям высыпается новый обеденный сервиз на двенадцать персон.

Саша. Ты добился своего.

Игорь. Да. И добился. Это ты виновата. Пойми же, пойми, куриная твоя голова, что я тебя люблю!!!

Саша. Как ты сказал?

Игорь. Оглохла, что ли! Люблю. Я тебя люблю! Понятно тебе это или не понятно?

Саша. Повтори.

Игорь. Я тебя люблю.

Саша. Так с этого и надо было начинать. Милый! (Бросается ему на шею.)

Игорь. Моя?

Саша. Твоя!

Игорь. Согласна?

Саша. Конечно, согласна. Да, да, да!

Вбегают гости, среди них Шаронова.

Шаронова. Что здесь происходит? Игорь! Мальчик мой!

Игорь. Я ее люблю.

Шаронова. Но зачем же с таким грохотом? Ты весь в покойного деда. Тот же почерк.

Соболева (видя разбитую посуду). Ах! Посуда! На помощь!

Вася. Товарищи, ничего особенного. Он просто страшно надрался.

Алла. Хорошо, что я не вышла за него замуж.

Вася. Страшно надрался.

Шаронова. А ведь никогда в рот не брал.

Вася. Значит, с непривычки.

Один из гостей. Позовите коменданта!

Соболев. Товарищ, как вам не стыдно! Вас пустили в порядочный дом. А еще интеллигентный человек. Начинающий врач.

Соболева. Что же вы смотрите? Он задушит мою племянницу! Звоните в милицию!

Свистки.

Саша. Не надо звонить в милицию. Мы просто любим друг друга.

Игорь. В особенности я. Простите, я, кажется, разбил посуду. Я заплачу.

Саша. Мы заплатим.

Соболев. Посуда — это что! Поросенка жалко.

Соболева. Ничего, пожалуйста! Бейте! Это даже к счастью.

Игорь. Ты слышишь, солнышко, это даже к счастью?

Соболев. Извините, может быть, мы лишние?

Игорь. Откровенно говоря, да.

Соболев. Пойдемте, товарищи.

Соболева. Пойдемте, пойдемте.

Шаронова (Соболевой). Мне так перед тобой неудобно, Танька.

Соболева. Ну, чего там! А нашу молодость помнишь?

Шаронова. Наша молодость! «Кирпичики»! Давай, Танька, оторвем «Кирпичики».

Соболева. Давай, Тонька, оторвем.

Уходят.

Ингрид. Ну, что я тебе говорила? Ты видишь, он уже дозрел.

Саша. И даже чересчур. Перезрел. Я всегда знала, что он у меня вулкан. Смотри, как он тут извергался.

Ингрид. Да, страшные разрушения Помпеи. (Кубинцу.) Пойдемте, Педро, надеюсь, вы не такой вулканический.

Гости уходят. Среди груды битой посуды остаются Игорь и Саша. Слышится голос Шароновой, поющей под гитару «Кирпичики»[18].

Саша (воркуя). Ты меня любишь?

Игорь. Люблю.

Саша. А почему не хотел говорить?

Игорь. Я сам не понимал, что люблю тебя. Люблю с детства. А ты меня?

Саша (очень тихо). Тоже люблю.

Игорь. Не слышу.

Саша. Тоже люблю.

Игорь. Почему ты говоришь так тихо?

Саша. Потому, что люблю. Тоже люблю.

Игорь. Почему тоже?

Саша. Ну, не тоже, а просто. Как ты мне надоел!

Игорь. Стало быть, ты теперь согласна быть моей женой?

Саша. Согласна.

Игорь. И мы увидим снега Килиманджаро?

Саша. К сожалению, нет.

Игорь. Почему же?

Саша. Потому, что я не могу с тобой ехать. При всем моем желании. Наша бригада дала обязательство выполнить годовой план на пять месяцев раньше, и до этого я не могу уйти с работы… как бы мне этого ни хотелось… Ты огорчен? Милый, дорогой, пойми, что я просто не имею морального права. Это будет не по-коммунистически. Ты же первый перестанешь меня уважать.

Игорь. Я понимаю.

Саша. И согласен?

Игорь. Согласен. Ты чудная!

Игорь и Саша, обнявшись, проходят через всю квартиру, мимо веселящихся гостей и выходят на балкон, откуда видна панорама строительства и огни комбината.

Саша. Но ты все-таки огорчен?

Игорь. Я огорчен?! Дурочка. Я счастлив, счастлив. На черта мне все эти снега Килиманджаро и огни Лиссабона без тебя?

Саша. Тем более что перед нами вся жизнь, и мы еще многое увидим… многое…

Гости окружают их с бокалами. Шаронова с чувством поет «Кирпичики».

Занавес.

1962

Квадратура круга^*

Пьеса была написана В. Катаевым в 1927 году. Осенью следующего года в Московском Художественном театре состоялась премьера этой комедии-шутки. Постановка ее была поручена К. С. Станиславским молодому режиссеру Н.Горчакову. Валентин Катаев впоследствии писал, что «…сценическая судьба моих первых пьес — „Растратчиков“[1] и „Квадратуры круга“, равно как и начало драматургической деятельности, были тесно связаны со Станиславским»[2].

Еще в 1927 году, работая над пьесой «Растратчики», великий режиссер понял своеобразие молодого драматурга. «Катаев великолепный наблюдатель, острый, тонкий», — говорил К. С. Станиславский в беседах с Н. Горчаковым и отмечал как характернейшую особенность катаевского юмора его глубокий гуманизм. Катаев «не стремится вздыбить мир! — говорил Станиславский. — От этого его творчество не менее почетно. Оно несет людям радость, которой не так уж много в жизни, оно заставляет их пристально вглядываться в теневые стороны их бытия, бороться с ними». К. С. Станиславский занял в спектакле мхатовскую молодежь, «актеров искренних, легких — не тяжелодумов, обязательно с юмором». Непременным условием он поставил режиссеру «лаконичность средств выражения», минимум предметов на сцене, действия «самые простые, жизненные, не обремененные излишней психологией». Задачей актеров являлось раскрыть ту жизненную правду, которая была заключена «в умной, талантливой шутке Катаева»[3].