Завьялов. Я не сержусь. Смешно, если бы я стал сердиться из-за денег. Я не лавочник. Но согласись сама, что…

Входят бабушка и мать.

Бабушка. Вот он, вот наш герой.

Мать. И впрямь! А я уж думала, вы из меня дуру делаете.

Таня. Это Иван Васильевич… Ваня.

Мать. Да вижу, вижу. Слышала. Ну что же, ее личное дело. Не маленькая. Здравствуйте, товарищ! Так сказать, очень приятно… и вообще… Только меня одно удивляет: как это вас угораздило? Чем она вас завлекла? Обыкновенная дуреха. Ей бы еще в куклы играть, в пионерском галстуке ходить, а она вдруг — здравствуйте! — ни с того ни с сего за лектора замуж выскочила. Ну и ну… и… и… и… раз такое обстоятельство, конечно, то милости просим, по-родственному. Все-таки как бы, что ли, теща… Фу, какое дурацкое слово-то! (Обнимает Завьялова.)

Бабушка (растроганно). Милые! (Хочет их обнять, но Таня испуганно удерживает.)

Мать. И вообще, как говорится в комедии Гоголя, в Малом театре, «Ревизор»: «Да благословит вас бог, а я не виноват». Ну, дорогая дочка, что и говорить: удивила, не скрою! Партийный?

Завьялов. Около.

Мать. Серпухов тоже около Москвы. А поди километров сто будет. А я, вишь, в каком колхозном виде. Прямо с посевной. За двадцать дней один раз как следует спала. И то не раздеваясь. По тридцать километров в день пёхом. Ноги распухли, как у собаки. Так что, извините, дорогой… тесть или зять… или как там это считается, я уж и забыла.

Завьялов. Стало быть, вы прямо из деревни? Это очень интересно! Ну, как там колхозы-совхозы? Что слышно насчет агрогородов? Агрогород! Ведь это замечательнейшая штука! В будущем обществе люди будут жить в городах-садах, в агрогородах. Чудесный воздух, зелень, солнце, цветы, парное молоко! Деревня в городе и город в деревне — вот синтез, не правда ли?

Мать. Что верно, то верно, но по нашему району на сегодняшний день мы этим еще вплотную не занимаемся. Подготовляем. Наше дело на сегодняшний день — сеять, сеять и сеять. Да не как-нибудь, а как следует. Чтоб почва — как бархат, чтоб ни одного пустого участка, ни одного огреха.

Завьялов. Ну и как… засеяли?

Мать. По нашему району на сегодняшний день по всем культурам процентов девяносто восемь.

Завьялов. Ага!

Мать. Так-с. Нуте-с! Слушала я твой доклад. Красиво говоришь! Хорошо говоришь, занимательно!

Завьялов. Да?

Мать. Да! Но не по существу.

Завьялов. Вот как?.. Это любопытно!

Мать. Не совсем по существу. Ожидала я, откровенно говоря, большего. Как бы тебе объяснить… Человек будущего. Тема большая. Даже можно смело сказать — громадная тема. Во какая! Вы ведь, товарищи, вдумайтесь в эти слова: че-ло-век. Во! Буду-ще-го… Громадные слова! А у тебя выходит: дескать, человек настоящего сам по себе, а человек будущего сам по себе. А весь-то номер именно в том, что человек будущего для нас штука вполне реальная. Понятно?

Завьялов. Я не совсем… Мне не совсем ясно, о чем вы, собственно, говорите.

Мать. Я говорю о том, что мы не только мечтаем о будущем, но делаем будущее. Своими собственными руками. Все по-своему делаем его. И я делаю, и Танька делает, и Женька делает, и вы должны делать.

Завьялов. Позвольте! А я разве не делаю! Как вы странно рассуждаете! Мое дело — это мое слово.

Мать. Верно. Ты и должен своим талантливым словом содействовать, объяснять, мобилизовать массы на достижение этого прекрасного будущего. Показать связь настоящего с будущим, показать конкретно, что делать, по какому пути идти. Увязать настоящее с будущим. Конкретно, реально!

Завьялов. Да, но моя задача — вообще…

Мать. То-то и беда, что вообще! «Вообще» города-сады вещь замечательная, вещь великая. Но ведь, родной мой, их строить надо. Стро-ить! Это тебе не хаханьки! А то ведь это что получается: города-сады, кварцевое солнце, дома-отели, Спиноза, свобода передвижения и прочее, а что еще бывает? Прохожу мимо одной хаты, а оттуда жареным кофе пахнет. Понимаешь, в Синельниковском районе, в селе Малые Раздоры, — жареным кофе!.. Что такое? Я заглянула в окно, а там ребята сою жарят и жрут. Посевной материал жрут, понимаешь! Ах, сукины дети!

Таня. Мама!

Мать. Чего мама! Что он, маленький, не понимает! А ты говоришь — кварцевое солнце! Или такой факт: пролез в правление одной артели кулак…

Бабушка. Может быть, это им неинтересно?

Мать. Как это «может быть, неинтересно»? Свобода передвижения — интересно, а то, что гад пролез в правление артели, — неинтересно? Нет, это, товарищи, очень интересно, я извиняюсь.

Завьялов. Да, да, конечно! Но я должен перед вами извиниться. Я очень устал. Нервный подъем во время доклада, и теперь реакция. Мне нужно немного побыть одному. Надеюсь, мы еще поговорим на эту увлекательную и острую тему. Простите.

Таня. Ванюша… Ты получил…

Завьялов. Милая, дай мне немного отдохнуть, и пусть ко мне не входят. (Уходит.)

Те же, без Завьялова.

Мать. Что это лекторы все такие нежные? «Нервный подъем»! «Реакция»! Хорош гусь!

Таня с испугом смотрит на мать.

(Рассматривая гуся.) Гусь, говорю, хорош. Кило два одного жира.

Бабушка (тихо поет). «Как в субботу, в день ненастный…»

Таня. Тсс!

Бабушка. Молчу, молчу.

Мать. Что ж… Пойдем в таком разе в кухню, поскольку теперь свобода передвижения. Н-да-с! Не одобряю. (Уходит.)

Без матери.

Бабушка. Что ж, и с лектором жить можно. Лишь бы непьющий.

Таня. Бабушка, у тебя есть деньги? Я знаю, ты от пенсии откладываешь.

Бабушка. Ага! Пришла коза до воза и сказала: «Мэ». Ишь ты какая! Профершпилила получку, а теперь к бабушке. Небось знаешь, что у старухи в сундучке деньжата водятся! Ну ладно! Сказывай, сколько тебе надо?

Таня. Четыреста тридцать пять рублей.

Бабушка. Чего это? Сколько? Я не слышу!

Таня. Четыреста тридцать пять.

Бабушка. Христос с тобой! Христос с тобой! Что ты, что ты! Да я и в глаза никогда таких сумм не видела. Что ты! Я думала, тебе рублей восемь — десять. Четыреста тридцать пять!! (Долго смеется, утирая рукавом слезы.) Ох, Танька! Четыреста тридцать пять! Ох, не смеши ты меня, Христа ради, а то я помру. Четыреста тридцать пять! Ох… ох…

Таня. Что ж ты смеешься, бабушка?

Бабушка. Да, милая… да если меня целиком продать, со всем моим барахлом и потрохами, то больше, чем рублей сорок восемь, не выручишь. Верно! А ты говоришь — четыреста тридцать пять. Ну и насмешила! Вот озорная! (Смеется.)

Таня. Бабушка! Ты не смейся. Мне очень нужно. Я пропасть могу.

Бабушка (испуганно). Что ты! Что ты! Танька!.. Вот тебе святой, истинный крест. Двенадцать рублей всех моих дивидендов. Святой крест! Двенадцать рублей кровных. От пенсии откладывала. Да еще шесть пятьдесят мне Потаповна, Морозовская, должна. Она давеча на сметану брала. Да на что тебе столько денег? Что случилось?

Таня. Не спрашивай.

Входит мать.

Мать. Хорош гусь! Нет, вы обратите внимание, товарищи: он меня просто умиляет! (Рассматривает гуся.)

Таня. Мама… Мама… (Рыдает.) Я пропала!

Мать. Что такое?

Таня (рыдает, ничего не может сказать). М… ма…

Мать. Что? Что?

Таня. Я потратила общественные деньги.

Мать. Сколько?

Таня. Четыреста тридцать пять рублей. Если завтра утром не внесу — крышка!

Мать. Ты?