— Для человека, который никогда не встречался с ним, вы слишком хорошо его знаете, не так ли?

— Я должен был поймать его. Мне это не удалось.

Саттертвайт облизнул верхнюю губу с видом умывающейся кошки. Он поддернул на носу очки и без всякого выражения наблюдал, как Лайм закуривает сигарету.

— Вы надеетесь схватить его сейчас?

— Я не знаю. Все подняты на ноги.

— Вы предупредили другие агентства? Другие страны?

— Да. Вероятно, он еще в Штатах — во всяком случае, у нас есть основания считать, что он был здесь прошлой ночью.

— Вы имеете в виду, здесь, в Вашингтоне?

— Он оставил визитную карточку.

— Того вашего агента, который был убит?

— Именно так.

— Откуда вы знаете, что это его визитная карточка?

— Он был одним из тех, кто раздул восстание на Цейлоне несколько лет назад. Правительство использовало различные меры для его подавления — внедряло своих агентов в ряды мятежников, выделяло лидеров и убивало их. Цейлонские повстанцы вынуждены были прибегнуть к решительным мерам для своей защиты. ПО информации АНБ, именно Стурка занимался выявлением агентов правительства — зверски убивал их и оставлял тела с вырванными языками и сердцами в общественных зданиях. Это было предупреждением — посмотрите, что случается с информаторами, которые внедряются в наши ряды.

— Теперь я понимаю, что вы называете визитной карточкой, — показал головой Саттертвайт. — Боже, эти люди совсем из другого теста. — Он снял очки, тщательно протер их и, прищурившись, на вытянутой руке повернул к свету. К удивлению Лайма, у него оказались маленькие, близко посаженные глаза. У переносицы остались красные впадины.

Саттертвайт придирчиво осмотрел очки и снова надел, время от времени поправляя их около уха. Лайм впервые имел личный контакт с этим человеком, это был один из немногих случаев, когда он вообще видел его: Саттертвайт не часто появлялся на телевидении или в других общественных местах. Он был главным советником президента и обладал колоссальной властью, но оставался одной из тех невидимых фигур, о которых пресса обычно пишет: «высокопоставленный источник в Белом доме».

— Хорошо, — произнес Саттертвайт с задумчивым видом. — Стоит ли разыгрывать оскорбленное достоинство? Кругом такая путаница, не так ли? Одна из самых мощных систем мира, и они с такой легкостью выбили нас из колеи. Маленькие группы легко достигают своей цели, если правильно выбирают точку нанесения удара. Эти террористы используют любое оружие, которое попадается под руку; они вербуют дураков, которые готовы принести себя в жертву во имя неясной цели, и они знают, что мы всегда находимся в невыгодном положении, так как инициатива не на нашей стороне.

— Это отпугивает многих профессионалов, — сказал Лайм. — Профессионалы не дают себя поймать. Терроризм — занятие для дилетантов. Им редко удается скрыться, и они хотят кончить как мученики — на такое идут только дилетанты. Они не думают об ответном ударе, их не беспокоит даже мысль, что ответный удар оставит от них мокрое место.

— И здесь мы столкнулись с худшим из возможных вариантов, не правда ли? Группа готовых на самопожертвование дилетантов, которыми командует и управляет профессионал, держащий все нити в своих руках. По правде говоря, — сказал Саттертвайт, — мне кажется, нам здорово прищемило задницу.

У Саттертвайта была неприятная привычка: когда он говорил, его взгляд упирался в узел галстука Лайма; но в этот момент его увеличенные очками глаза поднялись, резкий, вызывающий раздражение голос стал твердым, подбородок выдвинулся вперед.

— Лайм, вы — профессионал.

Лайм чувствовал, что должно за этим последовать, и не хотел этого ни в малейшей мере.

— Это проблема не моего уровня.

— Вряд ли подходящее время отбивать поклоны служебной пирамиде и ее деталям, не так ли? Нам нужен профессиональный охотник — человек, который доведет работу до конца, пока политики остаются в стороне.

— Работу по выслеживанию Стурки?

— Да. Я буду откровенен: мы решили забросить сеть и вытянуть в ней всех, на кого имеются досье, но что-то случилось, и вся схема пошла коту под хвост. Это конфиденциально, вы понимаете — мои слова не должны выйти за порог этой комнаты.

— Понятно.

— Все хотят получить это дело в упаковке и запечатанным. Быстро, без лазеек и изъянов. Возьмите Стурку, и если за ним кто-то стоит, выясните, кто и откуда.

— А если окажется замешанным иностранное правительство?

— Нет. Я не верю в это.

Лайм тоже не верил, но все могло быть возможно.

— Могу я задать вопрос? Вы предполагаете, что мы вернем Стурке «визитную карточку»?

Саттертвайт покачал головой.

— Это будет уже их игра. Я не хочу, чтобы с ним разделались. Нам нужно закончить это дело, чтобы комар носа не подточил, прижать сукиного сына к ногтю и прибить его вместо мишени. Арест, суд, осуждение, наказание. Пора положить конец этим самоуверенным радикалам, запугивающим нас, — нам пора самим начать запугивать их, чтобы они переменились. Но мы не можем делать это их способом — мы не можем игнорировать наши собственные законы. Они нанесли удар по государственному порядку, и именно государственный порядок должен уничтожить v их по законам государства.

— Все это правильно, — сказал Лайм. — Но тем не менее, вам нужен кто-то больше меня.

— Мне нравится, как вы оцениваете людей.

Лайм затянулся сигаретой и длинной струей выпустил дым изо рта.

— Я ушел на покой и лишь перекладываю бумаги. Еще несколько лет, и я перейду на подножный корм.

Саттертвайт улыбнулся и с сомнением покачал головой.

— Неужели? Люди, стоящие на политической лестнице выше вас, — политические назначенцы.

— Фактически, это дело ФБР. Почему бы не дать им раскрутить его?

— Потому что в умах многих ФБР ассоциируется с полицейским государством.

— Чушь. Только они имеют достаточно возможностей.

Саттертвайт поднялся из-за стола. Он действительно был маленького роста — не более пяти футов и пяти дюймов на каблуках. Он сказал:

— Вернемся лучше к работе. Спасибо, что просветили меня.

Они пробрались по запруженному людьми подземному переходу и прибыли на пресс-конференцию несколько раньше президента. Во всяком случае, это выглядело как пресс-конференция: фотографы беспокойно сновали по комнате, репортеры набрасывались на людей, а телевизионная команда явно одерживала верх благодаря своему перевесу в материально-техническом обеспечении и людской силе. Софиты отбрасывали горячие лучи света, резавшие глаза. Техники громко говорили в микрофон, устанавливая уровень звука. Оператор телевидения громко орал кому-то: «Убери свои чертовы ноги с этого кабеля» — и дергал тяжелый кабель, как длинный кнут. Кто-то вместо президента стоял на подиуме позади Большой печати, и люди с телевидения наводили по нему свои камеры.

На экране одного монитора была видна заставка телепрограммы. Звук отсутствовал, но Лайм не нуждался в объяснениях, чтобы понимать, о чем идет речь. Световая указка комментатора перемещалась по схеме внутренних структур Капитолия, выделяя места, где были повреждения фундамента под обеими палатами и кирпичных несущих арок здания. Затем на экране появился внешний вид Капитолия с большого расстояния — для его освещения полиция установила переносные прожекторы; чиновники и люди в форме сновали вокруг, и перед объективом камеры стоял репортер, говоривший что-то. Кадр снова сменился: операторы с камерами в руках следовали за людьми по разрушенному зданию. В залах с колоннами все еще стоял дым. Люди просеивали и перебирали куски камня и пыль. К тому времени считалось, что все тела, живые и мертвые, найдены и извлечены из-под груд обломков; сейчас они искали детали бомб.

Стайка журналистов окружила Лайма.

— Вы — тот человек, кто задержал их? Вы можете сказать, что произошло там, господин Лайм? Вы можете сказать что-нибудь о террористах, которых вы арестовали?

— Простите, но в данный момент, никаких комментариев.