Я помахал Ллорину, не добежав до него футов двадцать. На охрану замка мне было сейчас наплевать. Пусть видят меня, пусть слышат!

— Действуй! — вскричал я. — Вперед, на врага!

Ллорин тотчас поднял руку, и лунный свет засверкал на серебряном рожке, который он поднес к губам. Пение рожка раскололо ночное безмолвие и заодно помогло мне окончательно стряхнуть с себя остатки оцепенения.

Мощный крик пронесся по всему лесу, повстанцы кинулись вперед, и я закричал вместе с ними, испытывая экстаз битвы, ничем не отличающийся от того, который я только что делил с Ллуром.

Треск ружейных выстрелов заглушил все другие звуки. Первые взрывы гранат потрясли замок, ярко высветив его стены. Из-за ворот послышались крики, невнятное пение горнов, испуганные голоса солдат, которые лишились своих вожаков и не знали, что им сейчас делать.

Впрочем, я не сомневался, что они быстро придут в себя. В свое время мы с Матолчем прекрасно их вымуштровали. И у них было оружие, которое явно придется не по вкусу лесным жителям.

Когда прекратится паника, солдаты опомнятся и будут стоять насмерть. Много крови прольется с обеих сторон.

Впрочем, исход битвы мало меня беспокоил. Взорвавшаяся неподалеку граната проделала брешь в стене, и я пробрался в нее, не обращая внимания на пальбу. Сегодня ночью Норны сражались на моей стороне! Они подарили мне заколдованную жизнь, и я знал, что не могу проиграть!

Где-то наверху, в осажденной башне, сидел безразличный ко всему Гаст Райми, взирающий, словно Господь Бог, на разыгравшееся вокруг замка Шабаша сражение. У меня было назначено свидание с Гастом Райми, хотя он об этом пока еще не знал.

Я прошел в замок, расталкивая суетящихся стражников. Они не узнали меня в темноте и общей неразберихе, но по моей мантии поняли, что я не принадлежу к числу лесных жителей, и, не возражая, расступились передо мной.

Я взбежал по широкой лестнице.

Замок Шабаша! Какие странные чувства я испытывал, шагая по его большим залам, одновременно знакомым и незнакомым, как будто я видел их сквозь туман памяти Эдварда Бонда.

Пока я шел быстро, ноги сами несли меня. Но если я колебался, и мое сознание начинало контролировать мои движения, я подолгу задерживался на одном месте, не понимая, куда идти дальше. Значит, мне надо было идти вперед, ни о чем не думая.

Я шел по залам со сводчатыми потолками и мозаичными полами, которые напоминали мне полузабытые сказки. Я ступал по кентаврам и сатирам, так хорошо известным Ганелону, а Эдвард Бонд тем временем удивлялся, не совсем веря, что в Мире Тьмы существуют подобные мутации, о которых на Земле ходили легенды.

В одних случаях мой двойственный мозг был для меня источником силы, в других — слабости. Сейчас я хотел только одного: не сбиться с пути и как можно скорее увидеться с Гастом Райми, который в любую минуту мог исчезнуть, как дым. Память услужливо подсказала мне, что он живет в самой высокой башне замка. Там же находилась и сокровищница, в которой были спрятаны Маска и Жезл. Секрет уязвимости Ллура хранился в безмятежном тайнике дум Гаста Райми.

Добыть Маску и Жезл, узнать секрет Ллура будет нелегко. Магистры поручили Гасту Райми охранять сокровищницу, потому что в ней находились предметы, которые могли их уничтожить.

Я, Ганелон, не был исключением. Тот, кто занимается черной магией (будь то магистр, колдун или ведьма), обязан собственноручно создать предмет, который представляет для него смертельную опасность. Таков Закон.

Почему этот Закон существует, я не имею права говорить, но в принципе он ясен. Земной фольклор пронизан той же самой идеей. Люди, обладающие силой, концентрируют ее на предметах, от них отдаленных.

Миф о спрятанной душе характерен для всех народов Земли, а причиной его возникновения является реальность Мира Тьмы. Могу еще добавить, что во вселенной существует равновесие, которое нельзя нарушать. На каждое действие — противодействие. Нам, магистрам Шабаша, никогда не удалось бы управлять могущественными силами, если бы у нас не было слабостей.

Моей тайны не знал никто. Я знал тайну Медеи и, частично, Эдейрн; что же касается Матолча — он меня не волновал. Оборотня я мог прикончить в любую минуту. Гаст Райми был не в счет. Умудренный старец никогда не нарушит свой покой ради дел мирских.

Но Ллур? Ллур!

Тот, кто найдет надежно спрятанный Меч и узнает, как им воспользоваться, будет держать жизнь Ллура в своих руках. По тому же закону равновесия, власть Ллура над Миром Тьмы была столь же велика, сколь и сила, заключенная в его Мече. Это означало, что к нему опасно даже приблизиться… а мне предстояло убить им Ллура. И хватит об этом.

Я поднимался все выше и выше.

Звуки битвы затихли в отдалении. Но я знал, что у ворот сражаются и умирают и лесные жители, и стражники Шабаша. Я предупредил Ллорина, что ни один солдат не должен прорваться сквозь его ряды, и не сомневался, что он выполнит мой приказ. Теперь в замке остался только один человек, который мог предупредить Медею об опасности, даже не шевельнув пальцем!

Но он никого не известил. Я понял это, откинув белую портьеру, закрывавшую вход в башню. Стены, пол и потолок маленькой комнаты, в которой я очутился, были цвета слоновой кости. В наглухо зашторенные окна не проникал свет. Впрочем, Гаст Райми и не нуждался в них, потому что при желании мог увидеть любые горизонты, не вставая с места.

Он сидел на подушках кресла — очень старый человек с белоснежной бородой и белоснежными волосами, падающими крупными локонами на белоснежную мантию. Руки его, лежащие на подлокотниках, были прозрачны, как воск, и мне показалось, что я вижу, как жидкая кровь течет по хрупким венам.

Фитиль и воск догорали. Пламя жизни еще мигало, но ветер времени мог задуть его в любую минуту. Так сидел мудрый старец, и взгляд его голубых глаз был обращен внутрь себя. Меня он не видел.

Воспоминания нахлынули на меня, пробудили память. Ганелон учился у Гаста Райми. В те далекие времена предводитель Шабаша тоже был стар. А сейчас приливы времени источили его, как морские приливы точат камень, пока от него ничего не остается, кроме тонкой раковины, похожей на мутное стекло.

Я смотрел, как пламя жизни в Гасте Райми затухает, а под углями остается один лишь пепел.

Я задал старцу вопрос, но он не ответил. Не так-то легко было вывести мудреца из тех глубин, где царила его мысль.

Я осторожно прошел мимо него к стене, которая делила башню на две половины. Стена была гладкой, без видимых признаков двери, но я знал, что надо делать. Несколько пассов руками в определенной последовательности — и передо мной появилось отверстие.

Я шагнул внутрь сокровищницы.

Память Эдварда Бонда помогла мне взглянуть на вещи, там хранившиеся, новыми глазами.

Бинокль, линзы которого горели тусклым янтарным светом, лежал на полке, вырубленной прямо в стене. Я знал, что он убивает, но никогда раньше не задумывался, почему. Сейчас земная наука объяснила мне принцип его действия. Волшебство здесь было ни при чем — линзы помогали сфокусировать и мгновенно высвободить электрическую энергию мозга.

Черный конический аппарат, который позволял играть жизненной силой человека — между искусственными анодом и катодом — с такой скоростью, что ни один живой организм не выдерживал напряжения. Вариант переменного тока.

Впрочем, оружие меня сейчас не интересовало. Я искал другие ценности. Я мог не опасаться ловушек, потому что никто, кроме магистров, не знал пути в сокровищницу. Многие не подозревали даже о ее существовании, хотя о ней ходили легенды. И ни один раб, ни один солдат, никогда не осмелился бы войти в башню Гаста Райми.

Мой взгляд остановился на мече, Имя Которому — не Ллур, на узорчатом щите, на арфе…

Много сказаний ходило о ней по Земле, об арфе Орфея, которая возвращала людей из царства мертвых. Человеческие руки не могли играть на ее струнах. Может быть, она понадобится мне… но не сейчас.