Они подошли к ограждению на краю крыши и взглянули на вечерний город. Дома стояли, как и сто лет назад, летали снежинки в неярком свете, и вполне можно было допустить, что под каждым домом таится свой Плывун, состоящий в невидимой связи с тем человеком, от которого зависит покой и благополучие дома.
Такой человек всегда один — Genius loci, или Гений места, на котором держится хрупкое равновесие жилища и домашнего очага и которому часто уже не под силу сдерживать напор стихий. Сейчас равновесие нарушилось, дом клонился набок, уходил под землю, и Пирошникову надлежало собрать все свои духовные силы, чтобы спасти это место.
Беда была в том, что он потерял связь с жителями, домочадцами, а главное — утратил веру в них как в нравственное начало. Сейчас, отдав им дом, подарив прекрасные помещения для творчества, отдыха, общения, он надеялся, что сама эта возможность заставит их искать иной смысл существования, чем был у них до сих пор.
Да и сам он не прочь был найти этот иной смысл.
«Но поздно, поздно… — думал он. — Почему эти перспективы открываются за два шага до конца пути? Ведь я жил здесь полтора десятка лет, и никогда Плывун не напоминал мне о долге, за исключением тех нескольких дней, когда он избрал меня и провел через испытания…»
— Ты думаешь, что Плывун — это… — начала Серафима, но он не дал ей закончить, притянул к себе и поцеловал в губы.
Глава 30. Фиг вам!
Воскресное утро началось с того, что за дверями, в коридоре, послышалась громкая музыка и слова песни «Марш энтузиастов»:
Пирошников вскочил с дивана, накинул халат и выглянул в коридор. Музыка гремела с такой силой, что дрожали, тихонько позванивая, металлические плафоны электрических ламп. То там, то тут по коридору приоткрывались двери и оттуда выглядывали испуганные домочадцы.
А песня гремела:
Музыка затихла, и вступил мужской голос, в котором Пирошников узнал голос Максима Браткевича:
— Товарищи домочадцы! Прослушайте выступление нового собственника нашего бизнес-центра господина Пирошникова…
Что-то щелкнуло в динамике, и Пирошников к своему ужасу услышал собственный голос:
— Драгоценные подданные! Мы, волею Божьей и Верховного имама Семиречья законный шейх Тридесятого Петропавловского бизнес-царства, объявляем о начале правления и желаем донести некоторые монаршие мысли…
Подданные один за другим появлялись в коридоре и застывали на месте, задрав головы, потому что звук доносился откуда-то сверху.
В коридоре стояли уже человек сорок, в основном женщины. По их лицам трудно было понять, какого мнения они о речи Пирошникова и доходит ли до них смысл сказанного. Наконец речь подошла к кульминации:
— …А посему мы передаем в собственность жильцов и персонала бизнес-центра все площади с минус второго по четвертый этаж общей площадью примерно шесть тысяч квадратных метров для проживания и ведения хозяйственной и коммерческой деятельности…
Снова раздался щелчок, и голос аспиранта объявил:
— Вы слушали инаугурационную речь главы нашего дома господина Пирошникова.
Этим непонятным словом он окончательно сбил с толку домочадцев.
Ропот прошел по толпе, все взоры устремились к главе дома, который стоял у своей двери в махровом халате, перепоясанном шелковым шнурком, не в силах сдвинуться с места, потому что это слишком походило бы на бегство.
— Что он сказал-то? — раздался в тишине женский голос.
— Слышь, дарит нам площадь…
— На тебе, боже, что мне негоже!
— Эй, дядя, ты чего задумал? — это уже адресовалось непосредственно к Пирошникову.
Он улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка выглядела покровительственной, зачем-то помахал народу раскрытой ладонью, как с трибуны Мавзолея, и не спеша скрылся за дверью.
Первым делом он запер дверь на замок, но остался в прихожей, прислушиваясь к звукам из коридора.
А там нарастало народное вече. Говорили все разом, стараясь перекричать друг друга, как в телевизионном ток-шоу, говорили обо всем, начиная с личной жизни Пирошникова и кончая правовыми полномочиями Верховного имама Семиречья. Но постепенно галдеж самоорганизовался, точнее, получил некое направление, когда Пирошников услышал знакомый говор.
— Шановни громадяни! Прошу тишины, заспокойтеся!
«Громадяне» слегка «заспокоились» и прокурор Данилюк продолжил свою речь на смеси украинского и русского.
— Що предлагает нам пан Пирошников? Вин хоче откупиться вид нас, подарував никому не нужные метры площади. Они же кривые! А хто це зробив? Пан Пирошников це зробив!
Далее Данилюк вполне логично, как и полагается работнику прокуратуры, развил мысль о том, что «пан Пирошников» мало того что раздает негодную площадь, он хочет, чтобы налог на недвижимость платили домочадцы! А знаете, каков этот налог? Что вы будете иметь с этих площадей — еще неизвестно, скорее всего пустовать будут. А налог — плати! Коммуналку — плати! Вот в чем злодейский замысел пана!
— Да не берите же! Кто вас заставляет? — прошептал за дверью Пирошников.
Что же предлагал прокурор? Он предлагал подаренную площадь все-таки брать, следуя заветному принципу «дают — бери», но ни о какой оплате налога и коммунальных услуг не может быть и речи, пока пан Пирошников не вернет вертикаль на место.
Возмущенный разум домочадцев с восторгом встретил эти предложения.
Далее Данилюк от экономических требований перешел к политическим и потребовал от пана Пирошникова передать все властные полномочия народу, то есть демократически избранной Подземной раде. Проще говоря, передать Раде контроль над финансами бизнес-центра, которые, надо признать, уже пели романсы.
Маразм настолько крепчал, что Пирошников почувствовал острую потребность разрядить обстановку с помощью идиотской выходки.
Он щелкнул замком, приоткрыл дверь и высунул в коридор голову. Мгновенно все смолкли.
— Фиг вам! — выкрикнул Пирошников, для убедительности вздымая над головою фигу.
И снова нырнул обратно.
В коридоре раздались крики возмущения, но на приступ массы не пошли, а потихоньку разошлись по своим боксам.
Пирошников вернулся в комнату, где спала Серафима. Вернее, она уже проснулась и лишь дремала, сквозь сон прислушиваясь к мятежу в коридоре.
— Чего хотят? — спросила она сонно.
— Хлеба и зрелищ.
— А-а-а… Зрелищ — это неплохо. Я тоже хочу зрелищ.
— Вот и пойдем сегодня в кино, — сказал он.
— Да? С какой стати? — удивилась она.
— Мне нужно удалить свое тело из зоны действия Плывуна, — объяснил он.
— Не тело, а душу. Тело тут ни при чем.
— Да, пожалуй, ты права, — согласился он.
Серафима оделась и бесстрашно отправилась на кухню готовить завтрак. Через пять минут она вернулась с готовой яичницей и сообщила, что народ постарался не заметить ее присутствия.
Однако фига была предъявлена. Назвался груздем — не говори, что не дюж.
Поэтому после завтрака Пирошников с Серафимой, облачившись в спортивные костюмы, отправились в резиденцию на крыше, а там погрузились в теплый бассейн. Нужно было показать этим домочадцам, что «ничто нас в жизни не может вышибить из седла», как сформулировал это Пирошников словами Константина Симонова.