— Требуй все, что пожелаешь, — подмигнул Амир ибн Садака, прежде чем удалиться. — Гарун доставит все, что только может пожелать здоровый мужчина.

Амир вышел из ложи, и мальчик тут же осведомился о пожеланиях Тарика.

— Принеси пальмового вина и жареного миндаля, — сделал заказ левантиец, усаживаясь в кресло. — Принеси также воды и хлеба.

— Слушаюсь, господин, — отозвался Гарун, продолжая, однако, стоять в дверях. — Может быть, господин желает наблюдать сражение в обществе других зрителей? Могу также привести девушку, которая исполнит любое желание господина. — Последние слова Гарун сказал так, будто он повторял заученную фразу, произносить которую ему приходилось не так уж часто.

Тарик помотал головой. Гарун не ушел, но смущенно продолжил:

— Если же господин более склонен к умным, изящным, нежным мальчикам…

Маслама предупредил левантийца о возможности такого предложения.

— Нет, сегодня мне ничего такого не хочется. Я желаю посмотреть на сражение, и чтобы мне никто не мешал, — ответил он, вкладывая в ладонь Гаруна дирхам. Юноша радостно убрал монету куда-то в глубины своей одежды.

Чуть позже Гарун принес заказанные гостем яства и бесшумно вышел из ложи. Волнение Тарика и его страх за жизнь друга продолжали нарастать.

Герольт и Морис были погружены в вечернюю молитву, когда до них донеслись шаги человека, который спускался по лестнице, ведущей на задний двор. Они увидели также слабый свет переносной лампы. Француз тут же вскочил, звеня цепями на ногах, подошел в решетке и прижал лицо к железным прутьям.

— Ты что-нибудь видишь? — прошептал Герольт. Кто-то явно спускался к ним.

Морис напряженно вглядывался в темноту.

— Думаю, это наш человек, — ответил он. — Да, это Махмуд… Наконец-то он один!

— Только не подавай вида, что ты с нетерпением дожидался, когда он придет один, без Саида или Кафура, — недовольно проговорил Герольт.

Морис обернулся и взглянул на него, высоко подняв брови.

— Похоже, ты все еще не согласен с моим планом, — сказал он.

— Просто я не уверен в том, что Махмуду достанет ума и смелости, чтобы пойти на эту сделку, — ответил Герольт. Он считал, что замысел друга имел мало шансов на успех. Но француз слишком увлекся своей идеей, и его уже невозможно было отговорить.

— Ты только не мешай мне, — уверенно произнес Морис. — Лучше приготовь пока золото.

Герольт просунул руку в кучу соломы, достал оттуда две золотые монеты и зажал в кулаке. В тот день, когда рыцарей взяли в плен и посадили в этот подвал, они спрятали в щели между камнями кладки пятиугольные слитки золота, а также рубины и изумруды, которые носили в поясах под одеждой. Они расширили эту щель с помощью крысиных костей, которые валялись в их камере.

Морис тихо усмехнулся.

— Махмуд снова пришел с кувшином пальмового вина, чтобы напиться втайне от Саида и Кафура.

Как по заказу из глубины подземелья донеслись звуки жадных глотков, а затем — громкая отрыжка.

— Дай мне один слиток.

Герольт приподнялся и протянул Морису золотой пятиугольник. Затем он снова сел на корточках, прислонившись спиной к стене. Как отнесется Махмуд к попытке подкупить его?

Морис свистнул, чтобы привлечь внимание охранника. Поговорить с ним следовало до того, как он напьется.

— Махмуд! — позвал француз приглушенным голосом.

— Заткнись, крестоносец! — донеслось издалека.

— Нам надо с тобой поговорить.

— Не знаю, о чем можно говорить с неверными.

— Клянемся честью тамплиеров, тебе это не причинит вреда, Махмуд, — уверил его Морис. — У нас к тебе предложение. Тебе надо только выслушать нас.

— Наверняка вы задумали какую-то подлость, — пробурчал Махмуд. Однако он встал и подошел к решетке, за которой находились рыцари. — Но меня вы не проведете. Говори, что нужно. Только отойди от решетки подальше.

— Нет, мы не замышляем никакой подлости. Мы не дураки и хорошо знаем, что ты — бдительный охранник, который не даст себя одурачить, — льстиво произнес Морис, отступая назад. — К тому же зачем нам подвергать себя опасности, когда мы имеем шанс выйти отсюда, после того как нас выкупят?

— Посмотрим, — ответил Махмуд. — Ну, выкладывай, о чем вы хотели со мной поговорить.

Француз показал слиток охраннику, протянув, однако, руку так, чтобы тот не смог схватить золото.

— Знаешь, что это такое? — спросил Морис. — Это кусок византийского золота, которое называют также торговым или дорожным. Это чистейшее золото без всяких примесей.

Махмуд, широко раскрыв рот, ошалело уставился на слиток, не в силах поверить своим глазам. Еще никогда в жизни он не имел возможности увидеть такую драгоценность, не говоря уже о том, чтобы подержать ее в руках. Охранник ясно осознавал, что Морис держит сейчас между большим и указательным пальцами целое состояние. В то время как обычная золотая монета содержала лишь небольшую часть драгоценного металла, этот пятиугольник состоял из одного только чистого золота. Конечно же, если крестоносец говорил правду.

— Тебе это не снится, Махмуд, — продолжал Морис. — Здесь пятьдесят миткалей чистого золота. Каждый меняла с радостью отдаст тебе за него не меньше тысячи дирхамов или сорок золотых динаров. Это будет больше, чем все деньги, которые ты получил и еще можешь получить от эмира за многие годы работы! И это золото может стать твоим, если ты сделаешь нам маленькое одолжение.

Издевательский смех забулькал в горле Махмуда, в то время как глаза его с жадностью смотрели на золото.

— Жалкая крыса! Я не должен делать вам никаких одолжений! — воскликнул он. — Я просто отберу у вас это золото!

— Конечно, ты можешь его отнять, — спокойно согласился Морис. — Но с твоей стороны это было бы безумием. Потому что тогда ты не получишь и красного фильса.

Надзиратель наморщил лоб.

— Почему?

Герольт продолжал сидеть на корточках у стены и не вмешивался в опасный разговор.

— Потому, — ответил Морис, — что ты можешь получить золото только при условии, что будешь молчать. Ведь у тебя светлая голова, Махмуд. И ты знаешь, что Кафур заберет у тебя слиток сразу же, как только узнает, что ты отнял его у нас, да еще и втайне от него. Если повезет, евнух просто надает тебе тумаков. А ведь может и палками наказать. Так что выбирай: либо золото возьмешь ты, либо его возьмет Кафур, да еще и велит тебя избить.

Махмуд нерешительно закусил нижнюю губу. Но противостоять искушению золотом он не смог.

— Что вы за это потребуете от меня? — прохрипел он.

— Вовсе не то, что ты думаешь, — ответил Морис. — Мы не хотим ничего, что могло бы стоить тебе головы. Мы хотим всего лишь небольшого удовольствия.

— Какого удовольствия? — злобно спросил надзиратель.

— Позволь кое-что рассказать тебе, дабы ты понял, что мучает мое сердце и мою душу с тех пор, как мы стали пленниками эмира, — начал Морис подчеркнуто страдальческим тоном. — На борту корабля, который должен был доставить нас из Аккона на Кипр, но который завоевал твой храбрый эмир, находились юная девушка и ее маленькая сестра. Они ехали в сопровождении отца, который был убит в сражении с воинами твоего повелителя. Имя этой прелестной девушки — Беатриса Гранвиль. Она была звездой моих очей, солнцем моего сердца и источником глубочайших наслаждений…

Герольт едва удержался от ухмылки, выслушивая слащавые излияния своего друга. Морис взялся за дело хорошо, пожалуй, даже слишком хорошо. Вероятно, потому, что его чувство к Беатрисе не приходилось подделывать. Хотя, будучи воином-монахом, француз наряду с обещанием быть бедным и послушным дал также обет целомудрия и безбрачия. Однако за годы тамплиерской службы он не отказывал себе в удовольствии время от времени наслаждаться женскими прелестями. Герольт втайне признавал, что мужчине было бы крайне трудно устоять перед красотой очаровательной Беатрисы. Он и сам с трудом противостоял искушению влюбиться в эту грациозную девушку.