— Вы так красиво поете. Мне очень нравится. Спойте, пожалуйста, погромче.

Девушка повернулась ко мне, улыбнулась белозубой улыбкой, спросила:

— Действительно хорошо?

— Очень, — ответил я, хоть и плохо слышал, но не хотел ее обижать.

— Хорошо, слушайте. — И запела в полный голос незнакомую мне песню.

Ничего удивительного, жизни я почти не знал, столько лет скитался по «кичманам». Не попрошу же я ее «Мурку» петь, «Снова луной озарился старый кладбищенский двор» или «Вспомним про мировую». Наши с ней жизни, как и репертуары наших песен, находились в разных мирах. Но пела она действительно хорошо. Я так залюбовался девушкой, «впал в распятие» (задумался), что не заметил, как она кончила петь.

Девушка взяла меня за рукав и вывела из раздумья:

— Ну, как я пою, получается?

— Замечательно. А как вас звать?

— Люда.

— А меня Рома, — представился я. — Знаете, Люда, вам обязательно надо поступать в театральное училище. У вас обязательно получится, честное комсомольское. — На меня накатило вдохновение. — Когда я служил в Морфлоте, то участвовал в художественной самодеятельности. Жалко, у меня сейчас совсем другой профиль, а то бы я тоже стал артистом. Вот, представь меня, например, в роли Отелло…

Я так вошел в роль, так жестикулировал, рассказывая сказку Шекспира, которую прочитал еще в зоне на Ванино, что когда остановился, то увидел: одной рукой я прижимаю Люду к себе, а другая на горле у девушки. Разинув рот, широко раскрытыми глазами Люда смотрела на меня.

— За-замечательно, — сказала Люда, чуть заикаясь. — Вы, Рома, настоящий артист. Я еще сначала подумала, как только увидела вас, что вы не простой человек. А ваше сходство с артистом Марком Бернесом просто обалденное. Вы, случайно, ему не родственник?

— Случайно да. Не буду, Люда, скрывать, племяш я его, — продолжал «накатывать дурочку» (врать).

Дверь тамбура открылась, и маленькая девочка крикнула:

— Люда, ну где ты пропала? Мама кушать зовет.

Люда извинилась и ушла. Минут через пять она открыла дверь в тамбур и говорит:

— Рома, я вас приглашаю с нами поесть.

Не успел я возразить, как она взяла меня за руку и потянула за собой. Я сдался:

— Дай только чемоданчик брошу в свое купе.

Открыл купе, там были две пожилые женщины и одна помоложе, пили чай. Я извинился, сунул чемоданчик под полку и, со словами: «Я скоро приду», пошел за Людой. Вошли в купе, и я чуть не упал от неожиданности. У окна сидел полковник, его милицейский китель висел на вешалке, а сам он был в рубашке. К чему-то на ум пришла пословица: «На ловца и зверь бежит». Напротив полковника сидела солидная женщина, рядом — маленькая девочка. Отступать было некуда, я взял себя в руки.

— Здравствуйте! Меня звать Рома.

Полковник назвался Константином Эдуардовичем, а мама Люды — Марией Ивановной. На столике, застеленном газетой, лежали большие красные помидоры, курица, окорок, хлеб, молоденький, еще с ботвой, чеснок.

Мент достал бутылку коньяку, налил мне, себе, жене, а Люде и ее сестренке налил лимонаду, сказав, улыбаясь:

— Люда у нас еще маленькая, коньяку ей не положено. Выпьем за нашу счастливую дорогу. Мы, Рома, едем на море всей семьей отдыхать.

— Счастливого пути и отдыха, — чуть не сказал я «гражданин начальник», но вовремя осекся. Лагерная привычка дает о себе знать. Надо быть осторожнее в выборе выражений. Мент, он и есть мент, хотя, может, и не занимается непосредственно уголовщиной. А может, полковник думает, что он переловил всех бандитов, и теперь с чувством выполненного долга, едет отдыхать.

Мы выпили, поели, мне и себе полковник подливал еще коньяку. Мария Ивановна все время подкладывала мне поесть и говорила:

— Вы ешьте, ешьте, не стесняйтесь. Мы набрали с собой как на Маланьину свадьбу.

У меня мысль мелькнула: «А что, если жениться на ментовской дочке Людке?» Представил себе, как мы с Людкой спим в одной комнате, а полковник в другой места себе не находит, не спит по ночам, все планы строит, как поймать сбежавшего из колонии особо опасного рецидивиста Виктора Пономарева по кличке Дим Димыч. Я, разумеется, у них живу под чужим «одеялом» (паспортом). Да еще захожу к полковнику в комнату, советы ему даю, где меня можно поймать на территории «от южных гор до северных морей». Я чуть не засмеялся от своих мыслей. Но это все мечты, мечты. Реальность далека от них, как небо от земли. Кто я? Беглый каторжник, вор, бандит и убийца, на которого объявлен всесоюзный розыск, отстрел, как на бешеного волка, ушедшего за красные флажки.

Да, думал я, слишком уж у жизни крутые повороты. Конечно, пойди моя жизнь по другой колее, и был бы я сейчас военным морским офицером и эта девочка вполне могла бы быть моей невестой. Но, видит Бог, не судьба. Что ждет меня сейчас? «Собаке собачья смерть». Скорее всего меня пристрелят где-нибудь, за так я ментам не дамся. Но эти пессимистические мысли я постарался отогнать от себя.

После обеда мы беседовали. Я рассказывал байки из флотской жизни, которых знал предостаточно. Наслушался в детстве от моряков, когда плавал юнгой на военном крейсере «Климент Ворошилов», на который попал из детдома.

Потом с Людой мы смотрели альбом с фотографиями. Полковник вышел покурить. Через некоторое время он вернулся, сказал:

— Сейчас большая станция. Если хотите, пошли на перрон. Может, краковская колбаса попадется, да лимонаду надо еще взять.

А сам отвернул полу кителя на вешалке, вытащил из кармана большой «лопатник» (кошелек), развернул его, и я заметил «пресс» (пачку денег) четвертных с разорванной упаковочной бумагой. Полковник вытащил одну купюру, а «лопатник» снова сунул в карман.

Я сказал Люде, что схожу к себе в купе, а на перроне встретимся. Они всей семьей пошли на выход, а я в тамбур в другой конец вагона. Когда увидел всю семью на перроне, я быстро вернулся к ним в купе, вытащил из кармана «лопатник», забрал «пресс» и пошел в свое купе. Из-под лавки забрал свой чемоданчик, быстро вышел из вагона и встал за киоском. Дождался, пока пассажиры сели, и поезд отошел от станции. А сам пошел, сел на лавочку, пересчитал деньги, без трех бумажек оказалось два с половиной «куска» (тысячи). Думаю, на первое время мне хватит, ну а любитель краковской колбасы пусть сам выкручивается. Пусть знает: рано он оставил свой боевой пост и отдыхать собрался. Только так горбатых надо править. Мне бабки сейчас нужнее, надо документы еще сделать, у меня ведь не было ни одной ксивоты. Когда освобождаешься из зоны, хоть справку дают. А здесь совсем ничего.

Подошел встречняк. Я дал проводнику червонец, говорю:

— Шеф, мне две станции всего проехать.

— Какой разговор, «захады, дарагой».

Через две станции я сошел с поезда, в кассе вокзала взял билет до Симферополя. Сижу в зале ожидания, жду поезд, «тихо рассуждаю сам с собою». Думаю, поеду в Ялту, отдохну немного. После «кичманов», «номеров» и «трюмов» отдых не помешает. Да и нервишки что-то стали сдавать. Стал замечать за собой: стоит увидеть мента, так чуть не шарахаюсь в сторону. Осторожность осторожностью, но не до такой же степени. Кстати, ксивы себе в Ялте сделаю. Отдыхающей публики навалом, сезон только начался, пару-тройку «одеял» «вертану», «маклеры» (изготовители фальшивых документов) выправят их мне как надо. Бабки на первое время есть. «Удостоверение личности» (пистолет) достать надо, со стволом в кармане оно как-то надежнее. Может, в Одессу к Юзику сгоняю, заберу свои «зачахшие колеса», если им еще не сделали ноги, сколько лет уже прошло.

Пока я так размышлял, подошел поезд. Сел, зашел в свое купе, там уже были трое ребят, играли в преферанс. Без лишних разговоров я разделся, залез на вторую полку и очень быстро уснул. Спал я недолго, часа полтора. Проснулся, на улице было еще светло, вечер только начинался.

Быстро умылся, оделся и пошел в вагон-ресторан. Когда я туда сунулся, то немало удивился: ресторан был битком набит солдатами, причем были почти одни сержанты. Вперемешку с ними, а некоторые прямо на коленях у солдат, сидели пьяные девицы, размалеванные до ужаса. Было ощущение, что попал то ли на новогодний маскарад, то ли на шабаш ведьм. Спросил у одного сержанта: