Я фонариком посветил, точно — свежая щепка! Пожалуйста, первая улика есть, а еще толком не искали.

Профессор мой немного повеселел, шапку на затылок сдвинул кулаком — он когда веселеет, всегда так делает, — говорит:

— У меня впечатление, что преступник был один.

— Почему? — спрашиваю.

— Потому что следы одного человека. Видишь?

— Ха-ха-ха! — засмеялся я. — А если сообщники стояли на дорожке? А дорожка утоптана, соображаешь?..

Пока мы обменивались впечатлениями, мелюзга о чем-то шепталась. Потом Петух говорит:

— Мы предлагаем искать елку! Дядьку нам все равно не узнать, а елку узнать: она голубая. У кого стоит — тот и вор!

И Ягодкин кивает.

И так победно на нас смотрят. Ждут: сейчас их будут хвалить. Ну что с них возьмешь? Дети!.. А то, что в городе двести тысяч квартир, им в головы не пришло. Обойди-ка все! Да еще пустят ли — вопрос. А то шуганут — ступеньки носом пересчитаешь.

Мишка молчит, носом шмыгает — слезы на пороге. А Петух и есть петух — уперся:

— Мы с Мурзиком, — говорит, — будем по квартирам ходить. Хоть год!

Все, заклинило! Теперь бульдозером не сдвинешь. Как только Дюха терпит?! Я бы на его месте давно уже провел воспитательную работу в принудительном порядке. А он по плечу Петьку похлопал и уговаривает:

— Не будем торопиться. Соберем сейчас наших, кто остался в городе, посоветуемся. В милицию сообщим, — это он специально для меня добавил, уверен.

Ладно, советуйтесь, сообщайте, а мне тут надо немного поработать: зря, что ли, я сюда инструменты тащил?

Так я подумал, а вслух сказал:

— Разделяю и одобряю. Вы идите, я догоню: есть потребность задержаться.

Они ушли, и я приступил…»

Татьяна Ивановна встретила сыновей встревоженно:

— Что за ранние прогулки?.. И что за странная записка: «Мама, мы ушли, не пугайся, обязательно вернемся»? Чья идея?

Братья переглядывались и стойко хранили молчание, так как знали по опыту: достанется больше тому, кто первый заговорит.

Татьяна Ивановна переводила гневный взгляд с одного на другого и требовательно ждала.

Не выдержал Андрей:

— Случилось несчастье, мама. В роще срубили голубую ель. Сегодня ночью.

Татьяна Ивановна всплеснула руками.

— Какое варварство! Кому она помешала?! За это надо строго наказывать!.. Кто же это сделал?..

Петька не удержался, хмыкнул: уже забыла, что хотела ругать.

— Ты что улыбаешься? — Татьяна Ивановна шлепнула сына пониже спины. — Надо что-то делать!.. Петя, Петя!.. Ты слышал новость?.. — и она пошла на розыски Лаптева-отца.

— Садись на телефон и звони «зеленым», — вполголоса сказал Андрей. — Сбор у нас через полчаса. Я пока подготовлю информацию. И Баркиной не забудь сообщить!

— Она не «зеленая», — строптиво заметил Петька.

— Тебя это, между прочим, не касается. Ягодкин твой, кстати, тоже не наш.

Петька чуть не задохнулся от обиды. Мишку, который самый настоящий «зеленый», только не в отряде, потому что учится в третьем классе, сравнивают с какой-то… фик-фок на один бок!.. Да он… Да пусть…

— Ладно, не пыли, — Андрей слегка тронул Петькин вихор на макушке, — Я сам ей позвоню. Ягодкин где?

Петька отвел глаза.

— Домой побежал. Там небось тоже мать с ума сходит: куда пропал?

— Ну, давай, работай. В темпе!

Петька забрал телефон и закрылся в ванной: оттуда меньше слышно, а в случае чего можно пустить воду. Предосторожности не помешают. А когда «зеленые» соберутся, будет уже поздно — гостей выгонять нельзя!

Из дневника Андрея Лаптева:

«Я очень хотел, чтобы пришла Марина. Во-первых, она ни разу у нас не была. Во-вторых, я решил ей помочь. Дело в том, что она учится в нашем классе год, а до сих пор „не вошла“. Маринка очень гордая и застенчивая и с людьми трудно сдруживается. Ребята ее не любят, даже прозвище прилепили: Королева. А Маринка еще нарочно наперекор говорит, чтобы позлить. Есть такие люди: в душе добрые, заботливые, внимательные, а показать стесняются. И Маринка, уверен, страдает от своего характера, а ничего не может с собой поделать. Вот я и подумал: если она будет участвовать в общем деле, то и ребята ее лучше узнают и она быстрее привыкнет.

И потом, если честно (себе-то я могу признаться!), было сильное желание „выступить“ перед ней. Меня Профессором называют, некоторые — с иронией, вроде в насмешку. Марина, по-моему, тоже. Конечно, в классе на уроке не очень-то „блеснешь“: едва начнешь не по учебнику рассказывать, сразу останавливают: „Лаптев, не отвлекайся“ или „Учись говорить самую суть“. А если про одну „суть“ неинтересно?.. В общем, мне хотелось доказать, что я не хуже ее соседа Аркашки Рутова — Циркуля. Он, по ее словам, знает о шахматах и знаменитых шахматистах решительно все, а в прошлом году чуть не стал чемпионом города среди юниоров…»

В комнату заглянула Татьяна Ивановна и поманила старшего сына пальцем.

— Тебя спрашивают, — сообщила она. — А вообще, изволь назначить в прихожую дежурного. Я не могу бегать на каждый звонок: у меня булочки горят.

В прихожей стояла Марина Баркина. Голубое пальто, отороченное пушистым мехом, такая же шапка, белые сапожки — Снегурочка из сказки!

— Ты жив?.. А я уж думала, умирает Лаптев: такой голос умоляющий.

— Привет. Раздевайся, проходи, — смущенно пригласил Андрей.

— Кто у тебя? — Марина кивнула на разбухшую от многочисленных пальто вешалку.

— Наши из патруля. Не бойся.

Марина повела плечом.

— Еще чего — бояться!

Она скинула пальто на руки Андрею, осторожно положила у зеркала пушистую шапку и, указывая глазами на сапоги, предупредила:

— Снимать не буду: они чистые, вытирала. Ну, веди, Профессор.

Андрей, деревянно переставляя ноги, ставшие вдруг длинными и чужими, распахнул дверь.

Появление Баркиной было отмечено мгновенной тишиной.

— Салют, — обронила она и прошла за Андреем.

— Садись, — он поставил стул рядом с Петькиным.

Марина аккуратно расправила модную юбку и, небрежно отбросив за спину косу, поинтересовалась:

— Я, кажется, опоздала?

— Чего махаешься?! — Петька с удовольствием толкнул ее в бок.

— Больной, — заключила Марина и отвернулась. Теперь она смотрела на Андрея и поощрительно улыбалась.

Лаптев-старший для чего-то постучал карандашом о стакан:

— Внеочередное заседание актива «Зеленого патруля» объявляется открытым. Вы уже знаете, что случилось. Мы считаем, что этого так оставлять нельзя. Надо преступника найти!

— И наказать! — крикнул кто-то.

— Тише, — вращая глазами, грозно сказал Петька. — Дайте человеку закончить!

— У нас присутствуют гости, — продолжал Андрей, избегая смотреть на Марину, — поэтому я немного расскажу о голубой ели. — Он откашлялся и чуть отпил из стакана, который Петька предусмотрительно наполнил водой.

Игорь Тулупчиков дождался, пока затих скрип удаляющих шагов, и вытащил портновский сантиметр. Теперь можно было не торопясь, без суеты осмотреть место происшествия.

Серый сумрачный свет утра с трудом пробивался сквозь мощные кроны деревьев. Столетние ели, обступившие со всех сторон Игоря, заговорщически качали мохнатыми, отяжелевшими от снега лапами и, казалось, предупреждали шепотом: «Уходи-уходи-уходи-и…»

Игорю вдруг нестерпимо захотелось рвануть подальше из этого мрачного места. Усилием воли, которой он тайно гордился, Тулупчиков подавил в себе позорное желание, громко сказав: «Кто темноты боится, тому следователем не бывать!»