Блестящие решения британских менеджеров проистекали из того же самого источника, что и их просчеты. Как и братья Грейд, управлявшие британским шоу-бизнесом после Второй мировой войны, они считали, что у каждого исполнителя должна быть какая-то своя фишка, не имеющая прямого отношения к музыке. Таунсенд разбил одну гитару на сцене фестиваля в Монтерее, а Хендрикс сжег там другую — это мгновенно сделало их в Америке звездами. Оба этих знаковых поступка, также как и петарда Бева, были частью британской традиции трюкачества Нью-Йорк никогда не облек бы гений Хендрикса в форму могущественной поп-персоны в такой степени, в какой это сделал Лондон.
Когда это работало, результат был великолепен, но когда не работало, последствия могли быть очень тяжелыми. Секунда сопроводил один из синглов The Moveклеветнической карикатурой на Гарольда Уилсона [102]— этот поступок создал вокруг группы отчуждение и стоил им приличной суммы денег. Майк Джеффрис никогда не понимал Хендрикса-музыканта. Он свел его с английской ритм-секцией и думал, что именно это и есть приманка для публики: «два белых парня и эффектный ниггер посередине». Когда Хендрикс захотел работать с равными ему по уровню темнокожими музыкантами — Билли Коксом и Бадди Майлзом, единственным ответом Джеффриса был саботаж нового состава Такое отношение способствовало погружению Джимми в состояние отчаяния, в котором он и пребывал на момент смерти. Еще одно отталкивающее проявление этого синдрома возникло десятилетием позже, когда Малкольм МакЛарен, ухмыляясь, настаивал, что Sex Pistolsбыли бесталанной четверкой неудачников, которую он вытащил на вершину списков популярности, придумав всю эту штуку про панк-рок. Но ведь любой человек, обладающий ушами, может сказать, что Джонни Роттен — гениальный певец.
Я никогда не понимал, почему Секунда не послал The Moveнаудачу в Сан-Франциско. При всей своей сообразительности он не мог уловить перемены, которые преобразовывали американский рынок. А вот Корделл смог — и верхом на «А Whiter Shade of Pale»и «With a Little Help from My Triends»отправился в сторону заката, обосновался в Лос-Анджелесе, основал Shelter Recordsи открыл Лиона Рассела и Тома Петти.
В 1995-м последовал грустный постскриптум к давно распавшемуся партнерству Корделла и Секунды. Денни и Тони, которым было лишь немногим за пятьдесят, оба умерли с разницей в несколько дней: Денни в Ирландии, где тренировал скаковых лошадей, а Тони — в Мэрин-Каунти, где издавал путеводители по национальным паркам Америки. Для Денни были устроены незабываемые поминки в ирландских традициях, на которые собрались преданные друзья всех периодов его красочной жизни. Иногда я представляю себе Тони, бывшего промоутера борцовских поединков из Стритэма, сидящего в ресторане Tridentв прибрежной части Саусалито. Он ест свой экологически чистый салат, пристально глядит на плывущие по заливу корабли и сожалеет о том шансе, который упустил с The Move.
Глава 15
В мае 1965-го, вечером на следующий день после той самой вечеринки в Эдинбурге, Джордж Браун взял меня послушать музыкантов, которые, как он думал, должны мне понравиться. Мы долго шли по вымощенным булыжником улицам, где тишину нарушали только звуки наших шагов. Казалось, все обыватели тихо сидят по домам за своими тюлевыми занавесками. Придя в простой паб с полом, посыпанным древесными опилками, и с несколькими скамьями, мы взяли свои пинты и прошли в заднюю комнату такого же спартанского вида, где человек тридцать ждали, когда начнется музыка.
Робин Уильямсон и Клайв Палмер, два лохматых блондина в одежде из толстого твида, оставили свою выпивку и вытащили стулья на середину комнаты. Робин был грациозным и раскованным, а Клайв прихрамывал и казался старше своих лет. Они исполняли традиционную шотландскую музыку, будто бы предпринявшую путешествие в Аппалачи и обратно через Марокко и Болгарию, мастерски и остроумно дополняя игру друг друга. Клайв в основном играл на банджо, а Робин пел взмывающим ввысь тенором и играл на скрипке или гитаре, у которой подставка [103]была занижена, поэтому струны издавали слегка дребезжащий звук, напоминающий ситар.
После выступления Джордж представил нас друг другу — в общении Робин оказался располагающим к себе человеком Говорил он очень разборчиво, тщательно проговаривая согласные и выдерживая ритмику речи, с картавостью, характерной для шотландского акцента Его образ был чем-то средним между хиппи и салонным бардом девятнадцатого века, и он просто светился уверенностью в себе. Ябыл убежден, что нашел звезду.
Шестью месяцами позже я снова был в Британии, заручившись неохотно данным согласием Хольцмана на то, что я могу «поискать» артистов, которых можно подписать на фирму Elektra.Робин и Клайв к тому времени покинули Эдинбург, но в конце концов я отыскал их на одном из регулярных субботних выступлений в клубе Incredible Folk Club.Клуб, делами которого заведовал Клайв, располагался в здании старого торгового склада в центре Глазго. В начале марта 1966-го, обходя пьяных и целые лужи блевотины (характерные черты ночей на Сахихолл-стрит), я добрался до места только для того, чтобы обнаружить запертую дверь и толпу снаружи, пререкавшуюся с полисменом Хэмиш Имлах, певец, с которым я познакомился в Лондоне, сказал, что клуб был закрыт как пожароопасный. Он дал мне номер телефона и сообщил новость о том, что Робин и Клайв теперь трио, названное The Incredible String Band— в честь клуба, на который повесили замок.
Фото группы на конверте альбома The Hangman’s Beautiful Daughterдает представление об атмосфере, царившей в том коттедже к северу от города, где я и нашел их на следующий день. Повсюду дети и наркотики, юбки и блузки «в цветы», накидки из бархата, шелковые шарфы и запачканная грязью обувь — все это пропитано стойким ароматом пачулей. Новобранцем был Майк Херон, в прошлом участник эдинбургских групп Rock Bottomи Deadbeats.Он был невысокого роста, крепко сбитый; его внешне неуклюжие, но точные движения составляли разительный контраст неуловимому эфирному изяществу Робина. Он постоянно поддразнивал остальных двоих, хлопая себя по колену и смеясь по малейшему поводу.
Некоторое время мы пили чай и курили косячки, потом Робин и Майк сыграли, продемонстрировав мне плоды нового для себя интереса к сочинительству. Я был поражен: песни оказались совершенно оригинальными, написанными под влиянием американского фолка и шотландских баллад, но полными ароматов Балкан, рэгтайма, Северной Африки, мюзик-холла и Уильяма Блейка. Сочетание слегка напоминавшего дилановский вокала Майка с пронзительными голосовыми руладами Робина создавало гармонии одновременно и экзотические, и обладавшие коммерческим потенциалом Я должен был их заполучить. К счастью, когда Хольцман услышал ацетатный диск [104]с записью «October Song»Робина, он сказал; «Ага, это неплохо, давай подписывай их». Затем мне пришлось умышленно истолковать его инструкции неправильным образом и добавить к авансу еще 50 долларов, чтобы перебить Нэта Джозефа из Transatlantic Recordsв борьбе за подписи музыкантов.
Мы записали пластинку за один уикенд в Лондоне. Вскоре после этого Клайв, настоящий бунтарь, которому было наплевать на все мои честолюбивые замыслы, уехал в Афганистан, сказав Робину и Майку, чтобы его не дожидались. Пластинка The Incredible String Bandне могла быть отнесена ни к какой определенной категории, но получила хорошие рецензии и неожиданно стала успешной как в Британии, так и в США. К тому времени, когда я ушел из фирмы Elektraи пытался что-нибудь придумать, чтобы избежать возвращения в Нью-Йорк, Робин и Майк были почти готовы записать второй альбом Их согласие с тем, что вести дела группы должен я, наряду с открытием клуба UFOдало мне возможность остаться в Лондоне.