…Дом на Барочной, снега, сугробы,
Счастье, молодость, Степной поход…
А февраль снежит, поет…
Над детьми, над полушубком белым,
Над звездой чернильной на плече,
Над высоким, благородным, смелым,
Над словами в красном кумаче…

— вспоминал в эмиграции поэт Николай Евсеев, бывший в те дни среди первых добровольцев. Из переполненного лазарета на Барочной было решено выделить всех юнкеров, кадетов и учащуюся молодежь, переведя их в лазарет № 23, расположившийся на Грушевской улице. Эти молодые люди и положили начало созданию новой воинской части — Юнкерской роты, во главе которой был поставлен командовать штабс-капитан Парфенов. 1-й взвод Юнкерской роты был составлен из юнкеров пехотных училищ; его подавляющую часть составили юнкера Павловского пехотного училища. 2-й взвод состоял из юнкеров артиллерийских — Михайловского и Константиновского училищ. В 3-м взводе были гардемарины и кадеты морских училищ, а в 4-м — кадеты и учащаяся молодежь — гимназисты, ученики ремесленных училищ и даже семинаристы. В таком виде Юнкерская рота просуществовала все четыре дня, а потом, когда 19 ноября 1917 года в ряды добровольцев влились около 100 человек юнкеров артиллерийских училищ, 2-й взвод роты был пополнен и выделен в особую часть, именовавшуюся Свободная Михайловско-Константиновская батарея в честь представителей юнкерских училищ, ее составлявших.

Батарея быстро прирастала беспрестанно прибывающими юнкерами-добровольцами и достигла в скором времени численности около 250 человек. 190 человек из них составляли юнкера Константиновского артиллерийского училища. Командовать артиллеристами был поставлен капитан Шаколи, офицер курса Михайловского артиллерийского училища, единственный из преподавателей, последовавший за своими юнкерами и подтвердивший свою запись в Алексеевской организации делом. Батарею разместили в здании Платовской гимназии. Пополнились и ряды Юнкерской роты в целом. В течение нескольких дней ее численность составила уже 150 человек, и ее пришлось развернуть в Юнкерский батальон трехротного состава, из которого первые две роты были полностью юнкерские, а третью составляли кадеты и гимназисты. Сводно-офицерскую роту возглавил штабс-капитан Некрашевич.

Общее количество добровольцев в двух ротах и Сводной Михайловско-Константиновской батарее было немногим более 600 человек. Все они впоследствии, сведенные воедино, образовали Офицерскую дивизию, получившую со временем почетное шефство генерал-лейтенанта Сергея Леонидовича Маркова. Примерно в эти же дни в стадии формирования находилась и четвертая часть добровольческих сил — так называемая Георгиевская рота, состав которой насчитывал немногим более 50 с лишним человек, солдат и офицеров из числа Георгиевского полка, бывшего некогда при Ставке Верховного Главнокомандующего на фронте во время Великой войны. В ходе дальнейших переформирований, происходивших в Добровольческой армии, эта рота была влита в легендарный Корниловский полк.

Офицеры в первых добровольческих формированиях составили в 1917 году лишь треть, а солдат в них насчитывались буквально единицы. Генерал Алексеев, создавая свою организацию, главной своей аудиторией считал, прежде всего, офицерство и генералитет. Обратить свой взор на солдат старый стратег не спешил. Та разнузданная и потерявшая образ русского солдата масса нижних чинов, потоком хлынувшая с фронтов в тыл, не вызывала в нем уверенности в том, что в ближайшем будущем из нее возможно будет создать сознательные боеспособные части. Его большевистские оппоненты думали иначе, постепенно набрасывая узду в лице института комиссаров и заградительных отрядов на шею пока еще опьяненного фальшивым лозунгом свободы дезертира с фронтов Великой войны. Вскоре солдатским массам, отрекшимся от веры и своего долга, придется стать тупым и разрушительным орудием в руках большевистских лидеров, направленным против горстки добровольческих частей.

Глава четвертая

Становление добровольчества

Несмотря на немногочисленность, ряды добровольческих частей располагали составляющими успеха. У них была идея, видимая цель, полное признание своего лидера и абсолютная решимость на борьбу, а также сознание дисциплины и порядка. Авторитетность начальников, поставленных над формированиями, стояла высоко, и они не только поддерживали его, но и поднимали его умелой организацией дела и отношением к подчиненным. Они неустанно занимались военной подготовкой не только с учащимися гимназии и учениками духовых школ, но и преподавали пехотный строй и пулеметное дело в пехотном строю артиллеристам ввиду временного отсутствия орудий в батареи. Сказывалась и нехватка винтовок. На 600 человек добровольцев было все лишь 100 винтовок, а пулеметы отсутствовали вообще. Просьбы генерала Алексеева, обращенные к донскому атаману Алексею Максимовичу Каледину, о выделении винтовок и патронов к ним остались без ответа. Атаман не мог пойти против решений Круга поддерживать нейтралитет в отношениях с петроградской властью. Кроме того, истекал разрешенный Калединым срок пребывания добровольцев на Дону — те две недели, за которые нужно было вооружить Алексеевские формирования и поставить им четкие боевые задачи.

Но куда могли двигаться безоружные части и какой успех ждал решительных, но незащищенных людей? У добровольческих помещений стояли безоружные дневальные, а внутри зданий велись занятия по боевой подготовке. Иногда генерал Алексеев считал, что уход добровольцев с Дона не нужен, что со временем большевики, жаждущие получить контроль над всей территорией Российской империи, постараются добраться и сюда, и именно здесь, на Донской земле, у добровольческих соединений будет вполне законный повод для совместного с казаками выступления против агрессора. Это могло бы сильно повлиять на боевой дух существующих частей и привлечь большее количество офицерства и российского населения вообще в ряды его армии. Однако даже мудрому стратегу было трудно предположить поведение казачества в складывающихся условиях. История показала в дальнейшем, что и сами донские атаманы порой не умели повлиять на изменчивую природу казачьих «высших соображений», попеременно толкавшие станичников то к нейтралитету с большевиками, а то и к откровенному отторжению идеи совместной с добровольцами борьбы в страхе потерять мнимую независимость.

Большевики пользовались существующим нейтралитетом казачества для того, чтобы выиграть время и подготовить восстания в Донской области силами своих сторонников. Эти силы были найдены ими в лице чинов запасных полков тысячного состава, недурно вооруженных, а также большей части рабочего населения, чей исторический антагонизм с казачьим сословием оказался хорошей почвой для натравливания этих масс на «казачье сословие». Восстание сулило успех большевикам, так как при всей значительной атаманской власти Каледин едва мог надеяться на поддержку всех подчиненных ему частей. По существу, верными атаману оставались лишь его собственный конвой и юнкера военного училища.

Алексеев пытался нарисовать картину возможного краха атаманской власти в отсутствие необходимой для ее защиты вооруженной силы и почти убедил Каледина действовать немедленно. По сведениям Алексеева, восстание двух запасных частей, расположенных в Новочеркасском пригороде Хотунок, могло оказаться детонатором для огромного социального взрыва на Дону вообще. Каледин согласился, и между генералами было решено, что потенциально ненадежные части должны быть разоружены силами сотни Новочеркасского военного училища, Юнкерским батальоном Добровольческой армии и одним взводом Юнкерской батареи. Так как алексеевские юнкера не были вооружены, Каледин распорядился выдать им небольшое количество винтовок и патронов. Вооружить всех атаман был не в силах. Любое его распоряжение о полном вооружении добровольцев могло в любой момент стать достоянием гласности и спровоцировать конфликт с большевиками и собственным Кругом, строго указывающим ему держаться нейтралитета и выжидать.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: