«Нет ничего лживее, неосновательнее, несправедливее и поверхностнее суждения одного человека о другом», — писал в середине прошлого века ныне забытый критик и литератор А. В. Никитенко. Он пришел к этому малоутешительному выводу, проанализировав не только чужой опыт, но и свой собственный, и оставил интересные воспоминания о своих знаменитых современниках.

Могут ли авторы биографии оставаться беспристрастными, холодными регистраторами фактов, дат, событий и поступков? В особенности повествуя о жизни столь необычной женщины, как Светлана Аллилуева, — противоречивой, непредсказуемой, неуемной и мятущейся. Это очень трудно.

Правда, наша задача довольно скромная: мы не претендуем на открытие неизвестного и глубину анализа. Существует обширная литература о дочери Сталина: четыре книги ее воспоминаний — «Двадцать писем к другу», «Только один год», «Далекая музыка», «Книга для внучек», мемуары современников и соратников ее отца, родственников и знакомых самой Светланы Аллилуевой. Материала вполне достаточно, чтобы выстроить «линию жизни» незаурядной женщины, по-своему талантливой, честолюбивой… неустроенной и несчастной.

Множество дочерей и жен сильных мира сего канули в Лету. И Светлану Аллилуеву давно бы забыли, если б она не открыла в себе литературный талант, если бы всю жизнь не пыталась стать кем-то еще, может быть, самой собой, а не только дочерью своего отца.

Мы не пытались «отретушировать» ее портрет. Не утаивали резкие, порой убийственные отзывы о ней родственников и знакомых. Не замалчивали лукавство и противоречия в ее книгах. Светлана Аллилуева — автор этих книг и Светлана Аллилуева — их героиня порой разные люди. Часто Светлана отталкивала людей своей раздражительностью и нетерпимостью. Но она же умела привлекать их обаянием, интеллигентностью, широтой души.

Впрочем, Светлана Аллилуева не нуждается ни в оправдании, ни в снисхождении, ни в жалости. Она всегда была слишком самодостаточна. И только близкие знали, какая она в душе робкая, как нуждается в понимании, в настоящих друзьях…

И раздел «Семья» недаром занимает такую важную часть ее жизнеописания. От природы Светлана была очень «семейственной», потому что выросла в большой семье, в окружении клана родственников. Повзрослев, она не раз пыталась «свить свое гнездо», не раз выходила замуж, рожала детей. Но… всегда что-то не складывалось, не сбывалось. Светлана тосковала по семье, но так и не сумела ее создать.

Итак, перед вами рассказ о жизни женщины, уже по праву своего рождения выделившейся из толпы обыкновенных людей. Наверное, в этом ее трагедия, ее крест, который не всегда бывал по плечу слабой женщине. Будь Светлана Аллилуева «обыкновенной», возможно, она обрела бы то, к чему стремилась, — счастье, покой и семейное тепло.

В наше время мемуары Сергея Яковлевича Аллилуева прочитываются с чувством легкой иронии и грусти. К доверию, которое все же появляется к автору повествования, примешивается скептическое недоумение, ибо мы, балансирующие на обломках того светлого будущего, за которое боролся Сергей Яковлевич, хорошо знаем, к чему привела страну эта борьба.

Сквозь мелодии «Варшавянки» и «Интернационала» проходит унылый лейтмотив — плач кроликов, идущих в пасть удаву.

«Старый большевик» и «прирожденный бунтарь» — так окрестил Сергея Яковлевича всесоюзный староста и его старинный приятель М. И. Калинин. «Чернорабочий революции», «марксист-идеалист» — так называет его Светлана в «Двадцати письмах к другу». Все эти пышные наименования конечно же не дают представления о человеке, они скорее уместны в некрологе. Светлана старается восполнить этот пробел, она не жалеет светлых красок для деда.

«…Эта тихая, деликатная мягкость была его прирожденным качеством, а может быть, он и научился этому у той прекрасной русской интеллигенции, с которой связала его на всю жизнь революция».

Светлана сама не замечает, как ее слог вдруг начинает громыхать официозом и штампами, спутниками официоза, как он то и дело скатывается в пафос, за которым — пустота.

«Полное отсутствие мещанского стяжательства…», «сила духа, животворящего, неиссякаемого и вечного…», «гордость — ничего не просить, ничего никогда не вымаливать, не выклянчивать…» Слова снова и снова, как мошкара, облепливают пустоту, в которой должен красоваться памятник несгибаемому большевику-ленинцу.

Честное слово, поражает то наивное добродушие, с которым эти восторженные идеалисты все воспринимали: красный террор, многочисленные процессы Ульбрихта и Вышинского, коллективизацию. Да, они скорбели душой, наблюдая за тем, как их друзья, стойкие большевики-ленинцы, появляются на судебных процессах изможденные, с выбитыми зубами… Да, они ужасались, путешествуя по голодной Украине… Николай Бухарин даже все свои личные деньги раздал голодающим — спасибо ему!.. Да, они утирали слезы над гробом доведенной до отчаяния и гибели Надежды Аллилуевой.

Голос же свой не повышали. На всю огромную страну уже тогда в полную мощь звучал другой голос, спокойная речь с грузинским акцентом — осталось лишь подпевать ей подростковыми, ломающимися от страха голосами. Они видели, что «новый мир», в построении которого они приняли активное участие, до ужаса не похож на то, что было задумано. «Жизнь шла не так, как полагалось по схемам, но схемы были объявлены неприкосновенными… Основное правило эпохи — не замечать реальности» (Н. Я. Мандельштам. «Воспоминания»).

Между тем именно благодаря мемуарам Сергея Яковлевича Аллилуева есть возможность, по нашим временам редкая, проследить генеалогию Светланы до ее прапрадедов со стороны Аллилуевых.

Бабка Сергея Яковлевича была цыганкой. Прадеда ее звали Яков Трофимович, прабабку — Марфа Прокофьевна. Они родились крепостными воронежского помещика.

Сергей Яковлевич появился на свет в 1866 году. К тому времени родители его освободились от крепостной зависимости и поселились в селе Раменье. Отец вскоре умер. Мать перебивалась случайными заработками. Некоторое время они пожили на Дону, а в 1882 году Сергей Яковлевич поступил в борисо-глебские мастерские Юго-Восточной дороги. «…У него были поистине золотые руки», — ¹ пишет Светлана в «Двадцати письмах к другу». Вскоре он сделался слесарем и попал в железнодорожные мастерские Закавказья.

В то время начиналась острая борьба между народниками и марксистами. Сергей Яковлевич стал посещать кружок, где собирались рабочие, читали запрещенную литературу, обсуждали, каким образом следует бороться с угнетателями-капиталистами.

Как-то на собрание кружка явился незнакомый молодой человек и негромко, напирая на «о», заговорил:

 — Еще лучше, товарищи, если вы будете записывать то, что вас особенно волнует или возмутит на работе. Пишите на злобу дня, записывайте факты, а записанное передайте одному, другому товарищу — пусть прочтут. Такие коротенькие записки-обращения можно даже переписать в нескольких экземплярах, раздать товарищам… Этими листовками можно достигнуть многого…

Так состоялось знакомство Сергея Яковлевича с Алексеем Пешковым, благодаря советам которого вскоре и была выпущена первая прокламация, написанная от руки и оттиснутая на примитивном гектографе в нескольких десятках экземпляров.

В 1893 году Сергей Яковлевич женился. Через год у молодых родился сын Павел, а потом дочь Анна. Жена его также примкнула к революционному движению. В это время он узнал о существовании в Тифлисе марксистской социал-демократической организации «Месамедаси» («Третья группа»). Чем она занималась, было неизвестно, и любопытный Сергей Яковлевич отправился в Тифлис.