Девочка Белла некоторое время состояла на учете у невропатолога в связи с негативными условиями первых месяцев жизни. Однако к семи годам не было выявлено ни замедленного развития, ни проблем в общении со сверстниками, ни заикания, ни невроза, и с учета ее сняли. Белла окончила школу, поступила в институт… Некоторые странности появились у нее в начале переходного возраста. Бабушка вновь повела ее на консультацию к специалистам, те успокоили. Дескать, кто ж в четырнадцать лет без странностей? Разовьется в женщину, и все подростковые комплексы сами собой пройдут. Вера Ивановна недоверчиво качала головой и пробовала поговорить с внучкой сама, но та с каждым днем становилась все более замкнутой и молчаливой. О том, что происходит в жизни Беллы за пределами квартиры, старушка не знала вообще ничего. Особенно не любила девушка обсуждать две темы: свою личную жизнь и отношения с религией. Хотя по многим признакам заметно было, что религиозное чувство в ней кипит и булькает, трансформирует психику и образ мышления. Вера Ивановна даже помнила, что обращение Беллы к христианской вере началось в девятом классе и совпало с переходом из одной школы в другую. На смене школы настояла тогда сама Белла. Какие-то причины она тогда называла, но бабушке они показались надуманными. Об истинных же мотивах девушка молчала. Вытащить из нее информацию, которую она не желала разглашать, было делом совершенно гиблым, заведомо обреченным на провал. А теперь она мертва и уж тем более ничего не расскажет…

В сосновом лесу царила сырость. Снег здесь только-только сошел, а кое-где и не сошел еще, лежал в низинах грязно-белыми ноздреватыми кучками. Влажная почва хлюпала под ногами. Сергей недовольно сморщился. Он любил природу, но не любил весну. От апрельского солнца у него начинало ломить в висках и неприятно учащалось сердцебиение. В это время года он обычно спасался тем, что как можно меньше времени проводил вне закрытых помещений. Если сидел дома, зашторивал все окна. Впрочем, с тех пор, как в его однокомнатной квартире поселилась Снежная Королева, он старался не демонстрировать свою весеннюю депрессивность. В отличие от себя самого, Настю он считал нормальным человеком. А все нормальные люди любят яркое солнце, звонкую капель, щебетанье птиц и запах прели. Сезонные особенности любимого супруга могли насторожить Настю, а он не хотел давать ей ненужных поводов для подозрений в психической неадекватности.

Оглядываясь по сторонам, он замечал, что почти на всех могилах лежит печать ухоженности. Заботливые родственники успели побывать на кладбище с утра и навести порядок. «Интересно, — подумал он, — откуда эта традиция идет и что она означает? Какой скрытый смысл в том, что мы очищаем могилу от сухих веток и прошлогодних листьев, протираем памятник, приносим свежие цветы? Что здесь от христианства и что от язычества? И почему в других культурах отношение к местам захоронений не такое трепетное? У мусульман, например, не принято как-то облагораживать могилу усопшего, даже самого любимого и уважаемого. Похоронили и забыли».

Они стояли возле памятника, под которым вечным сном спали родители Настиного отца. Умерли они пять лет назад, с интервалом в несколько месяцев. Волков с интересом рассматривал необычный для российских кладбищ памятник, массивный и высокий, но вовсе не кажущийся громоздким. Наоборот, казалось, что он вот-вот воспарит ввысь. Такое же ощущение возникает при взгляде на типичный готический собор, ажурный и невесомый. Наверное, эффект легкости достигался за счет многочисленных украшений, со всех сторон обрамлявших каменную глыбу. Ангелочки, переплетенные цветочные венки, колосья, павлины, свечи… Волков знал, что в подобных композициях каждый предмет что-то собою символизирует. Имелась у надгробья и еще одна особенность: надписи были выполнены двумя шрифтами, латиницей и кириллицей, а под именами и датами жизни тянулась затейливая фраза: «Requiescit in pace».

Деда и бабку своей жены Сергей никогда не видел, с Настей познакомился уже тогда, когда они были мертвы. По рассказам он знал, что Винсент и София происходили из русско-польско-французского рода, придерживались католической веры, долгое время жили в Канаде и только в семидесятых годах прошлого века перебрались в Советский Союз. Вместе с девятилетним сыном Александром, будущим отцом Насти Трофимовой.

В двух метрах от помпезного мраморного надгробья находился скромный холмик с торчащим из него деревянным крестом. С небольшой фотографии смотрело молодое лицо. Волков сдержанно вздохнул, вспомнив Настиного брата, погибшего в прошлом году. Они не были дружны и даже не симпатизировали друг другу, но Волков все же не желал смерти Максиму.

Действуя вчетвером, они быстро и ловко прибрались вокруг могил. Александр Винсентович достал из сумки плоскую бутылку и маленькие рюмки из небьющегося стекла, разлил коньяк. Выпили, не присаживаясь, оставшиеся капли выплеснули на землю. Закусили яблочными ломтиками.

— Лежи с миром, дорогой Максимушка, — всхлипнула Наталья Михайловна, кладя на холмик бордовую розу. — Жить бы тебе да жить с нами. Зачем же ты…

— Не говори ничего, мам, — тихо попросила Настя. — Сколько раз уже все обсуждали. Не расстраивай себя. И не вини себя, это лишнее. Если он нас видит и слышит, ему достаточно того, что мы его помним и любим.

— О мертвых либо хорошо, либо ничего, — пробормотал Сергей заезженную фразу, с которой никогда не был согласен. Сочувственно вздохнул, положил к подножию креста красную гвоздику. То же самое сделала и Настя, смахнув слезу.

Обойдя против часовой стрелки вокруг могил, они вышли на асфальтированную дорожку, к припаркованным машинам. Супруги Трофимовы уселись в белый «ниссан», Сергей и Настя — в серебристую «нексию».

— Сереж, зачем люди умирают? — серьезным тоном спросила девушка, когда они вырулили с кладбищенских дорожек и помчались по вечернему шоссе. — Я не про Максима, с ним все понятно. Имею в виду вообще людей. Почему им непременно нужно умирать?

— Да просто потому, что так запрограммировано матушкой-природой, — почти не задумываясь, ответил он.

— А природа что, личность? Как она может программировать хоть что-то?

— Нет, природа не личность. Хотя, знаешь, был такой философ со странным именем Спиноза. Так вот, его главная идея заключалась в том, что Бог и Природа — это синонимы. А в существование Бога он верил, и Бог для него был личностью, значит, и Природа тоже…

— Но ты же так не считаешь, — перебила Настя. — Ты не веришь ни в какую сверхличность, которую можно было бы определить термином «Бог». Так кто ж тогда придумал смерть? И зачем?

Волков немного помолчал. Настины вопросы не были для него абсолютно новыми, им и раньше доводилось обсуждать фундаментальные проблемы мироздания. Посредством обильного чтения и самостоятельных рассуждений он к своим неполным тридцати годам нашел ответы на все вопросы, мучившие его в ранней молодости. Сложность была лишь в том, чтобы подобрать слова, правильно изложить свою позицию окружающим. Насте, в частности.

— Наш мир управляется универсальными законами природы, — медленно произнес он, не отрывая глаз от дороги. — Универсальность их заключается в том, что они одинаково применимы к любой сложной системе, будь то Галактика, березовая роща, стая дельфинов или человеческая цивилизация. Одним из таких законов является стремление любой системы к совершенствованию, к развитию, к усложнению… Эволюция — это ведь не только биологический термин. Когда наша планета еще была раскаленным шариком, непригодным для существования живых организмов, эволюция уже шла. Геологическая, вулканическая, атмосферная… Поняла мою мысль?

— Развитие и усложнение — основной закон природы. Так?

— Да. А теперь представим себе, что живые существа были бы запрограммированы на бессмертие. Да они бы ни до какой цивилизации не смогли эволюционировать, так бы и остались на уровне кистеперых рыб! Они бы с железной неизбежностью начали пожирать собственное потомство, просто чтобы избавиться от подрастающих конкурентов за ареал обитания!