Он не нашел человека в пакистанской военной форме или просто проводника — пакистанца — это не значило, что его нет, но это было хорошо. Дело в том, что если их нет — очень может так, что морские пехотинцы здесь на таких же птичьих правах, как и они сами. И им — стоит опасаться не меньше, чем советским и помощь к ним — быстро не придет.

Ракетчики, пулеметчики…

Потом он заметил командира. Или офицера, возможно сержантского состава. Опознал его по проседи в коротко стриженых волосах и по тому, как один из солдат явно спросил у него, что делать дальше. Похоже, офицер лютый, пистолета нет, такой же как у всех автомат за спиной, знает что к чему, не высовывается. Ну… как говорится, не обижайтесь, мистер, но если начнется — вы первый в расход и пойдете. Уж что-то слишком серьезно вы выглядите…

Единственное, что мешало ему принять решение — это то, что он не понимал, что происходит.

В принципе — их можно было выбить и на рассвете. Одного за другим. Шило подберется ближе и будет глушить из бесшумки, он — отработает по вспышкам. Если и не выбьет всех — то засаду однозначно обломает и возможный переход на афганскую сторону — тоже. Почувствует, что дело дрянь — отойдет, шарахаться по горам и искать его они не будут. На звуки боя — сбегутся местные, тут по первичным данных — до двадцати банд в приграничье, общей численностью две — две с половиной тысячи человек. Тогда еще вопрос — кто от кого бегать будет. И кому проще уйти — двоим или двадцати с убитыми и ранеными…

Но он ничего не понимал.

Они не пошли через границу. Если бы пошли — он бы последовал за ними и выбил на ровной местности одного за другим. Они не пошли. Они выдвинулись в пограничную зону ночью, чтобы быть здесь к рассвету. Зачем? Скорпионы днем уходят, зато появляются разведывательные самолеты. Его сбить? И какой в этом прок? Неужели один самолет — разведчик стоит четырех Стингеров и целого подразделения — ведь получается, это американцы рискуют международным скандалом, посылая сюда морскую пехоту? А если… даже разведчик их сфотографирует? А если они ввяжутся в бой с местными? Понесут потери, а то и вовсе будут разгромлены, кого-то возьмут в плен, пригласят репортеров — это что будет?

Какого хрена они остановились именно здесь. Какого хрена копают окопы и маскируются. От кого?

Единственно, что можно понять — они занимают оборону на восточной стороне холмов, фронтом на запад. В сторону афганской границы. Значит, объект их интереса — находится с той стороны, в Афганистане.

Что это может быть? Вертолет пограничного патруля? Чушь. Встречают агента? Сразу двадцать с лишним человек?

Нет, что-то реально непонятное. А раз непонятное — надо разобраться. Как сказал один умный человек — никогда не делай того, что хочет враг, даже если ты сам хочешь этого. Остается самая малость — понять, чего хочет враг. Какого черта ему надо.

Мелькнула дурацкая мысль — может, это наша разведгруппа, ждет вертолетов? Но какого хрена они переоделись в американцев, не в пакистанцев, не в моджахедов. Ведь это надо форму достать, оружие, документы. И негров еще…

Голова кипит. Отползти бы, выйти на связь, передать. А вдруг эфир слушает кто-то?

Хотелось пить. Но он лежал и смотрел. Увидев все, что ему надо, он просто лежал в состоянии полунебытия, не двигаясь даже пальцем…

Потом он услышал вертолеты.

Первой мыслью было — вызвали вертолеты, где-то засветились и теперь — поисковые вертолеты начнут прочесывать местность, искать их. Второй — по звуку… звук винтов не был похож ни на один из известных ему вертолетов…

Из-за холма — он не видел вертолетов до тех пор, пока они не подошли совсем близко. Это были русские вертолеты, спаренные винты — конструкция Камова, транспортно-десантные Ка-29 используются отрядами спецназа именно на юге, у них дальность в полтора раза больше, чем у милевских «восьмерок» и более мощное вооружение, позволяющее обходиться без сопровождения МИ-24. Ни с каким другим вертолетом эти короткие, широкие, до зубов вооруженные вертолеты спутать было невозможно, и нигде, кроме как в СССР их не было. Так все таки — ряженая разведгруппа. А как же негры?

Он заметил, что один из зенитчиков — прячется за гребнем холма и разложил решетку. У Стингера сбоку на пусковом устройстве есть складывающаяся антенна, перед пуском ее надо разложить. Разложенная антенна — признак готовности выстрелить в любой момент, на наведение — требуется несколько секунд, не больше. Он по миллиметру повернул винтовку и посадил голову зенитчика на пенек основной марки прицела.

Только попробуй, ублюдок. Только, с…а попробуй.

В Советской армии снайперов учат прицеливаться с одного глаза, так же и в спорте. В Афганистане давно поняли, что целиться надо с двух глаз и это едва ли не единственное из стрелкового дела, чему Скворцов научился в армии, а не в СДЮШОР — школе олимпийского резерва. Сейчас он целился именно так — нужно просто уметь сосредотачиваться на том, что видишь одним глазом и «смотреть, но не видеть» вторым. Как переключатель в голове — смотришь то вооруженным глазом, то невооруженным. Сейчас он посмотрел левым — и увидел, что один из вертолетов завис и по тросу спускается человек. И еще он увидел цветной дым от шашки. Сигнал, обозначили посадочную площадку. Это может значить, что вертолеты летели, не зная точно, где им придется высадить десант. Обычно, если площадка заранее подобрана — ее обозначают менее заметными способами, тем более — на чужой территории…

Он уже не целился. Он смотрел невооруженным глазом — и видел, как из вертолета спустился еще один человек, а потом — спустили что-то вроде длинного мешка.

Большого.

Он начал отползать назад. Потому что не видел со своего места, что происходит на склоне холма, над которым завис вертолет. А видеть — должен.

Надо спешить.

Он рискнул — начал отползать быстрее. Если бы наблюдатель смотрел на него — он бы его мог обнаружить. Но наблюдатели тоже были людьми — их внимание было нацелено на вертолеты, они смотрели в небо.

Понятно одно — своих с готовым к бою Стингером — не встречают!

Холм — скрыл его, он смог перевернуться на спину как жук — и только сейчас ощутил, как болит все его тело, все мышцы, как они затекли от долгого лежания. Впрочем — и то что он сделал сейчас было ошибкой: на вражеской территории всегда, не исключая ни единого момента надо вести себя так, как будто ты под прицелом.

Шило — шумно перекатился рядом.

— Тихо!

Хотя сам только что нашумел.

— Це что за хрень… — спросил Шило, мешая русский и украинский, как всегда в минуты волнения — шо це таке?

— Не знаю…

Судя по гаснущему звуку винтов — вертолеты уходили, уходили на запад.

— Пошли.

— Ты что, охренел, Старшой?

Скворцов сделало то, что в такой близости от противника делать ни в коем случае было нельзя. Он встал на ноги. Побежал вниз, к подножью холма, пригнувшись — но все же побежал. И если сейчас появится вертолет или у этих… то ли американцев, то ли черт знает кого есть вынесенный пост наблюдения — он попал. Но… кто не рискует, тому и спирта разведенного, с самолета слитого не достанется.

Шило последовал ха ним, оглядываясь по сторонам и держа оружие наготове.

— Ты… чего… задумал… Старшой.

— Смотри по сторонам. Надо их обойти.

Скворцов чувствовал, что дело неладно. Надо посмотреть — кто это прилетел с советской стороны. Это что за контакты. В Кабуле его не ориентировали на работу против КГБ — но он чувствовал, что что-то неладное происходит. Непонятное, подозрительное — и потому неладное.

Дошло же до того, что местный генсек предал? Дошло. Дошло до того, что метлу в Пакистан генерал угнал и экипаж убил? Дошло. Дошло до того, что один член Политбюро в Америку сбежал, а второго — к вышке приговорили за измену Родине? Дошло. А если и тут такое же? Надо бдительным быть.

Только бы успеть…

Успели. На позицию он выдвигался по миллиметру — американцы совсем рядом, смотрят именно в направлении на запад и он — как раз попадает в поле бокового зрения, на линию огня пулеметчиков и снайперов. Это тебе не со спины заходить. Одному заорать и огонь открыть — все. Приехали.