Ветеран Цезаря main.png

Надежда Феликсовна Остроменцкая

Ветеран Цезаря

Художник В. Винокур

Ветеран Цезаря flora1.png

Луций Сестий Гавий Гаю Юлию Цезарю

Ты спрашиваешь меня, Цезарь, зачем я пишу?

«Что ты совершил такого, чтобы оставлять о себе память?»

О нет! Я не осаждал Трою и не прятался вместе с воинами Одиссея в деревянном коне, не плыл на быстрокрылом Арго и не запускал пальцы в золотую шкуру барана. Капитолийская волчица не поила меня молоком. Я не веду своей родословной ни от богинь, полюбивших царей, ни от царских дочерей, соблазнённых богами. В моём атриуме нет восковых изображений предков. Они не были патрициями. Ты не найдёшь их имён в анналах, потому что анналы всегда писались для прославления завоевателей, а не пастухов или землепашцев. Принято считать, что мы нуждаемся только в хлебе и зрелищах. Но нам нужна и история. Пусть наши сыновья и внуки учатся на наших ошибках.

Узнав об убийстве Тиберия Гракха сенаторами, его родственник и покровитель Сципион выразил одобрение убийцам строкою Гомера: «Каждый смерти достоин, задумавший дело такое». Гракх хотел дать землю беднякам. Какие же слова найдёшь ты, Цезарь, чтобы осудить меня, содействовавшего освобождению рабов?

Но я не намерен оправдываться перед тобою. Всё равно ты не сможешь меня понять! Я пишу для своего сына, выросшего среди рабов. Я пишу для тех, кто никогда не видел своих отцов, кто проклинает их во мраке эргастулов и на скамьях гребцов. Я пишу для тех, кто знает лишь матерей, кто помнит их обиды, и унижения. Только они смогут понять, как я стал воином Спартака.

Ветеран Цезаря flora2.png

Ветеран Цезаря part1.png

Часть первая

Необыкновенный пленник

Ветеран Цезаря pic01.png

Ветеран Цезаря flora3.png

Глава первая

Валерий, мой страж[1], во время прогулок часто заходил со мною в торговую контору моего отца Гнея Сестия Гавия, вернее — контору компании откупщиков, представителем которых он был в Брундизии. Здесь, рядом с пристанью, вечно толпился народ. Валерий, как и я, любил поглазеть на чужестранных купцов и моряков, послушать их рассказы о бурях, стычках с пиратами, далёких странах и о людях, которые их населяют. Лучше всяких сказок были для меня эти беседы.

Стоило кому-нибудь начать: «Вот за Боспорским царством, на северо-восток от Скифских равнин, есть, говорят, превысокие горы, набитые золотом, словно сундуки богача», — и уж я, пробравшись к рассказчику, прижимался к его коленям и смотрел ему в рот, тараща глаза и боясь пошевелиться. Чудеса сменялись чудесами!

— Жаль, достать золото не так-то просто, — иногда вздыхал рассказчик, — стерегут его грифоны.

— Кто?

Вопрос срывался сам собой, но я не смущался: здесь не запрещали мне вмешиваться в разговор взрослых.

— Грифоны. Такие львы с орлиными крыльями и с птичьими клювами, — объяснял он.

Крылатый лев! Я холодел от страха. А храбрый рассказчик задумчиво добавлял:

— Всё же собираюсь пробраться туда. Только компаньона себе не найду.

Отец, нетерпеливо слушавший его, подзывал моего наставника.

— Читал ты что-нибудь об этом в своих книгах, Валерий?

— Ну как же: Геродот Галикарнасец ещё триста лет назад писал об этом, но прибавлял, что не очень верит в существование грифонов.

Валерий пускался в объяснения, но я уж не слушал: я мечтал о том, как вырасту, создам компанию по поимке грифонов, поеду к золотым горам, поймаю хоть одного грифона, привезу его домой и посажу на цепочке возле входа. Вместо собаки. И надпись переделаю: «Осторожно, грифон!» Вот будет чудо! Все городские мальчишки сбегутся к нашему дому!

Валерию было поручено не только моё воспитание. В его обязанности входило также чтение и переписка книг. Голова его была набита мудростью. Отец мой гордился учёностью своего раба и всякий раз, как мы появлялись в конторе, заставлял его рассказывать, что он вычитал в книгах древних историков и географов. Поэтому в конторе я узнал много поучительного ещё задолго до того, как Валерий показал мне буквы и вложил в мои пальцы палочку для письма.

Благодаря Валерию самой любимой моей комнатой в доме была библиотека. Особенно хорошо там бывало в ранние утренние часы, когда из перистиля вливался свет восходящего солнца и лёгкий ветерок приносил аромат листьев и цветов. На столах благоухали букеты, и трудолюбивые пчёлы, залетая из ближнего улья, кружили над головами переписчиков, работавших под наблюдением Валерия. Это было второе доходное дело отца: он торговал книгами.

Я вертелся вокруг своего педагога в надежде, что он прочтёт мне какой-нибудь отрывок. В конце концов он замечал меня и, развернув свиток, говорил: «Вот послушай…»

Увлекаясь, он часто забывал о моём возрасте и читал мне даже агрономические трактаты карфагенянина Магона или деда нашего Катона. Вот была скука! Я хлопал глазами, стараясь не заснуть, но голос Валерия звучал так монотонно… Голова тяжелела, и веки сами собой смыкались. Зато как интересно было, следить за приключениями Одиссея и Телемака! Вот если бы и мне постранствовать так же долго, как Одиссей! А мой сын в это время рос бы да рос и стал бы большим. А потом я бы вернулся, и мы с ним, как Одиссей с Телемаком, в одну ночь перебили бы сто двадцать пять женихов моей жены!

Я старался поскорей научиться читать, чтобы, как мой наставник, знать все книги в нашей библиотеке. Тогда отец не Валерию, а мне бы говорил: «Ну-ка расскажи, что пишет об этом Ксенофонт или ещё кто-нибудь…»

А вот счёт плохо мне давался, хотя с детства я слышал вокруг разговоры о процентах, дивидендах и прочих денежных операциях. Даже когда я стал взрослым и мне пришлось самому заняться финансами, они меня мало интересовали… Но я, кажется, отвлёкся… Впрочем, всё это имеет отношение к моему рассказу.

Наш просторный светлый дом стоял на берегу моря. У причала перед домом покачивалась большая лодка. В ней вся наша семья уезжала на прогулку каждый девятый день — нундины, — посвящённый отдыху.

В обычные дни я любил забираться в нашу большую лодку и лежать в ней, мечтая о путешествиях, бурях, сражениях с пиратами и победах, которые я неизменно одерживал.

В семь лет я, как все, пошёл в школу. Привыкнув к обществу взрослых, я сначала дичился детей. Все мальчики казались мне драчунами, а девочки — недотрогами. Я стеснялся отвечать учителю в страхе, что меня поднимут на смех из-за какой-нибудь ошибки. Даже теперь неприятно мне вспоминать уроки математики. Но в конце концов я втянулся в учение, игры и драки и так же, как остальные, веселился, если, бывало, кто-нибудь сболтнёт перед учителем глупость. Но, как бы оживлённо школьные часы ни пролетали, я всегда и с удовольствием встречал Валерия, приходившего, чтобы отвести меня домой. По-прежнему интересы мои были сосредоточены в нашей библиотеке и в конторе отца на пристани.

Самое радостное событие моего детства произошло, когда мне исполнилось десять лет. В этот день отец подарил мне лодку и кормчего, который стал обучать меня морскому делу. Мать волновалась, сердилась, а мы с отцом переглядывались и посмеивались, слушая её сетования. Разве кто-нибудь мог в то время предвидеть, какой, бедой обернётся для меня этот подарок?

Мать беспокоилась оттого, что я был чересчур беспечен и часто выходил в море при сильном ветре. А я, бывало, кричал от восторга, когда небо покрывалось лохматыми тучами и ветер с воем бросался на волны, словно пёс, готовый разорвать морское чрево. Мне было весело, когда вокруг вырастали горы воды и моя лодка прыгала и ныряла.

вернуться

1

У римлян было в обычае приставлять к подросткам рабов-воспитателей, которых называли «стражами».


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: