Мы все ломали голову над этой загадкой. Не вызывало сомнения, что Веррес находился в сговоре с пиратами. Но что его заставило провести инсценировку казни? Почему пираты побоялись взять серторианцев с собою? Почему они выдали их? Архипират откупился тремя римскими гражданами? Слишком незначителен выкуп. Разгадка в том, куда отправились пираты. К этому выводу пришли все мы, ожидавшие смерти. Она каждый день выхватывала то одного, то другого. Мы знали, что никто из тех, кто поднимался наверх, к свету, не вернётся. Последние объятия. Колючая щетина щёк. Ободряющий шёпот: «Будь мужчиной!»

Я всё это пережил, умирая много раз. Но наконец я услышал своё имя. Куда меня ведут? Уснувший город, раскинувшееся над ним звёздное небо. Я дышал всей грудью.

Стражи молчаливы. Я ощущал их взгляд, такой же острый и холодный, как копья. Я чувствовал, что сейчас есть единственная возможность спасения. Бежать. Но как? Ещё издали я увидел старую оливу. Меня должны были провести под нею. Справа каменная ограда. Если мне только удастся допрыгнуть до ветки… Если она не сломится. Если стражи не успеют меня схватить… Если за оградой можно найти убежище… Сколько этих «если», от которых зависит моя жизнь.

А олива приближалась. Я шёл, опустив голову, размеренным шагом узника. Но каждая моя мышца, каждый нерв был натянут, как тетива. Губы шептали молитву Минерве, создательнице оливы:

— Спаси! Спаси!

Вот уже дерево рядом. Ещё один шаг. Прыжок…

Расчёт был точен. Ветка выдержала тяжесть тела и, спружинив, подбросила меня вверх. Перехватившись руками, я качнулся вправо и перемахнул через каменную ограду. Она не представляла непреодолимой преграды для стражей. Но я выигрывал несколько мгновений. Этого было достаточно. Пока стражи опомнились, я уже бежал, петляя между деревьями. Надежда и отчаяние придавали мне силы. К счастью, сад соприкасался с набережной, застроенной бесконечными складами. Это был настоящий лабиринт из брёвен, тюков, пустых пифосов, кожаных мешков с зерном, мраморных квадров. Здесь можно спрятаться до утра, но, когда рассветёт, мои преследователи перероют всё, чтобы меня найти. Другое дело — корабль на рейде. Кто догадается меня там искать. Подбежав к берегу, я скользнул в чёрную воду…

Пол подо мною качался и дрожал. В темноте нельзя было ничего различить, но слух улавливал равномерный всплеск и скрип.

Я вспомнил всё, что со мною произошло. Ткань туники была ещё влажной. Саднило плечо. Я оцарапал его, когда взбирался по борту. Корабль мне тогда казался пустым. Я сполз в трюм и свалился в беспамятстве. Сколько времени я проспал? Послышался какой-то свистящий звук, перешедший в нечленораздельный крик. Удар бича! Надсмотрщик за работой. Он бегает из одного конца палубы в другой. Снова удар. Значит, судно идёт на вёслах. А сюда мы шли на парусах. Если ветер не переменился, корабль идёт на север. Север — это Италия. И моё спасение! Сколько может продлиться плавание? А не лучше ли поднять крышку люка и выйти на палубу? Но что я знаю о кормчем?

А корабль шёл. Волны что-то бормотали за переборкой. Скрипели уключины. Трюм был тёмен, как моя судьба.

В широкой части днища, там, где корма, я нащупал амфору. Она была набита песком. А ведь могло быть вино! Нет, хотя бы глоток воды. Сколько ещё придётся терпеть? Это известно одним лишь богам.

Не знаю, сколько дней и ночей я провёл во мраке трюма. Но наступил миг, когда я ощутил толчок, заставивший меня вздрогнуть. Итак, корабль остановил свой бег, причалил к берегу… Но к какому? Долго ли я буду слепцом?

Прижавшись к борту, я старался уловить все звуки. Слева что-то заёрзало и заскрипело. Спустили сходни. Плеска якоря я не услыхал. Но явственно донёсся звон. Это открывают замки цепей, которыми прикованы к вёслам рабы. Я представил себе их искажённые от недавнего напряжения лица, потные лбы, безразличный взгляд. Если гребцов сводят на берег, предстоит длительная стоянка. Рабам дают отдохнуть на твёрдой земле. Иначе от них не добьёшься работы. К тому же кормчие используют гребцов при погрузке. Так делали у нас в Брундизии, хотя и бывали случаи, когда гребцы пытались бежать.

Наконец всё стихло. Наверно, все сошли на берег. Надо торопиться. Я приподнял крышку обеими руками и замер. В щель было видно, что нижняя палуба пуста. У борта лежали расстёгнутые цепи. Смеркалось. Багровая полоса легла на волны, уходя к противоположному гористому берегу. Видимо, мы находились в огромной бухте. Что же это за место?

Стало темно. Теперь можно рискнуть. Я откинул крышку люка, стараясь не греметь. Руки одеревенели. Стоило немалых усилий подтянуть тело. Колени ощутили влажные доски. Я лёг на живот и пополз к корме. Сходни не для меня! Как попал на корабль, так и сойти! Хорошо, что натянута якорная цепь. По ней я скользнул в воду.

Течение было поразительно сильным. Оно уносило в открытое море, и я выплыл к берегу шагах в пятидесяти от корабля. После моря земля качалась под моими ногами. Жажда мучила ещё сильнее, чем в трюме. Я напрягал все силы, чтобы не упасть. Прорезая мглу, кое-где мерцали огоньки. Я выбрал огонёк наудачу. Босой, в рваной тунике — какое я произведу впечатление на хозяев дома? Но, в конце концов, можно будет назвать своё имя и объяснить, что попал в беду. Разве латинская речь — не лучшая поручительница моего гражданского состояния? А Веррес? Веррес за пределами Сицилии не опасен.

Меня встретил бешеный лай. Собаки почуяли чужого. Открылась дверь, и наружу высунулась рука со светильником, а за нею — трясущаяся голова. Несколько мгновений человек осматривал меня. Не знаю, какое впечатление создалось обо мне у незнакомца, но он, как-то странно крякнув, сказал по-гречески:

— Заходи!

Греки жили в Сицилии, Южной Италии и даже на побережье Африки. Мне надо было сразу спросить, в каком я городе. Но вместо этого я стал довольно бессвязно объяснять, что попал в плен к пиратам и мне удалось бежать, что я родом из Брундизия и там каждый знает меня.

— Не сомневаюсь! — сказал старик, тряся головой.

Я понял, что это болезнь, которую называют трясучкой, а страдающих ею — трясунами.

Вошёл раб с подносом. Видимо, он принёс не то, что нужно, и хозяин выпроводил его и вскоре явился сам с кувшином молока и лепёшкой.

— Судьба изменчива, — сказал старик, пододвигая ко мне кувшин. — Сегодня она вознесёт тебя на вершину, а завтра опустит в пропасть. Говорят, что дело дошло до крыс.

— Каких крыс? — сказал я, едва не захлебнувшись.

— Молоко не кислит? — справился хозяин, видимо не расслышав моего вопроса.

— Нет! — ответил я, вонзая зубы в мягкую лепёшку.

— Надо было раньше думать, — назидательно произнёс старик. — И Пирр, и Ганнибал тоже пытались. Не вышло! К тому же у вас и слонов нет… Теперь от них отказались.

Я ничего не понимал. Трясун наверняка не в своём уме. Крысы, слоны, Пирр, Ганнибал. Лучше не задавать ему никаких вопросов. Пусть говорит.

Но у меня и не было больше возможности спрашивать. Пришлось отвечать самому.

В таблинум ворвались вооружённые воины.

— Дорогой гость, — обратился ко мне грек с издёвкой, — кажется, это пришли за тобой.

Я был уверен, что трясун послал раба за стражей, а тем временем морочил мне голову крысами и слонами.

— Кто ты? — грозно спросил меня старший из воинов.

— Моё имя Гавий, — отвечал я. — Я римский гражданин.

Легионер расхохотался.

— Вы слышите, ребята, римский гражданин! А тот, кого мы выловили вчера, назвался афинским торговцем, а до него был скифский вождь. Я не удивлюсь, если мы завтра схватим парфянского царя.

— Мне безразлично, кого вы ловили вчера или поймаете завтра, — сказал я резко. — Но я действительно римский гражданин. Меня знают Цицерон и Цезарь.

Эти имена не произвели на легионера никакого впечатления, и я подозреваю, что он их никогда не слыхал.

— Какой там Цицерон? — оборвали меня грубо. — Скажи лучше, где плот спрятал.

— Плот? Я прибыл на корабле, из Сиракуз.