— Ну что молчите? Давайте, знакомьтесь!

— Вы знаете, не буду.

Я разворачиваюсь и ухожу. Сейчас ее лицо изменилось еще больше, чем после плевка. Еще бы! С ней не захотели знакомиться! Оскорбление моральное для женщины сильнее оскорбления физического. Так и запишем…

Иду дальше. Навстречу бредет худой и длинный чудак в затертом мятом пиджаке и засаленных брюках. Волосы его неряшливы, взор туманен. По-моему, он слегка навеселе.

Я подошел к нему вплотную и продолжил эксперимент. Он инстинктивно закрыл руками лицо, но «снаряд» достиг цели. Удивительно, но он как будто был готов к такому повороту событий. Сжал губы, как-то еще более сник и… заплакал. У меня даже, к немалому удивлению, шевельнулась какая-то жалость к этому субъекту. Но я ее в себе подавил — эксперимент есть эксперимент! Он растер слезы по грязному лицу и сказал:

— Спасибо! Спасибо вам!

Я был озадачен, но виду, естественно, не подал, продолжал спокойно стоять на своем месте. Он, всхлипывая, спросил:

— А завтра вы придете сюда?

— Не знаю. А вам зачем?

— Я хотел бы подойти, если можно… Для меня так важно то, что вы сделали. Я только сейчас понял, чего мне не хватало. Это же для меня как очищение. Своеобразное, конечно, но все же…

Я пошел дальше, а он все продолжал говорить. Нес какую-то околесицу про всепрощение. Похоже, он тоже решил провести какой-то свой эксперимент.

На следующий день под вечер я прогуливался возле городского театра. Навстречу мне из-за угла здания вышел интеллигентного вида задумчивый человек средних лет. У него была небольшая черная бородка, складной зонт в руке и умные глаза. Когда он подошел на близкое расстояние, я «выстрелил». Он разобрался в ситуации, но демонстративно посмотрел вверх: сделал вид, будто бы птичка его нечаянно испачкала. Не сбавляя шага, он медленно достал платок и утерся. Я, не имея понятного результата, продолжил эксперимент — догнал его и «стрельнул» еще раз. Он не отворачивался, но я попал в шею.

— Вы меня, наверное, с кем-то путаете, — с презрением, как защитник не взятой крепости, спокойным и ровным голосом, сказал он.

Я плюнул в третий раз. Он еще более спокойным голосом изрек:

— Извините, но я пойду…

Когда он скрылся из виду, я грубо выругался и пошел в ближайший бар, чтобы хорошо выпить.

Следующий день. Студент в рваных джинсах (по моде) и стоптанных кроссовках (по факту) куда-то, видимо, спешил. Торопливость в движениях, сумбур в мыслях — это нормально для его возраста и статуса. Новый социальный тип, так что продолжим эксперимент! Бац! Он нимало не удивился, почти не снижая скорости, плюнул мне в ответ (и попал!) и продолжил свое движение. Ни одна мышца его лица (кроме тех, что были задействованы в выбросе слюны) не дрогнула и не выказала удивления. Интересный тип! Мне тоже пришлось утираться.

Самый короткий эксперимент прошел у меня над крупным качком с бычьей шеей и безразмерными плечами. Не успела моя слюна долететь до него, как кто-то выключил свет. Наверное, где-то внутри меня перегорели пробки. Поменять бы их! Да уже поздно — я лежу в гробу. Ну ничего, я не унываю. Сейчас кто-нибудь, прощаясь, наклонится надо мной, и я продолжу свой эксперимент!

Вот возьмем, к примеру, СЛОВО. Что оно есть такое? На первый взгляд, в сущности, ничего. Оно — бестелесно. Оно — фантом, не видимый глазом. А если взять воздействие на весь жизненный процесс? Колоссальное! И, по большому счету, изобретение колеса многое дало человечеству, но изобретение слова важнее во сто крат. А еще, по более большому счету, довести до разумного состояния живую плоть смогло только слово, а не какие-то там палки и каменные топоры.

А то, что слово не материально, так и не нуждается оно в материализации, как, допустим, детские кубики с буквами. Вся материальность внутри него, скрытый потенциал сродни огромной внутренней энергии урана. Слово — это атом нематериального мира, того нового для нас мира, на пороге которого мы, возможно, стоим.

А сила воздействия какова! Куда там атомной бомбе.

Порой, короткое «Пошел вон!» сильнее пощечины или пинка. Боксер, выстояв десять раундов и выиграв бой, приходит домой, а жена — ему: «Я ухожу от тебя!», и он падает нокаутированный.

Даже корявое матерное слово, упиваясь независимостью от установленных норм, подчас разрушает дворцы и ломает судьбы.

Слова — это посланцы души, волны ума, катящиеся то девятым валом, то легкой рябью. Они — тонкие нити, связывающие людей крепче корабельных канатов. Но они же делают тех же людей далекими друг от друга, как Арктика от Антарктики. Они, клокочущие в гортани в ритме сердца проводники вечности, сотрясают своими колебаниями бесконечные просторы Вселенной.

Я — писатель. Профессионал слова. Я его укротил, приручил, и теперь оно служит мне верой и правдой. Так вот, написал я рассказ. И сейчас спешу к редактору популярного журнала. Само произведение, скажу без ложной скромности — шедевр! Вершина! Джомолунгма! Безупречный слог, великолепные образы, поучительный сюжет и главное — вкус! Резцом-словом высек из цельного куска бытия что-то неподражаемое! Я уже вижу, как мой рассказ яркими буквами сияет на страницах журнала.

— Редактор занят! — секретарша телом закрыла обшитую хорошей кожей дверь.

Знала бы она, с чем я пришел к ее шефу, тут же на колени бы упала передо мной, как перед божеством.

Растворяю губы и выпускаю рой слов-пчел, которые отгоняют от заветной двери недалекую женщину. И вот я уже внутри последней проходной перед заветными страницами популярного журнала. Редактор, по моему взгляду поняв, что отделаться не удастся, отложил в сторону документы и взял рукопись.

Он так долго читал, что, казалось, я смог бы за это время построить пирамиду.

Ну вот, наконец-то он поднял голову. Немного подумав, изрек:

— Не подходит!

Одна единственная частица, в две буквы длиной, вмиг уничтожила душевный порыв, разрушила сложное психологическое построение. НЕ подходит!

Не сказав ни слова, я траурной походкой бреду к двери. Мир разбился для меня, словно лабораторная колба, на мелкие кусочки и навсегда. Все! Нет у слова созидания, только разрушение.

Редактор поправил очки, слегка откашлялся и задумчиво проговорил:

— Хотя…

Страдающий бессонницей фермер Жадин, ложась спать, принимался считать коров своего стада. Сосчитав, начинал мысленно заготавливать корма, продавать молоко и сметану, увольнять пьяниц-пастухов, соблазнять доярок, платить налоги, давать взятки пожарным инспекторам. Уставший, но довольный, засыпал только под утро.

Жена фермера так же не отличалась здоровым сном, поэтому, как и муж, считала перед сном. Своих любовников.

Засыпала хорошо. Во сне стонала. Утром просыпалась с виноватой улыбкой и подбитым глазом.

Возвращаясь после работы домой, Василий Семечкин, попыхивая папиросой, перешел улицу на красный свет и неожиданно ощутил непреодолимое желание совершить что-нибудь героическое.

Накрошив хлебушка на асфальт, он обманом приманил пролетавшую мимо Бабу Ягу. Воспользовавшись тем, что та клевала крошки, Вася надел ей на шею уздечку и полетел на ней верхом на Луну. Злая старуха, отойдя от первоначального потрясения, связанного с утратой независимости, слегка приободрилась и даже начала постреливать в надоедливых орлов из бортовых орудий, расположенных по окружности не весть откуда взявшейся ступы.

На Луне у Бабы Яги открылась застарелая астма, и было решено вернуться назад. Взяв образцы пород и колесо от лунохода, они после короткого полета приземлились на льды Антарктиды. У двух пингвинов оказались абонементы и их пришлось взять на борт. Взмыв к небесам, Баба Яга включила форсаж.

— На абордаж! — неожиданно сам для себя закричал Семечкин и направил вредную старуху на пролетавший мимо аэробус.