Леса и луга пролетали мимо, и ветер наигрывал что-то на ветровом стекле, но Мило уже было не до них — он вдруг сообразил, что провел в дороге, пожалуй, не одну педелю.

«Только бы дома не очень волновались, — думал он, газуя изо всех сил. — Я еще никогда не уезжал так далеко и надолго».

Солнце, клонясь к закачу, из жарко-желтого стало тепло-оранжевым. Будто оно притомилось так же, как он. Плавный изгиб дороги, за ним другой — что-то очень знакомое! — и вот уже вдали показалась одинокая придорожная и такая долгожданная фиолетовая будка — та самая, для сбора дорожной пошлины. Конец приключениям. Мило бросил монетку в прорезь ящика и поехал дальше. А дальше — он сам не понял, как это получилось, — но только очутился он прямо посреди своей собственной комнаты.

Он взглянул на часы и разинул рот:

— Это надо же — всего шесть часов!

И тут его осенило:

— Но ведь сегодня — это еще сегодня! И прошло не больше часа!

Как можно успеть переделать столько дел за такое короткое время? Это понять невозможно.

Разговаривать ему не хотелось — он был сыт разговорами по уши — и ужинать тоже — он был сыт по горло, а потому без разговоров пошел спать даже раньше времени. Укрылся одеялом, напоследок окинул взглядом свою комнату — теперь она казалась совсем иной, чем прежде, — и уснул глубоким долгожданным сном.

На следующий день Мило думал только о фиолетовой будке и о том, что находится там, за нею, поэтому время в школе для него пролетело почти незаметно, но казалось, что тащится еле-еле. Он с нетерпением дожидался последнего звонка, и когда тот прозвенел — ноги сами со скоростью мысли понесли его домой.

— Сейчас! Сейчас! Сейчас я поеду туда. Как они все обрадуются! А я…

Он застыл на пороге своей комнаты — там, где вчера стояла фиолетовая будка, теперь не было ничего. Он в отчаянии обыскал всю квартиру, но таинственный дар исчез точно так же, как появился, а вместо него обнаружился новый ярко-синий конверт с надписью в графе кому.

Он торопливо вскрыл конверт и прочел:

Подпись была смазана и неразборчива.

Мило забился в уголок большого кресла у окна. Он чувствовал себя таким одиноким и покинутым; мысли его были далеко — там, с глупым, но симпатичным Ляпсусом, с верным и надежным Тактиком, с буйным ТАРАРАМОМ, с Алле Опом, который, как надеялся Мило, когда-нибудь твердо станет ногами на землю, с Поэзией и Мудростью, без которых увядает Разум, и со всеми, всеми, всеми, кого он никогда не забудет.

Но даже с головой погрузившись в эти воспоминания, он не мог не заметить прекрасной синевы неба за окном, а в небе — облако, похожее на корабль, летящий на всех парусах. Он видел макушки деревьев; на кончиках веток — бледные почки, а молодая листва — зеленая-презеленая. Там, за окном, было столько всего, что можно увидеть, услышать и ощутить: дорожки, чтобы по ним гулять, горки, чтобы на них карабкаться, гусеницы, чтобы наблюдать, как они странствуют по саду. Голоса — чтобы просто слушать, разговоры — чтобы слышать и удивляться, и у каждого дня — свой особенный запах.

А здесь, в комнате, где он сидит, полно книг, и каждая из них уводит неведомо куда, полно всяких игрушек и прочих вещей — выдумывай, делай, строй, ломай, а еще полно всякого — таинственного, загадочного — чего он еще не знает и не умеет: музыка — ее нужно уметь исполнить, песня — ее нужно спеть, а еще есть миры, которые можно вообразить, а потом, когда-нибудь, претворить в реальность. Мысли закрутились у него в голове: все это было ему внове — и все это стоило попробовать.

— Хорошо бы, конечно, еще разок побывать там! — воскликнул Мило, вскакивая на ноги. — Только не знаю, найдется ли у меня свободное время? Слишком много надо сделать здесь.