© Елена Богатырева, 2018

ISBN 978-5-4485-4045-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бедные люди живут тихо, как мыши. Даже надрывный их крик тонет в гуле человеческого моря им подобных. Монотонный гул моря бедности поглощает слова, шум семейных склок и гром скандалов, скрежет стареньких машин, пьяную брань у дешевого ларька. Бедных не слышно.

Богатым удается произвести шум. Звон богемского стекла, хищный вой сигнализаций, перестрелки. Богатые любят пошуметь. Им не приходится кричать на улице, чтобы быть услышанными, – то в рупор, до хрипоты, возле плаката непопулярного политического лидера, под знаменами, которые вот уже полвека всех только раздражают. О богатых шумят газеты и журналы, их слова доносит эфир – никаких помех, право на голос оплачено.

А еще есть очень богатые люди. Они всегда живут тише, чем мыши. Им не нужно непрестанно доказывать себе ни свою правоту, ни состоятельность. Они слишком очевидны. А потому они не выставляются напоказ, чтобы не вызвать шока у тихих или шумных соседей.

Так рассуждал маленький человек с лысым черепом и несоразмерно большими ушами, в сотый раз перечитывая факс о своем назначении руководителем Северо-Западного филиала Гуманитарного общества со скромным названием «Жизнь». Чувство, схожее с ощущением полета, вызывало у него чтение бумаги, открывающей ему двери в мир бесшумных людей, наделенных головокружительной властью.

Легкое и щекочущее ощущение вакуума, полного одиночества – последние, жалкие остатки человеческих чувств, от которых ему теперь предстоит избавиться. Он попал в десятку, в круг избранных, в виртуальный мир, оставив в мире физическом лишь свою жалкую копию. Петр Рудавин усмехнулся. Копия действительно существовала. Вот уже три года в его трудовой книжке стоит штамп маленькой юридической конторы, где он служит секретарем-делопроизводителем. В конторе действительно сидит человек, очень похожий на него, работает под его именем и получает мизерную зарплату от фирмы и достойную – от организации «Жизнь», членом которой состоит.

Единственная связь с реальностью – это сгорбленная подслеповатая мать Петра, копающаяся на грядках в Новгородской области. Но о ее существовании не знает никто. Раньше Рудавин стыдился рассказывать о ней, а потом понял, что благодаря своей стыдливости он неуязвим… Работа в организации, особенно на руководящей должности, полна риска. Но он не допустит промаха. Он слишком долго шел к своей цели. Его недооценивали, ему мешали – и? Где теперь прекрасная Людмила Павловна? Где эта змея с колдовскими глазами, из которых, казалось, летят разноцветные брызги? Раздавлена своим скромным заместителем. Рудавин снял очки, сомкнул веки и разулыбался, вспоминая…

Сообщение о том, что Воскресенская попала в автокатастрофу, он получил сразу же. Один из агентов срывающимся голосом сообщил, что Феликс сгорел в машине, а Людмила без сознания, истекает кровью. Петр позвонил знакомому хирургу, велел везти ее в больницу Мечникова и прибыл туда первым.

Рудавин рассмеялся. Да, такие подарки судьба преподносит не часто. А как она кричала потом, как кричала…

Похороны Людмилы Павловны были скромными. Нанятые за бутылку кладбищенские бомжи снесли пустой гроб к указанному месту, Петр собственноручно возложил на свеженький холмик небольшой венок, произнес коротко: «Покойся с миром!» – и смахнул несуществующую слезу. Для всех, в том числе для начальства, Воскресенская теперь была только прахом. А для него еще могла оказаться полезной…

Осмотрев пострадавшую, хирург прерывающимся голосом перечислил ее повреждения. Травма головы – раз, впоследствии возможна слепота. Раздроблены обе ноги – два. Клялся, что сумеет спасти – соберет косточки. Легкая хромота, говорил, конечно, останется, да и полежать с гипсом придется около года, а затем заново учиться ходить…

«Нет, – спокойно сказал Петр. – Не нужно». – «Чего не нужно?» – не понял врач. «Легкой хромоты. Проще ведь ампутировать, правда?» В глазах хирурга заметался страх. Он не первый год помогал организации. И теперь взвешивал, чью сторону принять – беспомощной главы филиала или ее заместителя и, вероятно, – преемника. Хирург твердо посмотрел в глаза Петру: «Как скажете». Замечательный человек. Сейчас на стажировке в Калифорнии. А здесь к его возвращению закончится строительство принадлежащей организации частной клиники, которую он возглавит.

Когда Людмила Павловна в первый раз открыла глаза, Петр стоял у ее кровати с букетом полевых цветов. Она слабо улыбнулась. Он улыбнулся широко. К тому времени ее уже перевезли за город, под Лугу, в специально оборудованный дом. Вокруг – ни души на много километров. Персонал – две глухонемые женщины, преданные Петру. Как она кричала, когда все поняла! Казалось, вот-вот умрет. Петр молча стоял рядом, наслаждаясь ее мучениями, боясь пропустить малейшую деталь, будто впитывая ее отчаяние. «Это расплата, – говорил он себе. – Никто не смеет стоять у меня на пути!» Он получал истинное удовлетворение. Ему, правда, больше нравилось слово «сатисфакция».

Людмила умолкла и посмотрела на него совсем по-другому. Особенно. У него вырвался нервный смешок. Старые привычки! Безногая обольстительница. Куда как умно! Она смотрела внимательно, и глаза светились умом. Рудавин отпрянул. Гадина! Недаром все школы организации прошла, получила высший балл по влиянию. Научилась. Нужно быть осторожнее. Он изобразил на лице скуку, посмотрел в потолок, бросил букет на кровать – колокольчики посыпались на пол – и вышел за дверь.

Все. С Людмилой покончено. Навсегда. Теперь она для него лишь удобный инструмент для работы. Как живая голова профессора Доуэля. Пусть полежит, переживет свою злобу, соскучится по обычной человеческой речи, тогда можно будет ее использовать.

Но его расчет не оправдался. Семь месяцев, которые Людмила провела практически без сознания под капельницами, перенеся не только ампутацию, но и несколько сложных операций, еще полгода, которые она приходила в себя, ничего не изменили. Уже более двух лет она лежала на той же кровати в Луге, и глаза ее при виде Петра полыхали все той же ненавистью.

Он пытался задавать ей вопросы, касающиеся организации, но она молчала. Ни малейшего намека на то, что она когда-нибудь откроет рот хотя бы для того, чтобы послать его к черту, не было. Но Рудавин был терпелив, умен и наблюдателен. Уголки ее губ неумолимо ползли вниз. В глазах с каждым месяцем все ярче разгорался огонек отчаяния. Он предупредил женщин, чтобы следили за ней в оба и поменяли посуду на пластиковую. Он не желал, чтобы она умерла по собственной воле, без его благословения.

Теперь она казалась абсолютно раздавленной и покорной. Долго разглядывала Рудавина, уже не пытаясь подавлять или гипнотизировать. Слушала внимательно, но молчала.

Он часто спрашивал себя – зачем? Зачем ему эта вечная немая угроза? Вряд ли она что-нибудь скажет ему, а если и скажет, то едва ли это будет такое, что ему самому еще не известно или до чего он сам не в состоянии додуматься. Но ощущение власти без этой очаровательной заложницы было для Петра неполным, ущербным. Что толку, если подстрелил дюжину зайцев? Только убив льва, можешь считать себя настоящим охотником. Что толку, если властвуешь над слабым или даже равным себе? Трепет в душе вызывает лишь власть над более сильным.

Людмилу он держал в последнее время как трофей. Они сражались, он победил и теперь вправе наблюдать своего врага, скованного и безопасного, до тех пор, пока не отпадет нужда припоминать все детали их горячей схватки, своей дивной победы.

Рудавину нравилось вспоминать о своих победах, класть противника на лопатки. Таким воспоминаниям он мог предаваться бесконечно. Однако дела, которые предстояло изучить руководителю Северо-Западного региона, требовали времени, и он продолжил изучение инструкций, на которые центр никогда не скупился. Бумажная работа утомительна, но только не в организации, где жалкая бумажка может раскрыть тайны самых тихих людей.