Если Спартаку удавалось поддерживать дисциплину в военном лагере, то город, взятый штурмом, с точки зрения его солдат представлял собой законную добычу. «Спартак, не будучи в состоянии помешать этому, хотя он неоднократно умолял рабов оставить их бесчинство, решил предотвратить их быстротою действий». Только известием о приближении к городу войск претора Вариния, Спартаку удалось вернуть своих людей в строй.

«Вскоре Спартак, разбив в нескольких сражениях самого претора, в конце концов взял в плен его ликторов и захватил его коня» (Плутарх). В руках восставших оказались преторские знаки отличия, от которых, по свидетельству Флора, не отказывался Спартак. На наш взгляд облачение римского магистрата, которое носил Спартак, является столь необычной деталью истории восстания, что на этом следует остановиться подробней.

Восстание Спартака было антиримским, но, судя по некоторым свидетельствам римских историков, хотя бы вышеуказанному — Флора, отношение Спартака к Риму не было таким уж безусловно негативным, как принято считать. Вряд ли, испытывая неприязнь к какому-то государству, полководец воюющей с ним армии будет носить знаки отличия своих врагов.

Дальше у Флора читаем: «Даже и погребение вождей, павших в сражении, он справлял торжествами, подобавшими полководцам. Он приказывал пленным с оружием в руках сражаться около погребального костра, как будто желая вполне загладить всякий позор прошедшего, если только он сам, бывший прежде гладиатором, будет устраивать похороны, как какой-нибудь важный вельможа, с гладиаторскими боями». Подтверждает это и Аппиан, сообщая, что в жертву павшему Криксу было принесено 300 римлян.

О погребениях с гладиаторскими боями, в которых участвовали пленные римляне, пишет и Орозий в своей книге «История против язычников»: «…на похоронах одной пленной женщины, которая лишила себя жизни в отчаянии от нарушения своего целомудрия, они, как будто скорее учителя гладиаторов, чем начальники войска, устроили игры гладиаторов из 400 пленных, которые, надо полагать, должны были быть испытаны для этого зрелища». 400 пленных — огромная цифра, если учесть, что в гладиаторских боях, данных Цезарем в 65 году до н. э., рекордных по численности для того времени, участвовало 640 гладиаторов.

Гладиаторские бои Спартака традиционно трактовались как попытка преподнести римлянам моральный урок, дать им прочувствовать на собственном опыте несчастье быть гладиатором. Однако необходимо подчеркнуть то обстоятельство, что бои давались по официальному римскому поводу: погребение важного лица или лица, память которого желают почтить таким высокоторжественным образом. Трудно поверить, чтоб Спартак, желая отомстить римлянам, или воздействовать на их совесть, всякий раз дожидался смерти своего соратника. Скорей это напоминает копирование чужих обычаев.

В самом деле, каковы могли быть у Спартака причины для ненависти к Риму? Личное порабощение? Но Спартак был солдатом, а карьера воина в античности была чревата не только смертью или ранами, но и подобным исходом. Спартак мог сделаться рабом не римлян, а кого-то из враждебных медам фракийских племен, македонян, понтийцев. Ненависть и презрение Спартака к Риму — плод воображения современных писателей и историков, находившихся в плену недавних представлений, в соответствии с которыми Рим был агрессивным государством, «тюрьмой народов», не вызывавшим ничего, кроме ненависти. В действительности же отношение к Риму в описываемую эпоху было далеко не однозначно. Рим был могущественным государством, средоточием политической жизни Средиземноморья, и обаяние могущества и богатства влекло в Рим людей, желавших «уловить фортуну». Вряд ли сам Спартак, этот солдат и наемник, был глух к таким мечтам. Могущество Рима вполне отвечало его личным амбициям, а невозможность сделаться полноценным членом римского общества только подхлестывала их. Примеряя знаки преторского достоинства, отправляя с гладиаторами похороны своих соратников, Спартак, видимо, чувствовал себя вполне римлянином. Тот факт, что Спартак воевал с Римом, не опровергает вышесказанное. Войну с Римом диктовали исторические условия, обстоятельства судьбы Спартака, но чувства человека не всегда зависят от внешних обстоятельств.

Реакция самих римлян на гладиаторские бои в лагере восставших была бурной. Спартака проклинали, а вот (немного забегая вперед) истребление пленных во время возвращения армии восставших от Альп такой негативной реакции не вызвало, хотя римлян погибло при этом вряд ли меньше, а скорее больше, чем во время этих пресловутых боев.

Здесь следует напомнить, что участие в гладиаторских боях было наказанием и наказанием позорным. Пленные, защищавшие свою землю с оружием в руках, не совершили никакого преступления ни перед законом, ни перед самим Спартаком, поэтому принуждение их к участию в гладиаторских боях было с точки зрения римлян проявлением истинно «варварской» жестокости и произвола.

«Теперь Спартак стал уже великой и грозной силой, но как здравомыслящий человек ясно понимал, что ему все же не сломить могущества римлян, и повел свое войско к Альпам, рассчитывая перейти через горы и, таким образом, дать каждому возможность вернуться домой — иным во Фракию, другим в Галлию. Но люди его, полагаясь на свою силу и слишком много возомнив о себе, не послушались и на пути стали опустошать Италию» (Плутарх).

Поход Спартака к Альпам сочувственно воспринимался историками XIX века. Им представлялось очень благородным намерение Спартака вывести рабов обратно на родину, при этом забывалось, что Фракия и Галлия — страны, из которых произошло большинство восставших, — не представляли собой единых государств, а являлись конгломератами множества племен. Проблематично было и добраться до своего племени, и заново наладить в нем жизнь, не говоря уже о том, что части Фракии и Галлии уже находились в сфере досягаемости Рима. Во Фракии, например, как раз в это время действовали войска Марка Лукулла, брата противника Митридата полководца Луция Лукулла.

Поход Спартака к Альпам скорей представляется вынужденной мерой, которая вряд ли устраивала его самого. Ему пришлось бы разделить боеспособную армию, с боями пробиваться во Фракию, а во Фракии, где у каждого племенного вождя была своя дружина, он со своей армией, мог быть просто воспринят как конкурент в борьбе за власть и землю. Среди восставших же предложение Спартака вызвало настоящую бурю возмущения. «Немногие благоразумные одобряли и говорили, что им нечего искать другого метода отступления: это были люди свободного духа и прославленные;… но часть по своей глупости, полагаясь на все пребывающие силы, жестокие характером, иные, позорно забывшие о своей родине, главнейшая же масса по своей рабской натуре, не стремясь ни к чему другому, кроме добычи и удовлетворения своей жестокости» (Саллюстий).

Вряд ли оценка Саллюстия справедлива. В данных условиях любая другая армия вела бы себя сходным образом. Восстание — опасное предприятие, грозившее рабам в случае поражения смертью, рабы пошли на это, вняв призывам своего вождя, человека, в счастливую звезду которого они поверили, а теперь, похоже, он больше не нуждается в армии и распускает ее, а людям предлагается спасаться, кто как может. Предложение Спартака для них означало предательство.

Судя по решительности, с которой Спартак настоял на своем предложении, покинуть Италию представлялось ему жизненной необходимостью. Почему же именно сейчас, после всех усилий, когда у него уже есть боеспособная армия, и она уже начала одерживать победы? На наш взгляд, причиной такого решения Спартака стал провал его планов вступить в союз с Митридатом. Версия о некоем косвенном участии Митридата в восстании так или иначе поднималась в литературе, хотя никакие источники не подтверждают ее. Только Аппиан в своих «Митридатовых войнах» пишет: «Он (Митридат) знал, что и недавно почти вся Италия отпала от римлян вследствие ненависти к ним и была в долгой и ожесточенной войне с ними и вступила в союз против них со Спартаком — гладиатором, человеком, не имевшим никакого значения». Сведения эти не соответствуют действительности: как известно, ни один италийский город не присоединился к восстанию, — но они доказывают, что о восстании Митридат знал и, возможно, даже следил за его ходом.