– «Через минуту они меня освободят!» – вот, что он говорит, – перевел он Сэму.

– Нет, не освободят. Хотел бы я…

– Освободят, – не согласился Пенрод. – Не можем же мы целый день просидеть тут? А даже если и просидим, они все равно нас найдут. Их много, а нас осталось только двое. Они подбегут, дотронутся до него мечом, и он опять будет воевать против нас…

– Слушай! – прервал его Сэм. – А кто нам мешает по-настоящему связать его. Свяжем ему руки и ноги, запихнем кляп в рот…

– Мешает, – ответил Пенрод. – У нас нет ни веревок, ни чего-нибудь другого, чем мы могли бы его связать. Эх, было бы у нас то, что дают больным, вот тогда бы они его не скоро получили назад!

– Больным? – недоуменно переспросил Сэм.

– Ну, да. Им это дают, и они засыпают, – объяснил Пенрод. – И потом долго не просыпаются. Им даже можно отрубить ненужные руки или ноги, или вообще все, что надо.

– Эй, нет! – неожиданно изрек Верман, хоть и короткую, но вполне ясную фразу. Теперь он уже не смеялся, и не было никакого сомнения в том, что он совершенно не разделяет намерений Пенрода и Сэма.

– Успокойся, – с сожалением утешил его Пенрод. – У нас все равно нет этого средства. Ничего мы тебе не сделаем!

– Нет, – возразил Сэм. – Что-то мы все-таки должны с ним сделать!

Пенрод кивнул и задумался. Несколько минут спустя его лицо озарилось.

– Придумал! – выдохнул он. – Придумал, что мы с ним сделаем! Все очень просто! Я всегда могу что-нибудь придумать по той основной и простой причине, что я всегда что-нибудь придумаю…

Последнее время Пенрод то и дело употреблял выражение «по той основной и простой причине, что…», и Сэма оно начало порядком раздражать. Правда, Сэм об этом не задумывался и просто злился, сам не понимая, на что. Вот и сейчас он сердито спросил:

– Ну и что ты придумал? Как мы, по-твоему, должны поступить с ним?

Пенрод встал и, прикрыв глаза ладонью, наподобие козырька, посмотрел поверх кустов. Солнце не слепило глаза, и прикрывать их рукой не имело никакого смысла. Но Пенроду казалось, что именно так должен осматривать окрестности настоящий полководец, и он всегда прикрывал глаза ладонью.

– Не вижу никаких врагов на обозримом пространстве, – объявил он сгоравшему от нетерпения Сэму. – Наверное, я их не вижу по той основной и простой причине, что все они находятся на заднем дворе у Джорджи Бассета или на улице.

– Спорим, что нет? – сердито отозвался Сэм.

Услышав еще раз любимое выражение Пенрода, он разозлился еще больше. – Почем ты знаешь, где они? – добавил он.

– По основной и простой причине, – с большим достоинством ответил Пенрод.

И тут Сэму очень захотелось отлупить своего однополчанина. Чувства, которые он при этом испытывал, были столь ясны и чисты, что он не видел в них ничего зазорного. И все же разум, вопреки чувствам, повелевал Сэму сдерживаться.

– Чушь, – сказал он.

Пенрода эти слова оскорбили. Однако сейчас он был весь во власти своей идеи и, не колеблясь, принес личные интересы на алтарь общего дела, которое они вместе с Сэмом отстаивали в совместной борьбе.

– Вставай! – приказал он Сэму. – И ты, Верман, тоже вставай. Ты обязан, таковы правила. Теперь смотрите. Я покажу вам, что мы будем делать. Следите за мной внимательно. Это такая штука, что тут надо сделать правильно каждую мелочь.

Сэм что-то пробормотал себе под нос. Мятежный дух по-прежнему владел им, но он принуждал себя повиноваться. Верман тоже поднялся и, втянув голову в плечи, поплелся следом за Сэмом. Пенрод шел впереди, и они, по его примеру, пригнулись. Верману игра эта нравилась, а важность, которую напустил на себя Пенрод, сильно забавляла его. Ему было очень смешно, и он с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться. Но это было выше его сил, и он, зажав рот рукой, громко фыркнул.

– Прекрати! – приказал Пенрод и очень строго посмотрел на чернокожего.

Верман повиновался, но все-таки время от времени снова начинал фыркать.

Трое мальчиков проследовали гуськом вдоль забора Сэма Уильямса и добрались до передней калитки Скофилдов. Здесь командир заглянул за угол, – он хотел еще раз убедиться в том, что вражеские войска подстерегают их совсем в другом месте. Потом, крадучись и, одновременно, сохраняя напыщенный вид, он вернулся туда, где его ждали мрачный однополчанин и жизнерадостный пленник.

– Ну, – поторопил Сэм. – Я не собираюсь торчать тут целый день. Если действительно что-то придумал, делай!

Пенрод нахмурил лоб, всем своим видом показывая, что напряженно что-то обдумывает. Но это никого не обмануло.

– Тс-с! – прошипел он. – Мне надо хорошенько подумать.

– Чушь! – снова изрек мистер Уильямс.

Верман перегнулся пополам и зашелся смехом; он хохотал, визжал и брызгал слюной от восторга. В конце концов, он совсем обессилел.

Он уселся на землю и некоторое время приходил в себя после приступа бурного веселья. Пенрода это порядком обозлило, и он не собирался скрывать своего недовольства.

– Думаю, через минуту-другую вам уже не будет так весело, мистер Верман, – строго сказал он. – Поднимайся и делай, что я скажу.

– Ну, говори же! Почему ты ничего не говоришь ему? Почему ему нельзя смеяться? – спросил Сэм, когда Верман поднялся с земли. – Почему же ты ничего не делаешь, а только трепешься?

Пенрод с прежним величием повел войско к себе во двор.

– Следуйте за мной, – сказал он, – и, может быть, вы, наконец, что-нибудь поймете.

Затем Пенрод сменил высокомерное выражение на таинственное, что, впрочем, раздражало Сэма не меньше. Пенрод поднялся на крыльцо и, немного повозившись с замком, отворил дверь в дом.

– Входите, – прошептал он.

Трое мальчиков, не произнося ни слова, поднялись на второй этаж. Шли они очень тихо, лишь Верман не мог сдержать глухого смешка, но и тот после угрожающего жеста Пенрода совершенно смолк. Он запихнул в рот часть своего рукава, и теперь лишь легкое подрагивание его тела свидетельствовало, что смех еще продолжает клокотать где-то в недрах его существа.

Пенрод провел их в нарядную спальню Маргарет и затворил дверь.

– Ну, – хрипло сказал он, – теперь ты понимаешь, что я собираюсь сделать?

– Нет, а что ты собираешься? – спросил исполненный скепсиса Сэм. – Если мы пробудем тут слишком долго, твоя мать нас накроет и велит спускаться вниз. Какой тогда толк от того, что…

– Да погоди ты! – прошептал Пенрод. – Имей терпение!

Он подошел к двери в стене и отворил ее. За ней оказался встроенный шкаф, где висели самые разнообразные платья, а на полу в два ряда выстроились разноцветные туфли и ботинки – парадная обувь Маргарет.

Тут следует уточнить одну особенность. Дверь в сие царство девичьего гардероба открывалась вовнутрь, и с внутренней стороны на ней не было ни ручки, ни щеколды, вообще ничего. Ручка находилась только со стороны комнаты, и, окажись кто-нибудь случайно в шкафу за закрытой дверью, он не смог бы самостоятельно выйти наружу.

– Вот это я и имел в виду! – гордо произнес Пенрод. – Лезь туда, Верман! Спорим, теперь никто из них не дотронется до тебя мечом! Во всяком случае, в скором времени этого не произойдет! Полагаю, что не произойдет!

– Ага! – воскликнул Сэм. – Вот ты что придумал! А если твоя мать придет сюда и велит ему вылезать раньше, чем…

– Нет, не придет. Они с Маргарет уехали за город, к тетке, и до вечера не вернутся. Даже если Верман поднимет шум, никто его не услышит из-за закрытой двери. Но он не будет шуметь. Такое правило, Верман. Уж раз тебя посадили куда-то, ты должен сидеть тихо-тихо. Ты ведь пленник. Понял, Верман?

– А вё пам лапать? – отозвался Верман.

– Ну, тогда залезай. В темпе!

Верман покорно залез в шкаф и расположился среди туфель и ботинок, с чистотой и нарядностью которых являл весьма любопытный и поучительный контраст. Его все еще душил хохот, но теперь он затыкал себе рот не рукавом, а одной из туфелек Маргарет.

Пенрод затворил дверь.

– Ну вот, – сказал он, выходя из комнаты, – теперь ты, наконец, понял.