К этому моменту лица всех членов его семьи обрели пунцовый оттенок – у отца и матери от стыда, а у Маргарет от того, что, при виде мучений Пенрода, ее начал душить смех. Правда, вскоре ей стало жалко брата. Его покрасневшие от слез глаза неотрывно смотрели на нее. Он не отвел взгляда даже в самый разгар нашатырных страданий, и выражение его глаз было сейчас не более ласковым, чем у Всевидящего ока на витраже. Впрочем, Пенрода легко было понять. Он не сомневался, что Маргарет нарочно вымочила в нашатыре платок, прежде чем протянуть ему.

И Маргарет знала: никто и ничто теперь не сможет переубедить его.

– Неужели ты думаешь, что я нарочно, – при первом же удобном случае сказала она, когда они возвращались домой. – Я просто не заметила, Пенрод. То есть, вернее, я не думала…

Может быть, он еще и поверил бы. Но, к ее несчастью, голос у Маргарет, когда она произносила последние слова, задрожал, а плечи предательски затряслись.

– Ну, ты у меня еще увидишь! – пригрозил он, задыхаясь уже не от нашатыря, а от переполнявшего его возмущения. – Ну и наглость! Отравить человека, а потом еще смеяться над ним!

Она еще несколько раз пыталась объяснить ему все и вымолить прощение. Но до самого дома он не произнес больше ни слова.

Пенрод с мрачным видом вкусил ленч и, холодно встретив слова матери о том, что ему пора в Воскресную школу, удалился из столовой. Он нашел убежище в ящике для опилок, и там, съедаемый горечью, стал строить планы отмщения Маргарет.

По большей части, это были слишком трудоемкие планы. Но все-таки, наконец, в его голове возник один, на котором он сосредоточил свое внимание. Охваченный мрачным воодушевлением, он продолжал разрабатывать детали даже после того, как убедился, что у плана есть кардинальные недостатки. Самым главным из них был тот, что осуществление требовало солидной отсрочки. Месть не могла состояться, пока Маргарет не станет матерью мальчика, который должен дорасти до возраста Пенрода. Этот мальчик будет, в чем Пенрод нисколько не сомневался, как две капли воды похож на Джорджи Бассета и, подобно Джорджи, будет любимчиком матери. Этого-то будущего баловня судьбы Пенрод собирался отвести в церковь и заставить высморкаться в платок, смоченный нашатырем. Сцена, по плану, должна будет развернуться во время службы и, разумеется, в присутствии Всевидящего ока с витража.

А когда служба кончится, Пенрод скажет этому мальчику:

– Вот так же поступила со мной твоя мать! А если ты что-то имеешь против, я тебе сейчас покажу!

Пенрод – не тот, будущий, а тот, который сидел в ящике для опилок, – при мысли об этой потрясающей сцене сжал кулаки.

– Ну, что же ты стоишь? – пробормотал он, словно сын Маргарет действительно не только появился на свет, но даже достиг нужного Пенроду возраста. – Буду я с тобой тут разговаривать!

Вслед за этим Пенрод как следует отделал этого маменькиного сынка прямо на глазах у Маргарет, которая тщетно взывала о милосердии.

– В следующий раз не будешь так поступать со мной, – сказал Пенрод воображаемой Маргарет. – Уведи своего нытика домой, и пусть он не попадается мне на глаза.

И тут он почувствовал, что на душе у него полегчало. Он вылез из ящика и с легким сердцем пошел разыскивать Сэма Уильямса.

Даже тому, кто болен, не бывает так томительно скучно, как мальчику, которому нечем заняться. Мальчики никогда зря не жалуются на скуку. Мужчины еще иногда могут просто так сказать, что им нечем заняться. Правда, это лишь кривляние: ни у одного нормального взрослого не хватает времени даже на то, чтобы сделать все необходимые дела. Женщины в этом плане честнее мужчин: они никогда не скажут, что им нечего делать. Девочки и девушки иногда жалуются на скуку, но только из кокетства. Однако, когда мальчик говорит, что ему нечем заняться, на это стоит обратить пристальное внимание, потому что он говорит истинную правду. Чувствует он себя в такие моменты действительно ужасно, и, когда жалуется, в голосе его нетрудно уловить холод могильных плит.

Именно такие интонации слышались в голосе Пенрода, когда он в субботу, которая как раз пришлась на февральскую оттепель, трижды приходил к матери в поисках какого-нибудь развлечения или, на худой конец, дела. Миссис Скофилд обеспокоилась. Как известно, время февральских оттепелей на всех действует угнетающе. Ну, а для мальчиков это просто убийственное время. Потому что зимы уже нет, и в зимние игры не поиграешь, а до весны еще очень далеко. Талый, ноздреватый снег, жалкие останки некогда роскошных сосулек, раскисшая грязь – все это материал совершенно непригодный для мальчиков. Кроме того, солнце в эту пору выглядывает редко, снежные бури сменяются проливными дождями, потом опять начинает валить снег, а солнце, едва пробившись, вдруг разом гаснет, точно фонарь, в который хулиган метко попал камнем. Взрослые только и твердят, что о простудах и ангинах, и, если мальчик вздумает высунуть нос на улицу, на него напяливают пальто и калоши да еще непременно предупреждают, чтобы он не вздумал месить ногами грязь. А в заключение вообще советуют посидеть дома. И суббота, которую с таким вожделением ждет каждый мальчик, начисто теряет свою привлекательность.

Вот такое неприятное это время года. Пенрод пробовал себя занять, чем только возможно, но вскоре его ресурсы были исчерпаны. Он отправился во двор к Уильямсам и битых полчаса подавал Сэму сигналы. Наконец, в окне появилась небезызвестная кухарка Уильямсов. Сперва она сообщила Пенроду, что, хотя прожила на свете пятьдесят три года и четыре месяца, никогда еще не слышала таких противных воплей. И только после этого она соблаговолила сообщить, что все семейство Уильямсов находится за городом, где они хоронят какого-то родственника. Вслед за этим кухарка снова решила выказать всю меру своей неприязни к Пенроду, сказав, что лучше бы Уильямсы поехали на его похороны. Впрочем, добавила она, если Пенрод будет и дальше трепать нервы соседям, он все равно долго не проживет.

Пенрод еще некоторое время послушал ее, потом пошел восвояси, а она все говорила и говорила. Пенрод поискал других приятелей, но тоже безуспешно. Его одиночество дошло до такой степени, что он даже подал сигнал лучшему мальчику в городе – Джорджи Бассету. И снова его постигла неудача. Джорджи подошел к окну и знаками объяснил Пенроду, что общение с книгой ему дороже общества товарища по играм. На обложке книги, которую он читал, значилось: «300 избранных сочинений для декламации». Джорджи привел и другую причину, по которой был вынужден отказаться от общества Пенрода. Голоса его не было слышно из-за плотно затворенного окна, однако Пенрод, натренировавшийся на немых фильмах, легко понял Джорджи по движению губ.

– Слишком грязно! – сказал тот.

Пенрод пошел домой и снова подошел к матери. Он уже два раза требовательно вопрошал ее, что ему делать. И когда он в третий раз обратился к ней с тем же самым, она уже мало чего соображала.

– Слушай, – посоветовала, наконец, миссис Скофилд, – а почему бы тебе не вымыть Герцога?

Находясь в здравом уме и твердой памяти, она вряд ли могла бы посоветовать такое.

Малыши обычно с восторгом воспринимают предложения матерей. Но двенадцатилетние подростки предпочитают кое-что посерьезнее. Несмотря на это, услышав совет матери, Пенрод оживился. Он пошел и выкупал Герцога.

Дело это потребовало огромных усилий и, в конечном итоге, разочаровало обоих участников.

Герцог начал дрожать раньше, чем Пенрод окунул его в воду. А после того, как Пенрод окунул его, Герцог значительно утратил объем. Если бы Пенрод не знал, кто перед ним, он никогда бы не подумал, что это тщедушное существо и есть его собака. Видимо Герцог решил, что мокрота и худоба унижают его достоинство: он горестно завыл. Но вскоре в ответ на проклятия Пенрода, который хотел продлить купание как можно дольше, Герцог от пассивного протеста перешел к решительным действиям. Видно было, что он твердо намерен уйти от дальнейшей беседы с молодым хозяином. Пенрод же считал, что процедуру завершать еще рано. Возможно, он был в чем-то прав. Герцога не мыли с осени, и с него пока стекала такая грязная вода, что ванна стала совершенно черной. Вот это-то и пытался Пенрод внушить собаке. Правда, громкие вопли в результате помогли Герцогу добиться своего.