По вопросу о роли помещичьего класса Ρ—ков сразу благополучно договорился до абсурда. Недавно-де представители этого класса «были» настоящими крепостниками, теперь «они маленькой кучкой группируются еще вокруг Пуришкевича и Маркова 2-го и бессильно (!!) брызжут слюной, отравленной ядом отчаяния». Большинство дворян-помещиков «постепенно и неуклонно перерождается в сельскохозяйственную буржуазию».
На деле, как всякий знает, Марковы 2-ые и Пуришкевичи у нас всесильны, и в Думе, и еще более в Государственном совете, и еще более в черносотенной царской шайке, и еще более в управлении Россией. Именно «их власть и их доходы» (резолюция 1908 г. декабрьской конференции) 42обеспечивает шаг по пути такогопревращения царизма в буржуазную монархию. Перерождение хозяйства крепостников в буржуазное отнюдь не устраняет непосредственно политической власти этих черносотенцев: это ясно и с точки зрения азбуки марксизма, это видно хотя бы из опыта Пруссии после 60-летнего «перерождения» (с 1848 года). У Ρ—кова выходит так, что в России нет ни абсолютизма, ни монархии! Ρ—ков применяет школьный либеральный метод: благодушное отсечение (на бумаге) социальных крайностей служит «доказательством» «неизбежности компромисса».
Современная аграрная политика означает, по Ρ—кову, «рисующийся впереди неизбежный (!) компромисс» — между кем? «Между разными группами буржуазии». Какая же социальная сила — спросим мы нашего «марксиста» — заставит пойти на компромисс Пуришкевичей, у коих в руках вся власть? Ρ—ков не отвечает на этот вопрос. Но так как рядом у него стоит указание на процесс консолидации крупной торговой и промышленной буржуазии, на «грядущее господство умеренно-прогрессивной» буржуазии, то вывод возможен лишь один: Ρ—ков рассчитывает на мирное отнятие власти
ИЗ ЛАГЕРЯ СТОЛЫПИНСКОЙ «РАБОЧЕЙ» ПАРТИИ 25
у Пуришкевичей и Романовых умеренно-прогрессивной буржуазией.
Это невероятно, но это факт. Именно такая пошлейшая из либеральных утопий лежит в основе концепций Ρ—кова, похваляющегося, что у него нет «ни грана утопии». Между крайними ликвидаторами, которые все от Ларина до Череванина, Дана и Мартова преподносят под чуточку измененными формами и фразами именно эту основную мысльмирного завоевания власти буржуазией (самое большое: при давлении«снизу»), и Η. Ρ—ковым разницы на деле нет.
Но в жизни, а не в либеральной утопии, мы видим господство пуришкевичевщины, умеряемой воркотней Гучковых и Милюковых. «Умеренно-прогрессивные» октябристы и кадеты увековечивают, а не подрывают это господство. Противоречие между этим господством и несомненно идущим вперед буржуазным развитием России становится все острее (а не слабее, как думают теоретики «неизбежного компромисса»). Движущей силой разрешения этого противоречия могут быть только массы, т. е. пролетариат, ведущий за собою крестьянство.
Бывший большевик, а теперь ликвидатор отодвигает прочь эти массы так легко, как будто бы столыпинские виселицы и веховская река помоев вытеснила их не только с арены открытой политики, не только со страниц либеральных изданий, но также и из жизни. Крестьянство слабо на выборах — говорит наш либерал в своем «анализе», — а рабочий класс он условно «оставляет в стороне»! !
Ρ—ков взялся доказать, что революция в России («буря»), хотя и возможна, не необходима. Если «оставить в стороне» — хотя бы условно, хотя бы «пока», хотя бы по случаю «слабости на выборах» — рабочий класс и крестьянство, то революция, разумеется, невозможна, а не только не необходима! Но от либерального благодушия из жизни не исчезнет ни всевластие Пуришкевича и Романова, ни революционный отпор, нарастающий в зреющем пролетариате и в голодном, истязуемом крестьянстве. Все дело в том, что линиюмарксиста, т. е. революционного социал-демократа, который
26 В. И. ЛЕНИН
при всяких обстоятельствах, в самых различных формах, и в речи на митинге, и с трибуны III Думы, и в Совете рабочих депутатов, и в самом мирном, легальном рабочем обществе отстаивает поддержку этого отпора, укрепление его, развитие, правильное направление к полной победе, — эту линию Η. Ρ—ков подменил везде и повсюду в своих рассуждениях линией либерала, который не хочет видеть того, что загнано в подполье, не хочет смотреть ни на что, кроме «перерождающихся» в «культурных юнкеров» Пуришкевичей или «умеренно-прогрессивных» Милюковых.
Это — именно та специфическая слепота, которая характерна для всей «Нашей Зари», для всей столыпинской рабочей партии. В неразрывной связи с этой ослепленной либеральными шорами концепцией стоит исключительное устремление внимания на легализацию рабочей партии. Если «компромисс неизбежен», то против неизбежного бороться нечего, остается рабочему классу — подобно остальным классам вполне установившегося буржуазного строя — вить себе скромное мещанское гнездышко в уголке этого строя. Таково реальное значение проповеди легалистов, как бы ни прикрывал ее «революционными» фразами Мартов, посаженный на это амплуа гг. Потресовыми, Юриями Чацкими, Лариными, Данами и К .
У Ρ—кова это реальноезначение легального «общества защиты интересов рабочего класса» яснее ясного. Что такого общества — даже при гегемонии в нем Прокоповичей — «начальство» не разрешит и «фактического существования» не допустит, это ясно. Только либеральные слепцы могут не видеть этого. Но обществоинтеллигентов, несущих, под видом социализма, либеральнуюпроповедь в рабочие массы, уже осуществлено фактически. Это «общество» и есть круг сотрудников «Нашей Зари» и «Дела Жизни»; их «знамя», идейное знамя либерализма, «развертывает» Η. Ρ—ков, когда уверяет, что без открытой организации борьба неизбежно (!!) приняла бы анархический характер, — что старые лозунги превратились в мертвые слова, — что тактику нельзя сводить к «драке», — что в новом
ИЗ ЛАГЕРЯ СТОЛЫПИНСКОЙ «РАБОЧЕЙ» ПАРТИИ 27
«обществе» нет «ни мысли(!) о необходимости насильственного переворота» и т. п. Вот эта либеральная, ренегатская проповедь интеллигентов есть реальность, а открытое рабочее общество есть фраза. Общество либеральной защиты по-либеральному понимаемых интересов рабочего класса есть реальность, это «общество» и есть «Наша Заря», а «открытая и широкая политическая организация» рабочих в современной России — невинное, пустое, фальшивое либеральное мечтание.
Устраивать легальные профессиональные союзы, — понимая, что ни широкими, ни «политическими», ни прочными они ныне стать не могут, — дело полезное. Проповедовать либеральные вещи о политическом рабочем обществе безмысли о насилии — дело пустое и вредное.
В заключение два курьеза. Курьез первый. «Если бы кто-либо, — пишет Ρ—ков, — в ослеплении реакционным безумием, вздумал обвинять членов такого общества в стремлении к насильственному перевороту, вся тяжесть подобного бессмысленного, неосновательного, юридически-ничтожного обвинения пала бы на голову обвинителя». Картина: на голову Щегловитова и К падает тяжесть обвинений, юридически ничтожных, и «тяжестью» этой убивает их Η. Ρ—ков — а не Родичев...
Курьез второй. Рабочие — пишет Ρ—ков — «должны взять на себя задачу политической гегемонии в борьбе за демократический строй». Ρ—ков признает гегемонию после того, как он выпотрошил все содержаниегегемонии. Рабочие, говорит Ρ—ков, вы не должны бороться против «неизбежного» компромисса, но вы должны называть себя гегемонами, — а быть гегемоном как раз и значит разъяснять фиктивность идеи о «неизбежности» компромисса и бороться по линии пролетарского и пролетарски-крестьянского отпора буржуазным недемократическим компромиссам.
Η. Ρ—ков принесет такую же пользу делу борьбы с ликвидаторами, как Ю. Ларин принес пользу делу борьбы с фальшивой идеей рабочего съезда 43. Η. Ρ—ков и Ю. Ларин имели смелость показаться... голенькими.