Солнце село. Ив знал, что сейчас закроют ворота мостового замка и ночные караульщики выйдут на мост, и прибавил шагу.

Аптекарь открыл дверь, пожурил Ива за опоздание, прибавив, что на первый раз прощает, но в следующий раз не откроет вовсе, а Ива заберет стража и отведет В замок, а там шуточки плохи.

Лежа на полу каморки на тощем тюфяке, Ив не мог уснуть. Было душно и совсем темно. В маленькое оконце с решеткой еле видно было сумеречное небо. Тело ныло, словно избитое. Мысли бежали, перегоняя одна другую, путаясь. Не проспать бы, не опоздать на учение! Сюзанна наказала по дороге зайти в таверну поесть что‑нибудь. Один за другим возникали образы школяра Алезана, магистра Петра, жонглера с обезьянкой, монаха–проповедника, длинноносого каноника. Сложно перепутывались в голове противоречивые мысли о достоинстве духовных лиц, о правдивых словах магистра Петра про клириков, о развязном обращении купеческого сынка Алезана с почтенным каноником и насмешках над учением магистров, так превозносимых деревенским учителем Ива. В этой путанице мыслей Ив с беспокойством вспомнил, что забыл, пока было светло, прочесть записку звонаря Фромона и теперь придется ждать до утра. От Фромона мысль перенеслась к Госелену, к Клещу и от него — к Эрменегильде, к ее ласковому взгляду, к волнистым темным волосам, к поцелую…

На разгоряченную голову Ива пахнуло свежестью и запахом скошенной травы. Он приоткрыл глаза и увидел в оконце большую мерцающую звезду. Мысль полетела в деревню, к отцу, к ветхой любимой хижине, к старой яблоне, к липе, в которой жужжат пчелы. За мыслью помчалась душа. С этим Ив заснул.

Ива разбудил петух. Он кукарекал где‑то очень близко и громко. Вслед за пением петуха в оконце пробрался розовый луч солнца, а за ним — колокольный звон.

Ив вскочил, и первое, что он сделал, — разгладил на колене записку Фромона и с большим трудом разобрал написанное: «К Симону оружейнику, выходя с Малого моста на остров налево, рядом с цирюльней». Ив достал из мешка свою книгу: он хотел показать ее магистру Петру. Шарканье ног аптекаря в соседней комнате напомнило о вчерашнем поручении, им не исполненном. Ив решил исправить свою вину и, выйдя из чулана, вежливо поклонился аптекарю, пожелал ему доброго дня и прибавил, что магистр Петр просил прислать испанской лакрицы.

— А деньги где? — спросил аптекарь.

. — Денег он не дал.

— Так вот, пусть пришлет деньги, я тогда и отпущу.

«Как же я теперь с ними распутаюсь? Зачем я наврал?» — думал Ив, спускаясь по лестнице.

Солнца на мосту еще не было, и прохладный ветерок нес запах речной свежести. По дороге в таверну Ив встретил несколько человек крестьян с тележками, полными овощей, и с осликами, навьюченными мешками. По соседству с «Железной лошадью» старьевщик открывал ставни своей лавки. Из трубы таверны поднимался прямой розоватый столб дыма.

Сюзанна приветливо встретила Ива и сказала, что магистр Петр еще не выходил.

— А пока вот скорей садись и кушай.

И она поставила на стол миску с мясом и овощами, села рядом и стала рассматривать книгу Ива.

Ив торопился, ему хотелось прийти на луг раньше магистра Петра.

В таверну вошли четверо крестьян.

— Куда ты торопишься? Подавишься, — сказала, смеясь, Сюзанна. — Подожди, может быть, кто‑нибудь из Крюзье зайдет.

Но Ив решил твердо: магистр Петр не должен застать его здесь.

— Нет, Сюзанна, мне надо идти. А если придет кто-нибудь из нашей деревни, расспроси его и скажи про меня. Скажи: Ив, сын Эвариста над оврагом у старого дуба.

Крепко зажав под мышкой свою книгу, Ив шагал к мостовому замку. Если накануне пришлось дожидаться, чтобы пройти на мост, то сейчас, чтобы выйти с моста на берег, надо было пробираться сквозь движущийся навстречу поток людей и животных. Вместе с Ивом пробирались и другие школяры и магистры, тоже с книгами в руках. И когда Ив наконец выбрался на берег, он очутился среди нескольких десятков себе подобных. Они громко разговаривали, спорили, расходились по протоптанным тропинкам, уводящим от реки в разные стороны обширного луга, прозванного Лугом Школяров, к разбитым на нем шатрам и палаткам.

Ив издали узнал школяра Алезана по его длинной фигуре и красным башмакам. Окруженный школярами, Алезан не торопясь шел к одному из шатров. Ив не выпускал их из виду, но не торопился идти: так приятно было вдыхать со свежестью утра запах травы, следить за полетом пестрой бабочки, за скачущими из‑под ног в обе стороны кузнечиками, помочь беспомощному жуку, перевернувшемуся на спину, встать на ножки, охватить взглядом зеленые холмы, золотые поля, высокое синее небо, все это с детства привычное, любимое.

— Молодец! — услышал Ив за собой голос магистра Петра. — Послушание и усердие — первейшие основы знания. Это что у тебя за книга? Покажи.

Ив протянул книгу, раскрыв ее на последней странице, и указал на красивую надпись, сделанную его деревенским учителем.

— О! Узнаю тонкое мастерство галльского письма[55] моего старого друга Гугона! Я подарил ему однажды павлинье перо, не им ли он это написал?..

Магистр шел медленно, перелистывая книгу.

— Какой мастер! Прекрасны эти заглавные буквы. С умом и знанием отец Гугон составил эту книгу, я нахожу в ней лучшие страницы творений святого Августина и Бенедикта Нурсийского, просвещеннейших отцов церкви.

Храни эту книгу, мой друг, бережно… А вот и мой шатер, — перебил сам себя магистр, указывая на четырехугольный полотняный шатер, разбитый под раскидистыми ветвями огромного дуба.

Вокруг шатра стояли и сидели человек пятнадцать школяров. Магистр Петр отдал книгу Иву и, приосанившись, зашагал быстрее. Увидев его, сидевшие на траве школяры вскочили на ноги, и кто был в шляпе, сдернул ее с головы.

Когда магистр подошел к шатру, школяры хором пожелали ему доброго дня, на что он ответил кивком головы и прошел в шатер. Ив шел за школярами, которые двигались за магистром, шумя и толкаясь. Некоторые строили за его спиной рожи, показавшиеся Иву и не смешными, и отвратительными.

Шатер был вместительный. Свет проникал туда через широкий вход, полотнища которого были подняты. Солнце еще не нагрело шатер, и в нем не было душно. Этому помогала широкая густая зелень дуба. На утоптанном земляном полу стояли рядом скамьи. Одна скамья стояла отдельно, поодаль. Ив догадался о ее предназначении, когда магистр Петр повесил над ней розгу. Магистр сел за небольшой стол, поставил на наклонную подставку раскрытую книгу и, вооружившись длинной палкой–указкой, подтянул свои широкие рукава и постучал указкой о подставку. Подождав, чтобы водворилась тишина, он торжественно начал урок словами:

— Favete lingnis![56]

Большинство школяров записывали его слова: кто чернилами на сшитых листках бумаги, кто стилем[57] на навощенной табличке.

— Какова цель диалектики? — говорил магистр Петр, — Цель диалектики — развитие мыслительной способности человека… Какова польза диалектики? Она вооружает мысль для спора с невеждами и мракобесами-клириками, затемняющими сознание людей лживыми сказками о сверхъестественных силах. Великий мудрец древности Аристотель[58], прародитель диалектики, любит только бойцов слова, разящих врагов своих хорошо отточенным лезвием диалектики. Какова же основная конечная цель бойцов слова? Сразить ложные доказательства клириков и просветить светом науки разум людей!..

Громкий, протяжный зевок, раздавшийся из задних рядов, прервал речь магистра. Он дробно застучал указкой по подставке:

— Пусть этот дерзкий лентяй тотчас выйдет сюда!

Молчание.

— Кто зевнул?