— Постойте! Нашел! — просиял Эмиль, и не долго думая, записал: …«которые шумели. По голубому небу летали аисты, которые…»

— А аисты что делали? Что они делают, когда летят по голубому небу? Чирикают? Вроде бы, нет… Гогочут? Ухают? Ни в коем случае! Тогда что же?

Его взгляд упал на предыдущее предложение. Ура! Нашел! И он продолжал: «…летали аисты, которые шумели».

Дальше. Что-нибудь про собаку! «Собака Костела…» Он снова остановился.

— Как говорят, когда пес радуется? Что он делает, когда виляет хвостом? Скулит? Прыгает на одной ножке? Да, трудновато… Но ведь есть такое слово, наверняка есть! — мучился мальчик, глядя на часы…

И вдруг успокоился. Ведь он уже нашел нужное слово! И он написал: «Собака Костела шумела». Прекрасно!

— Теперь надо еще одно… Наседка с цыплятами! Бывают в деревне куры? — Бывают! И что они делают? Кудахчут? Или кувахчут? Кажется, но не точно… А цыплята? Пищат? Что-то в этом роде… Но ему уже некогда было проверять. Как же быть? Да очень просто!

И он написал: «Наседка с цыплятами шумела».

Прекрасно, теперь заключение. Он вспомнил фразу, которая ему очень полюбилась и которую он запомнил слово в слово.

Это очень понравится учительнице!

Он начал с красной строки и написал: «Повсюду царила глубокая и поэтическая тишина. Было слышно, как растет трава». Точка. Чемодан и… бегом на вокзал. Оставалось еще 15 минут.

На столе лежала открытая тетрадь.

«В зеленой траве копошились маленькие пушистые гусята, которые шумели. По голубому небу летали аисты, которые шумели. Собака Костела шумела. Наседка с цыплятами шумела. Повсюду царила глубокая поэтическая тишина. Было слышно, как растет трава».

На вокзале стоял невообразимый шум, люди спешили кто куда, репродукторы сообщали о прибытии и отходе поездов.

Эмиль был счастлив.

«Точно как в моем сочинении! — радовался он. — Вот что значит творческое воображение! Все предугадал! — поздравлял он себя, сидя у окна вагона. — Сейчас, могу держать пари, поезд тронется — точно как в моем сочинении…»

И — так оно и случилось.

ГОТОВЯСЬ К НАЧАЛУ НОВОГО ТРИМЕСТРА, старый учитель наводил порядок в своем ящике. Там лежали стопками всевозможные тетради: с сочинениями, с грамматическими упражнениями, с диктантами…

В тишине учительской он не спеша перелистывал их, рассматривал одну за другой, бросал взгляд на какое-нибудь заглавие, перечитывал какую-нибудь страничку или даже целую работу. Там оказалось немало тетрадок, в которые красный карандаш даже и не заглядывал, и старый учитель радовался им, как свежему, еще нетронутому снегу. В этих работах не было ошибок. Но были и другие, исчерканные красным карандашом вдоль и поперек и, видя это, старый учитель глубоко вздыхал:

— Когда же выведутся эти ошибки? Вот вам — целая страница без единой точки, без единой заглавной буквы! Слова льются потоком, словно из крана, который забыли закрыть, и останавливаются лишь в чернильной луже. На другой — буквы прыгают в каждом слове, и строчки напоминают забор с вырванными планками. Хозяин этой тетради, казалось, ведет неутомимую войну с грамматикой, а фразы у него получаются какие-то нелепые… как человек в пальто, но с босыми ногами…

Так, листая тетрадь за тетрадью, старый учитель вдруг почувствовал, что очень устал, и, сам того не заметив, сдвинул очки на лоб. Буквы сразу вдруг уменьшились, страницы, как по волшебству, побелели, ошибки, подчеркнутые красным карандашом, исчезли бесследно… В самом деле, ни одна ошибка не бросалась больше кровавым пятном в глаза старого учителя! Забыв, что у него на глазах уже нет очков, он начал с удивлением рассматривать тетрадь за тетрадью, но все они казались белыми, нетронутыми, как свежевыпавший снег, и необычайная радость охватила его. Так и не поняв, что, собственно, произошло, старый учитель погрузился в сладкие грезы…

— Вот хорошо, если бы теперь всегда так было! — бормотал он про себя. — С завтрашнего же дня, с первого дня третьего триместра! Чтоб не было больше ни одной орфографической ошибки, ни в одной тетради!.. Когда же это наконец произойдет? Когда?

…Сидя без очков перед тетрадями, словно окутанными туманом, старый учитель глубоко задумался, и ему вдруг показалось, что он на самом деле дождался этого счастливого времени… Ему казалось, что прошли не минуты, не дни, не месяцы, а целые годы с тех пор, как он не видел ни одной ошибки, и что на все тетради, абсолютно на все, уже давно лег снег безошибочного правописания. Ему казалось, что он уже вот-вот выйдет на пенсию… Оставалось походить в школу еще несколько дней, и — как испытанный охотник, собираясь навсегда повесить свое ружье на крючок, хочет убить хотя бы еще одного, самого обыкновенного зайца, чтобы сделать из него чучело, — ему тоже захотелось, прежде чем навсегда запереть ящик с красным карандашом, исправить еще хотя бы одну ошибку, одну-единственную! Любую! И потом выставить ее в музее с надписью: «Это — последняя школьная орфографическая ошибка на всей территории страны. Мечта многих поколений учителей исполнилась».

Старый учитель вздрогнул… Ведь когда-то у него было несколько учеников, делавших множество ошибок. Он прикрыл глаза, и перед ним предстала такая страничка:

«У Лизы нове плате она одет в сосновый бор Сосовый бор шумит Лиса ревет цветы».

Ошибки, подчеркнутые красным карандашом, копошились в тетрадке, как божьи коровки на солнцепеке, а иногда выползали и на обложку: «Титрадъ для диктантаф учника Ионеску…»

Ионеску! Как старый учитель боролся с его манерой писать! Поспешно, необдуманно, заплетающимся почерком… Неужели он тоже исправился? Это было бы великолепно! Ведь если даже Ионеску больше не делает ошибок, тогда… тогда мечта старого учителя в самом деле исполнилась! Тогда…

От радости он не мог закончить свою мысль…

Надо пойти к Ионеску и попросить его показать свою тетрадь, — решил вдруг старый учитель и, встав из-за стола, почувствовал себя бодрым и легким, как пушинка.

Он зашел в книжный магазин, купил новый красный карандаш, заботливо очинил его и, взволнованный, направился прямо к дому Ионеску. Он застал его за письменной работой.

— Ионеску, не обижайся, пожалуйста… Я не хотел бы тебя огорчать. Но… не случается ли тебе еще и сейчас написать фразу без единой запятой и без точки?

— Нет, товарищ преподаватель, я уже давно так не пишу.

— Ты больше не делаешь ни одной орфографической ошибки?

— Я не понимаю. Повторите, пожалуйста. Что это такое, орфографическая ошибка?

— Я повторю, мой дорогой, и могу даже привести тебе на память пример, и не один. Вот, смотри: «листя падают» или: «самый чилавек высокий» или например: «нове» вместо «новое», «Лиса» вместо «Лиза» или «Титрадь для диктантаф учника Ионеску».

— Вы шутите, товарищ преподаватель, я не верю, что так мог написать какой-нибудь школьник.

— Я тоже теперь не верю. Но раньше верил, честное слово!

— Ну что ж? Если так, пойдемте в школьный радиоузел. Можно дать объявление: «Того из школьников, у кого имеется какая-нибудь орфографическая ошибка, хоть самая маленькая, просят вручить ее учителю для сдачи в музей». Ведь она вам нужна для музея, верно? — «Срок сдачи — один год»…

— Почему год, Ионеску?

— Правда. Я думаю, это слишком короткий срок. Ну, скажем, два года! Но и так — мне не верится, что есть какая-нибудь надежда. Орфографические ошибки исчезли навсегда из наших тетрадей. Так же, как, скажем, в школьном дворе не может быть слонов. Разве только в других школах! Я думаю, нужно расклеить объявления на столбах, на улицах, в витринах… Не может быть, чтобы во всем городе ни у кого не оказалось ни одной ошибки. Я вам помогу…

На следующий день старый учитель купил коробку красных карандашей, тщательно их отточил и начал ждать. Но напрасно. Никто не постучал в его дверь. Под вечер он вышел в город. Объявления, написанные Ионеску, висели на своих местах: