— Не делай так. Ты себе глаз выткнешь. — Так сказала мама.

Я рассказывал об этом своему другу, Джереми Гудмэну, по дороге на игровую площадку, что расположена позади школы.

Джереми рассмеялся.

— Так прямо и сказала, Марко?

Я кивнул, и прибавил шагу, стараясь держаться наравне с Джереми, когда мы пересекали Фалтон — стрит.

— Прошлым вечером у меня была целая куча домашки, — сказал я. — Достаю, значит, три новых карандаша и начинаю их затачивать. Мама врывается в комнату и говорит: «Не делай так. Глаз выткнешь».

Джереми вновь рассмеялся.

— Чем же ты должен писать? Мелочками?

Я не смеялся. Мне — то совсем не весело. Мне 12 лет, а мама опекает меня как малыша.

Ее тревожит все, что я делаю.

«Не лезь на это дерево. Шею сломаешь».

«Не набирай ванну до краев. Утонешь!»

«Не ешь так быстро! Ты же подавишься!»

Она тревожится по любому поводу! Я все жду, когда она скажет: «Марко, не дыши так сильно — нос порвешь!»

Она доводит меня просто до белого каления. Все время находит новые способы, которыми я могу причинить себе боль или как — нибудь покалечиться.

«Сиди прямо, а то искривится спина».

«Не корчи рожу. Лицо может парализовать, и ты таким навсегда останешься».

«Не ковыряй в носу. Можно сломать палец».

А еще она мировой эксперт по микробам. Послушать маму, так все, до чего мы дотрагиваемся — или просто видим — все, все распространяет инфекцию!

«Не обнимайся с собакой. У нее микробы».

«Не откусывай от шоколадки Джереми. Микробы».

«Не суй руки в карманы. Микробы».

Мама всегда на страже. Всегда готова. Всегда найдет, о чем меня предостеречь.

Меня это малость напрягает.

Очень не любит она, когда я играю в софтбол с друзьями. Уверена, что я сломаю ногу. Это если мне повезет. Если мне не повезет — переломаю все кости.

Представляете, как это тяжело — переломать себе все кости?

Мама единственный в мире человек, думающий, что такое случается с людьми каждый день — всю неделю!

Вот я и выскользнул из дома тайком, чтобы поиграть в софтбол с Джереми и другими ребятами из школы.

Был теплый, солнечный денек. Зеленые лужайки вдоль Фалтон — стрит буквально сияли в солнечных лучах, и воздух был свеж и сладок.

И было так здорово просто шагать рядом с Джереми, беззаботно смеясь и предвкушая игру в софтбол с друзьями.

Школа рано закрылась из — за какого — то учительского собрания. Я поспешил домой и сбросил рюкзак.

Дома не было ни души, не считая Тайлера, моего пса. Он наполовину кокер — спаниель, наполовину черт знает кто.

Тайлер был счастлив видеть меня. Он облизал мне лицо.

Мама не любит, когда я позволяю Тайлеру лизать себя в лицо. Ну, вы поняли почему. Ужасное Слово на букву «М».

Мама, очевидно, ходила за покупками. Полагаю, она забыла, что я вернусь пораньше.

Благословенная передышка. Я надел драные джинсы и футболку. Схватил бейсбольную биту и поспешил к Джереми, пока мама не вернулась.

— Марко, а что тебе мама сделает, если застукает на игре в софтбол? — спросил Джереми.

— Предостережет, — ответил я. — Она никогда мне ничего не делает. Только предупреждает.

— Мои предки меня никогда ни о чем не предупреждают, — сказал Джереми.

— Это потому, что ты идеальный! — поддразнил я.

Джереми хлопнул меня по руке.

Вообще — то я не шучу. Джереми идеален. Он круглый отличник. Он классный спортсмен. Он заботится о младшей сестренке. И никогда не впутывается в неприятности.

Ему не грозят никакие микробы.

Идеальный…

Мы миновали автобусную остановку, пересекли Фэйрчайлд — Авеню. Показалась наша школа. Это длиннющее одноэтажное здание, и тянется оно чуть ли не до конца квартала.

Стены школы выкрашены в ярко — желтый цвет. Прямо как яичный желток. Мама говорит, в Родительской Ассоциации по поводу этого цвета было немало споров. Никому такой цвет не по душе.

Мы зашагали через парковку для учителей к игровому полю позади здания. Ромбовидное поле для софтбола расположено за рядами качелей.

Группка ребят уже была здесь. Я узнал Гвинни Эванс и Лео Мерфи.

Близнецы Франклины как всегда спорили; сейчас они стояли нос к носу и орали друг на друга благим матом. Они странные парни. Их лучше бы не помещать в одну команду.

— Можете начинать! — прокричал Джереми. — Все звезды здесь!

И рванул через поле. Лео и еще несколько ребят приветствовали нас криками.

Я притормозил, тяжело дыша. Джереми намного спортивнее меня.

Гвинни стояла на месте питчера, помахивая двумя битами сразу и болтая при этом с Лорен Бланк. Гвинни вечно старается доказать, что в спорте будет покруче любого мальчишки.

Она крупная и сильная. На полфута выше меня, и гораздо шире в плечах. Она постоянно расталкивает ребят, и вообще строит из себя крутую.

Ее никто не любит. Но мы всегда хотим заполучить ее в свою команду, потому что она может запулить мяч на милю. А если кто — то что — то пытается доказать, Гвинни всегда побеждает в споре, потому как орет громче.

— Давайте уже начинать, — заявил Джереми.

— Кто на боковые фланги? — спросил я. — Кто капитаны?

— Гвинни и Лорен, — ответил Лео.

Я побежал на место питчера. Гвинни швырнула одну биту наземь, и мертвой хваткой сжала вторую.

Мне вдруг показалось, что она вообще меня не видит.

Когда я пробегал мимо нее, она отвела биту назад — и со всей своей силой нанесла удар.

Я успел увидеть движение биты. Но времени пригнуться или отскочить у меня не было.

ТРАХ! Бита обрушилась мне на голову.

Сперва я ни черта не почувствовал.

Земля будто подскочила.

Но я все еще не чувствовал ничего.

А потом боль расколола голову.

Раскалывается… раскалывается… раскалывается.

Все разлетелось в ярко — красной вспышке.

Такой яркой, что хотелось закрыть глаза.

Я услышал собственный крик — пронзительный, точно лошадиное ржание. Душераздирающий вопль, таких я в жизни не слышал.

А потом земля взметнулась вверх, чтобы меня поглотить.

Проснувшись, я уставился в потолок.

Голубой потолочный светильник — голубой, как ясное небо — расплылся перед моими глазами, потом стал четким, опять расплылся и вновь стал четким.

В поле зрения возникло мамино лицо.

Я моргнул раз, другой. И понял, что лежу дома.

Мамины глаза были мокрые и покрасневшие. Она туго стянула волосы на затылке, но несколько прядей все равно выбились из прически и падали на лоб.

— Марко? — Ее подбородок задрожал.

Я застонал. Голова болела. Все болело.

Я это сделал, подумал я. Переломал — таки себе все косточки.

— Марко? — повторила мама шепотом. — Ты проснулся, дорогой мой?

А? — Я снова застонал.

Кто — то сидел у меня на голове. Давил со страшной тяжестью.

Тайлер? Почему собака сидит у меня на голове?

Запястья заболели, когда я медленно поднял руки к голове.

И нащупал повязку. Тяжелую повязку.

Я опустил руки. Комната завертелась. Я вцепился в диванную подушку, стараясь удержать драгоценную жизнь.

Я пялился вверх, на голубой потолочный светильник, до тех пор, пока он не вернулся в фокус. Гостиная. Я лежу на мягком диванчике в гостиной.

Снова в поле зрения возникла мама. Ее подбородок все еще дрожал. Она натянула мне одеяло до самого горла.

— Марко? Ты очнулся? Как ты себя чувствуешь?

— Чудесно, — пробормотал я.

От разговора и горло болело.

Она посмотрела на меня сверху вниз.

— Ты можешь меня видеть, дорогой? Это я. Твоя мама.

— Ага. Я могу видеть, — прошептал я.

Она промокнула один глаз салфеткой. Затем еще какое — то время разглядывала меня.

— Я прекрасно вижу, — сказал я.

Она потрепала меня по груди через одеяло.

— Вот и хорошо, дорогой.

В ответ я застонал.