В отношении локковского подхода к данной проблеме Юм высказывался критически. Он считал, что личное тождество не может создаваться сознанием, ибо последнее само есть, в сущности, лишь восприятие. Находя некоторые восприятия связанными в воображении с помощью ассоциативных отношений, мы приписываем им тождественность. В процессе самонаблюдения невозможно уловить особое «я» как нечто, существующее помимо отдельных восприятий.
Свою радикальную позицию по проблеме личного тождества Юм формулирует в словах: «…я решаюсь утверждать относительно остальных людей, что они суть не что иное, как связка или пучок… различных восприятий, следующих друг за другом с непостижимой быстротой и находящихся в постоянном течении…» (1, 298).
Если личность — это только «пучок восприятий», а не субстанциальное единство, то к ней одинаково допустимо как присоединять те или иные группы восприятий (подчас, когда это удобно, называемых «объектами»), так и отделять. Личное тождество для шотландского философа — такая же фикция, как тождество самих внешних объектов, поскольку оно создается воображением с целью придать непрерывный характер потоку определенных восприятий. Подобное решение вопроса использовалось Юмом и в полемике с рационалистической этикой, предполагающей понятие души как абсолютного и идеального единства.
Разумность скептицизма. Теоретико-познавательная установка Юма требует обязательного сведения значения философских понятий к непосредственно воспринимаемым «атомам» чувственного опыта — впечатлениям. Правда, при проведении линии радикального феноменализма шотландского философа беспокоит то обстоятельство, что, следуя намеченным им путем, можно прийти к опасному на практике солипсизму. Кроме того, он знал о солипсистской тенденции в философии Беркли, с которым имел много общего. Юм даже признает, что его психологизированное исследование в некотором роде подрывает само себя, однако находит успокоение в том очевидном для здравого смысла факте, что люди не могут постоянно предаваться подобного рода деятельности: «…сама природа… исцеляет… от философской меланхолии» (1, 313), от крайнего и потому нежелательного скептицизма — пирронизма. Если философский скептицизм заходит слишком далеко, то философу не мешает переключиться на повседневные дела. В личном поведении Юм никогда не демонстрировал «одержимость» философией, в кругу друзей он считался истинным джентльменом, прекрасным собеседником и был человеком, не избегающим развлечений.
Все же и в жизни следует сохранять определенную дозу разумного скептицизма, противостоящего суевериям. Настоящий скептик будет относиться с недоверием как к своим собственным убеждениям, так и к сомнениям. Сравнивая виды заблуждений, Юм замечает: «Вообще же говоря, религиозные заблуждения опасны, а философские только смешны» (1, 316).
Вместе с тем Юм заявляет, что его философия нейтральна по отношению к религии. Любопытно, что в 1745 г., будучи кандидатом на занятие профессорской должности, он даже пишет анонимный памфлет «Письмо джентльмена своему другу в Эдинбурге», в котором оправдывается, будто никогда не шел вразрез с христианской религией и, что примечательно, не отрицал существование личностей. А в «Исследовании о человеческом разумении» он уже и не упоминает о своей ранней критике идеи личного тождества. Подобным тактическим маневром шотландский философ также косвенно надеялся защитить от нападок критиков свое понимание причинности. В целом компромиссный характер философского мировоззрения Юма нередко приводил его к необходимости ослабления исходных принципов собственного скептического учения, к отказу от высказанной в категорической форме точки зрения по тем или иным вопросам.
Аффективная сторона человеческой природы. Представив человека как чувственное, наделенное инстинктивными верованиями и аффективное существо, Юм затем осуществляет подробнейшее исследование природы самих аффектов.
Вторая книга «Трактата», специально посвященная этому вопросу, содержит то, что в современных терминах можно было бы обозначить как описательную ассоцианистскую психологию эмоций. Здесь Юм на конкретных примерах реализует принципы своего теоретико-познавательного подхода, разработанные им в первой книге.
Шотландский философ убежден, что волей человека руководят именно аффекты, а не пассивный в принципе разум. Разум сам по себе не способен нейтрализовать негативное действие какого-либо аффекта. Это может сделать только другой аффект[10]. Бессмысленно поэтому говорить о какой-то борьбе между разумом и аффектами, что делают многие философы. В действительности разум является «рабом аффектов». И противоречие между аффектами и разумом возникает, только если тут вмешивается суждение: «…неразумным бывает не аффект, а суждение» (1, 459). Все же это неподлинное противоречие, поскольку разум, в сущности, сам не отличается от аффектов (однажды Юм даже определил разум как «спокойный аффект»). Умеренный характер отдельных аффектов заставляет нас ошибочно считать их особыми интеллектуальными способностями человека.
Как и в случае с некоторыми другими центральными понятиями философии Юма, его определение аффекта недостаточно строго. «Под аффектом, — пишет он, — мы обычно понимаем сильную и ощутимую эмоцию нашего духа, возникающую, когда перед нами предстает некоторое благо, или зло, или какой-нибудь объект, который в силу изначального строения наших способностей в состоянии вызвать в нас стремление к себе» (1, 478). Таким образом, получается, что аффекты — это эмоции, возникающие под влиянием объектов. Но поскольку сами объекты суть не что иное, как комбинации впечатлений, то и аффекты рассматриваются шотландским философом как вторичные, или рефлективные, впечатления.
В текстах Юма можно даже встретить утверждения о том, что появление тех или иных аффектов обусловлено определенным устройством наших органов чувств, а также что аффекты в большей степени возбуждаются вероятными событиями, нежели теми, которые нам хорошо известны и представляются неизбежными. Только появившись, аффект пробуждает соответствующую ему идею. На первый взгляд представляется, будто аффекты, по Юму, возникают в результате внешнего воздействия на чувства и затем сами становятся источником для идей. Однако в противоречии с такого рода заключением Юм пишет: «…аффект имеет место между двух идей, одна из которых его производит, а другая им производится. Таким образом, первая является причиной, вторая — объектом аффекта» (1, 331). Далее он еще более усложняет дело, допуская, что аффекты возникают из двойного отношения идей, с одной стороны, и впечатлений — с другой.
Все аффекты Юм подразделяет на спокойные (например, чувство прекрасного или безобразного) и бурные (например, любовь или ненависть, печаль или радость). Он досконально описывает, как разные виды аффектов могут влиять друг на друга, как один и тот же объект способен возбудить несколько аффектов. Юм — тонкий и внимательный наблюдатель нашей эмоциональной жизни, равного которому трудно найти в философской и психологической литературе вплоть до У. Джеймса.
Юм формулирует принцип, согласно которому противоположные впечатления связаны с противоположными аффектами. Так, например, красота выступает как объект аффекта гордости, а безобразие — аффекта униженности. Однако речь идет не об объективных качествах предметов, которые считаются красивыми или безобразными. Связывая эти качества с аффектами, он фактически отождествляет те и другие: «…удовольствие и неудовольствие не только являются необходимыми спутниками прекрасного… и безобразного, но и составляют саму их сущность» (1, 350). Красивое и прекрасное суть относительные и субъективные качества, которые, по Юму, нравятся потому, что способны производить приятные аффекты, «изысканное наслаждение».
Правда, у шотландского философа встречаются и такие формулировки, в соответствии с которыми прекрасное и безобразное описываются как некоторые пространственные формы или как сочетания частей объектов. Но в целом у него преобладает феноменалистическое истолкование, придающее его эстетическим воззрениям специфический характер. Эстетика («критицизм») для Юма является разновидностью описательной психологии эмоций. Именно такое описание продемонстрировало ему огромное разнообразие типов эмоционального переживания произведений искусства. Это заставило его в ряде случаев принять крайний тезис «о вкусах не спорят». Все же в конкретном анализе различных явлений искусства, имеющем место в его же эссе, Юм зачастую демонстрирует большую проницательность и, по существу, стремится выявить общезначимые характеристики и закономерности (особенно ярко это проявилось при анализе им феномена трагедии), смягчая свой скептицизм.
10
Данное положение напоминает учение об аффектах Б. Спинозы. Правда, у последнего речь идет о преодолении «пассивных» аффектов с помощью «активного» аффекта познания, понимаемого в рационалистическом духе.