Наблюдалось определенная обеспокоенность самой природой существующего общества, исходившая не столько от радикалов, сколько от духовенства, докторов и писателей, заботившихся о поддержании моральных и этических ценностей. Мораль составляла главную культурную тему. Имели значительный успех сатиры Хогарта. Гравюры из его серии «Карьера проститутки» были распроданы более чем в 1000 экземпляров и нашли многочисленных подражателей. Пьесы Колли Сиббера, Джорджа Колмена, Джорджа Лилло и Оливера Голдсмита, хорошо знакомого с уличной культурой своей родной Ирландии, выводили нравственность, противостоящую пороку и потаканию. Этикет того времени осуждал неряшливость и неопрятность в одежде.  «Памела» Сэмюэля Ричардсона (1740 г.), первое произведение сентиментализма, снискало широкую популярность и было посвящено благоразумию добродетели и добродетели благоразумия. Немногие современники были так же прочно, как историки позднейшей эпохи, уверены в том, что их век представляет собой век порядка и стабильности. В их глазах стабильность в культуре и политике, вероятно, представлялась чертой далекого прошлого, ныне почти утраченной, или будущего, к которому нужно стремиться. Вряд ли они считали, что живут во времена стабильности, а если они так и думали, то, наверное, понимали, что сохранить эту стабильность можно лишь ценой непрестанных усилий.

Показателем положения той или иной группы в обществе может служить преступление и наказание. В конце XVIII в. дублинские женщины часто становились жертвами преступников, которые насиловали девушек, избивали и убивали женщин, в то время как судебная система не принимала против них действенных мер. По сравнению со значительным количеством случаев повешения за воровство, число осужденных за изнасилование было крайне невелико. Некоторые женщины возбуждали судебное преследование. Однако другие сами активно участвовали в преступном мире, занимаясь мелкими кражами и перепродажей краденого.

Преступление отражает как основные особенности человеческого взаимодействия, так и более специфические условия. Женщины, вовлеченные в преступную деятельность, пользовались возможностями, открывшимися благодаря росту благосостояния в обществе. Если брать шире, рост благосостояния также создавал контекст для жизни женщин. Все еще остро стояла проблема нищеты, особенно в областях, не затронутых экономическим ростом, а увеличение численности населения во второй половине XVIII столетия повлекло за собой увеличение спроса на товары. И все же возрос и объем материальных благ при медленном изменении материальных условий жизни. Это было особенно заметно в городах, хотя и не только в них одних. Это был долговременный процесс, который можно с уверенностью проследить до XVI века. По завещаниям, составленным жителями деревни Стоили в Уорикшире в 1500-1800 гг., перед нашими глазами возникает картина общества с постоянно улучшающимися бытовыми условиями, время от времени обновляющего свои жилища. Начиная с 1600 г. наблюдается заметный рост строительства. После 1600 г. стремительно возрастает количество спальных мест на крупных фермах: благодаря улучшению жилищных условий, вероятно, больше людей получило возможность спать в собственных кроватях. Около 1700 г. появляются товары, производимые для массового потребления; посуда для сыроварен и жестяные противни для очага. Увеличивается число отдельных помещений для отдельных функций — например, гостиных. Таким образом, домашнее пространство, в котором жило большинство женщин, постепенно менялось, и они получали все больше места, которое могли использовать по своему усмотрению. Женщины также играли активную роль в общественной жизни XVIII в. Такие актрисы, как миссис Сидон занимали выдающееся положение на лондонской сцене. Женщины активно участвовали в дискуссионных клубах, открывавшихся в Лондоне с конца 1770-х гг., хотя их активность в шотландских просветительских обществах была гораздо ниже. Они оказывали покровительство и менее «светским» занятиям. 5 сентября 1759 г. «Lloyd's Evening Post and British Chronicle» сообщал:

Жизнь многих женщин осложнялась иными факторами. Любовь не всегда принималась в расчет при устроении браков, и выход замуж за грубого супруга, изображенный в пьесе «Женская доля» (1691 г.) Томаса Саутерна, не был художественным вымыслом: миссис Френдол, чувствительная и оклеветанная женщина, заявляет: «Но я замужем. Пожалейте меня». И все же в церковных судах в основном рассматривались дела по диффамации женщин, а это говорит о том, что их репутация приобретала все более важное значение. До 1750 г. большинство бракоразводных процессов, проходивших рассмотрение в лондонской консистории, возбуждалось женщинами за жестокое обращение мужей. После 1750 г. среди высших классов возобладали представления о романтическом браке и семейной гармонии, вследствие чего возникла идея о возможности развода по причине психологической несовместимости. Однако развод оставался длительным и трудным процессом, а опекунство над детьми предоставлялось отцу, так что разведенные женщины теряли с ними контакт.

Между обществом в Британии и на континенте существовали заметные различия. Среди них можно выделить демографическое и экономическое господство столицы, Лондона, и высокий процент английской рабочей силы, не занятой в сельском хозяйстве. Общие законные права и наказания были больше распространены в Британии, чем в большинстве континентальных государств, в которых привилегии играли гораздо большую роль в законодательстве. Севооборот и использование бобовых, характерные для сельского хозяйства Восточной Англии, а также все возрастающее применение угля, ставили Британию далеко впереди прочих европейских стран. Городские коммерческие соображения существеннее влияли на политику, чем в других крупных европейских государствах. И все же было бы неправильно сосредотачивать внимание на подобных различиях и вследствие этого отказываться рассматривать историю Британии в общеевропейском контексте. «Прогрессивные» черты британского сельского хозяйства и промышленности находили параллели. Сельскохозяйственные методы Восточной Англии многое позаимствовали у соседней Голландии, а уголь использовался в промышленных целях в ряде континентальных областей, особенно в Руре и Льеже. Развитие промышленности не ограничивалось территорией Британии, но составляло важную характеристику таких регионов, как Богемия и Силезия.

Различия между регионами на Британских островах, а по сути, и внутри самих регионов, были столь значительны, что гораздо уместнее указывать на общие признаки отдельных британских и континентальных областей, чем подчеркивать оторванность Британии от континента в целом. В социоэкономическом плане возможно скорее делать основной упор на сходстве, чем на контрасте, между Британией и континентом, особенно в первой половине XVIII в. Однако это более проблематично в том, что касается политико-конституционального аспекта. Славная революция вывела на передний план специфику и уникальность, которые и тех пор сохраняли важное значение. Вигская традиция особо упирала на форму парламентской монархии, при которой Парламент собирался каждый год, на трехгодичный выборный цикл, на свободу печати и на создание фундированного национального долга. Постреволюционное устройство — термин, обозначающий конституционные и политические изменения, проведенные в период 1688-1701 гг., — как считалось, отделил Британию от общего пути развития континентальных стран. И в самом деле, если использовать современный термин, можно сказать, что история как бы закончилась, ибо если история представляет собой описание процесса, в ходе которого создавалась и охранялась конституция, то постреволюционное устройство можно считать последней завершающей точкой в этом процессе, спасшей Британию от общеевропейского уклона в сторону абсолютизма и, до некоторой степени, католицизма. Для светских интеллектуалов на континенте Британия служила образцом прогрессивного общества, сменившего голландскую модель, которая столь привлекала их симпатии в прошлом столетии, хотя некоторые аспекты британской общественной жизни и подвергались критике. Многие французские и германские историки и законоведы XVIII и XIX вв. признавали культурное и конституционное превосходство Британии (под которой они обычно понимали Англию) и тем самым видели в ней модель для подражания. Со временем Британия также заняла важное место в качестве экономического образца и источника технологических инноваций. Многие иностранные авторы недооценивали разногласия внутри британского общества XVIII в. Политика, религия, культура и мораль, в сущности, образовывавшие единый комплекс вопросов, являлись поводом и источником борьбы и полемики, и то же самое справедливо не только в отношении взглядов на недавнюю историю, особенно на постреволюционное устройство, но и на сам вопрос о связях между Британией и континентом. Наряду с представлениями об уникальности, проистекающими из этого устройства, существовала также тенденция, особенно заметная в оппозиционных кругах, искать параллели за рубежом. Так, например, «Fog's Weekly Journal», ведущая газета тори, в 1732 г. высказала предположение, что Парижский парламент, по сути судебный орган, больше способен проявлять независимость, чем Вестминстерский парламент. Эта тенденция ярче выделилась начиная с 1714 г. при первых королях из Ганноверской династии, поскольку при Георге I и Георге II спорность подобных связей с континентом привела к длительным политическим разногласиям относительно того, насколько сильное влияние на Британию оказывали интересы ее монархов, лежавшие преимущественно на континенте, и насколько мощное воздействие она испытывала в культурной сфере. Различные подходы британцев к взаимоотношениям с континентальной Европой отражали внутренние политические расхождения, например, враждебное отношение тори к голландцам и беглецам-протестантам из Пфальца.